ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Александра Андреевна с сыном переехала на новую квартиру, в казармы лейб-гренадерского полка. Казармы эти - на Петербургской стороне, на набережной Невки, близко от Ботанического сада. Здесь Блок прожил лет пятнадцать. Он любил это место. Оно живописно по-своему. Невка здесь очень широка, из окон казармы были видны на противоположном берегу огромные фабрики с трубами, а по реке весной и до глубокой осени сновали пароходы, барки, ялики, катера. Квартиры менялись сообразно чинам Франца Феликсовича. У Блока всегда была своя комната, обставленная уютно и удобно. Вскоре после переселения у него завелся товарищ по играм, сын одного из офицеров, Виша (Виктор) Грек 1.
Отдельная комната, хорошие игрушки и ласковое обхождение Александры Андреевны привлекали этого, мальчика, а потом стала ходить и девочка - Наташа Иванова. По вечерам дети играли втроем, но особенного веселья не выходило. Зимой на Невке устроили каток. Саше купили коньки, он быстро выучился кататься, но простужался, и пришлось это оставить. В то время были у него разные домашние занятия, которые ему нравились: выпиливание, разрисовывание майоликовых вещиц, а главное - переплетание книг. Это очень его увлекало. Купили ему станок, позвали солдата-переплетчика, который дал ему несколько уроков, и мальчик выучился переплетать на славу. В семье хранятся переплетенные им книги.
Отчим относился к нему равнодушно, не входил в его жизнь. Но Блок проходил как-то мимо этого. Об отношениях отца с матерью он тоже никогда не спрашивал 2.
Между тем мать задумала отдать его в гимназию. Ей казалось, что это будет ему занятно и полезно. Но она ошиблась... На лето приглашен был учитель, студент-юрист Вячеслав Михайлович Грибовский, впоследствии профессор по кафедре гражданского права3. Студент оказался веселый и милый, не томил Сашу науками и в свободное время пускал с ним кораблики в ручье возле пруда. В августе 1889 года отправились поступать в гимназию. Впоследствии она была переименована в гимназию Петра I, а в то время она носила название Введенской. Помещается она на Большом проспекте Петербургской стороны, и мать выбрала ее потому, что ходить приходилось недалеко, и на пути не было мостов, а стало быть, меньше шансов для простуды. Грибовский приготовил мальчика в первый класс. Саша выдержал вступительный экзамен, но гимназия и вся ее обстановка произвели на него тяжелое впечатление: товарищи, учителя, самый класс - все казалось ему диким, чуждым, грубым. Потом он привык, оправился, но мать поняла свою ошибку: нельзя было отдавать его в гимназию в таком нежном, ребячливом возрасте и из такой исключительной обстановки.
В то время на нужды мальчика Александр Львович посылал 300 рублей в год. Этого вполне хватало при тогдашних ценах. Деньги высылались аккуратно, но каждый месяц мать должна была посылать в Варшаву отцу письменный отчет обо всем, что касалось сына. Она исполняла это очень аккуратно, а в студенческом возрасте Блок сам взял на себя этот труд.
Учился он неровно. Всего слабее шла арифметика, вообще математика. По русскому языку дело шло гладко, что не помешало одному курьезному случаю: Блок принес матери свой гимназический дневник, как назывались в то время тетрадки с недельными отчетами об успехах и поведении, и в этом дневнике мать прочла следующее замечание: "Блоку нужна помощь по русскому языку". Подписано: "Киприанович". Так звали их учителя русской словесности, ветхого старца семинарского происхождения. Мать посмеялась и оставила эту заметку без внимания. Что руководило тогда этим Киприановичем - сказать трудно.
Атмосфера Сашиного детства настолько развила его в литературном отношении, что гимназия со своими формальными приемами, разумеется, ничего не могла ему дать. Но древними языками он прямо увлекся. Тут и грамматика была ему мила, а когда он в средних классах начал переводить Овидия, учитель стал щедро осыпать его пятерками, что и помогло ему хорошо окончить курс в 1898 году 4.
В пору своей гимназической жизни Блок не стал сообщительнее. Он не любил разговоров. Придет, бывало, из гимназии, - мать подходит с расспросами. В ответ - или прямо молчание, или односложные скупые ответы. Какая-то замкнутость, особого рода целомудрие не позволяли ему открывать свою душу. В младших классах гимназии дружил он с сыном профессора Лесного института Кучерова, даже несколько раз по веснам ездил в Лесной, но то была не дружба, а просто играли вместе. Зато в последних двух классах завелись уже настоящие друзья: то были его товарищи по классу, Фосс и Гунн 5. Фосс был еврей, сын богатого инженера, имевшего касательство к Сормовским заводам. Это был щеголь и франт, но не без поэтических наклонностей, и хорошо играл на скрипке. Гун принадлежал к одной из отраслей семьи известного художника Гуна. Это был мечтательный и страстный юноша немецкого типа. Друзья часто сходились втроем у Блока или в красивом доме Фоссов на Лицейской улице. Вели разговоры "про любовь", Блок читал свои стихи, восхищавшие обоих, Фосс играл на скрипке серенаду Брага, бывшую в то время в моде. В весенние ночи разгуливали они вместе по Невскому, по островам. С Гуном Блок сошелся гораздо ближе, Фосса же скоро потерял из вида. Гун приезжал и в Шахматово. А после окончания гимназии они вдвоем ездили в Москву, где отпраздновали свою свободу выпивкой и концертом Вяльцевой 6. На последнем курсе университета Гун застрелился внезапно по романическим причинам. По этому поводу написано Блоком стихотворение. Случай произвел на него сильное впечатление 7.
В те же годы ученья Блок дружил и с Греком, который был уже тогда юнкером, а потом и офицером гренадерского полка. Они разошлись уже после женитьбы поэта просто потому, что жизнь их пошла различными путями, но у них сохранились хорошие отношения до самой смерти Грека, который был убит в германскую войну в одном из первых сражений. Грек был очень умный, страстный, самолюбивый юноша демонического склада, верил в судьбу, носил в кармане заряженный револьвер. Одно время увлекался спиритизмом. По свидетельству его жены, очень крупной и своеобразной женщины, Блок занимал в его жизни исключительное место, и такого друга, по словам покойного, у него уже после никогда не было.
В этой дружбе тоже была известная близость. Различными сторонами своей многогранной, крайне сложной натуры Блок соприкасался и с Гуном, и с Греком, и с другими встречавшимися и впоследствии на его пути, но такого друга, которому он хотел бы открыть всю душу, у него никогда не было. Сам он в дружеских отношениях привлекал своей искренностью и благородством, ибо чужую тайну выдать был неспособен и с великой готовностью входил в положение, помогая словом, советом, а впоследствии и деятельной, часто материальной поддержкой.
В последних классах гимназии Блок начал издавать рукописный журнал "Вестник". Редактором был он сам, цензором - мать, сотрудниками - двоюродные братья, мальчики Лозинский, Недзвецкий, Сергей Соловьев, мать, бабушка, я, кое-кто из знакомых 8. Дедушка участвовал в журнале только как иллюстратор, и то редко. Все номера "Вестника", по одному экземпляру в месяц, писались, склеивались и украшались рукой редактора. Картинки вырезались из "Нивы", из субботних приложений к "Новому Времени", наклеивались на обложку и в тексте; иногда Блок прилагал свои рисунки пером и красками, очень талантливые. В "Вестнике" он писал и стихи, и повести, и нечто во вкусе Майн-Рида, и даже поместил нелепую пьесу "Поездка в Италию". В пьесе было много глупого, но зато никаких претензий. Она свидетельствовала о полном незнании житейских отношений, так как хотела быть реальной, ее действующие лица были какие-то кутилы, но этого реализма и не хватало автору, и всякого, кто присмотрится к "Вестнику", кроме талантливости и остроумия редактора, поразит и то обстоятельство, что в шестнадцать лет уровень его развития в житейском отношении подошел бы скорее мальчику лет двенадцати.
Было тут и шуточное стихотворение, посвященное любимой собаке Дианке, и объявление с восклицательным знаком: "Диана ощенилась 18-го августа!", и множество объявлений о других собаках вроде того, что: "Ни за что не продам собаку без хвоста!". Были переводы с французского, и ребусы, и загадки.
Один из сотрудников "Вестника", муж сестры Екатерины Андреевны, Платон Николаевич Краснов 9, особенно любил Блока, повторял его словечки. Был он человек серьезный и невеселый, но Блоку было с ним хорошо. По образованию он был математик, но по склонности - литератор. Он печатал критические статьи и переводы стихов. С Блоком сближала его, между прочим, и любовь к древним. В четвертом классе гимназии мальчик болел корью, пропустил много уроков, и Платон Николаевич сам взялся его подогнать. Дело шло у них хорошо, дружно и весело. А в "Вестнике" вскоре появилось шуточное стихотворение "дяди Платона": "Цезарева тень, бродя по берегам Стикса, кается в написании комментариев к галльской войне" 10
Я думал, буду славой громок,
Благословит меня потомок
Вотще! Какой-то педагог,
Исполнен тупости немецкой,
Меня соделал казнью детской,
И проклинает меня Блок.
Когда б вперед я это знал,
Я б комментарий не писал.
В одном из номеров "Вестника" в 1894 году помещена милая сказка "Летом". Действующие лица-жуки и муравьи. Стихотворений того времени довольно много, и, между прочим, "Судьба", написанная размером баллады "Замок Смальгольм" Жуковского, в то время любимого поэта Блока. Вот одно из лирических стихотворений этого времени:
ПОСВЯЩАЕТСЯ МАМЕ
Серебристыми крылами
Зыбь речную задевая,
Над лазурными водами
Мчится чайка молодая.
На воде букеты лилий,
Солнца луч на них играет,
И из струй реки глубокой
Стая рыбок выплывает.
Облака плывут по небу.
Гимн поют хвалебный Фебу,
Чуть колышется осока.
Но лучше всего удавались ему в то время юмористические стихотворения, которых было несколько. Вот одно из них:
МЕЧТЫ
Пародия на что-то
Мечты, мечты!
Где ваша сладость? 11
Благодарю всех греческих богов
(Начну от Зевса, кончу Артемидой)
За то, что я опять увижу тень лесов,
Надевши серую и грязную хламиду.
Читатель! Знай: хламидой называю то,
Что попросту есть старое пальто;
Хотя пальто я примешал для смеха,
Ведь летом в нем ходить - ужасная потеха!
Подкладка вся в дегтю, до локтя рукава.
Я в нем теряю все классически права,
Хотя я гимназист, и пятого уж класса,
Но все же на пальто большая грязи масса.
Ну вот, я, кажется, немного заболтался
Ведь я хотел писать довольно много,
Хотел я лето описать,
И грязь, и пыльную дорогу...
И что ж!? Мне лень писать опять!
Такой уж мой удел проклятый,
Как только рифмою крылатой
Меня наделит Муза, вновь
Под голову подкладываю руку
И на диван ложусь; читаю только "Новь",
При этом чувствую ужаснейшую скуку...
Читатель! Если ты прочтешь
Сей дивный стих хоть семь раз кряду,
Морали общей не найдешь!!! 12
Чтением в гимназические годы Блок не очень увлекался. Классиков русских не оценил, даже скучал над ними. Любил Пушкина и Жуковского, любил Диккенса, которого читал тогда в пересказах для детей, и отдал дань Майн-Риду, Куперу и Жюлю Верну. "Робинзон Крузо" ему не нравился.
Зато в средних классах гимназии пристрастился он к театру. Ему было лет тринадцать, когда мать повела его впервые в Александрийский театр на толстовские "Плоды просвещения". Это был утренний воскресный спектакль, исполнение было посредственное, но все вместе произвело на поэта сильнейшее впечатление. С этих пор он стал постоянно стремиться в театр, увлекался Далматовым и Дальским 13, в то же время замечая все их слабости и умея их в совершенстве представлять. А вскоре и сам стал мечтать об актерской карьере.
Ему было лет четырнадцать, когда в Шахматове начали устраиваться представления. Начали с Козьмы Пруткова. Поставили "Спор древнегреческих философов об изящном". Философы - Саша Блок и Фероль Кублицкий, оба в белых тогах, сооруженных из простынь, с дубовыми венками на головах, опирались на белые жертвенники. Декорацию изображал Акрополь, намалеванный Сашиной рукой на огромном белом картоне, прислоненном к старой березе. Вышло очень хорошо. Зрители и родственники и смеялись и одобряли.
К пятнадцати годам вкусы Блока приобрели романтический характер. Он увлекался Шекспиром и стал декламировать монологи Гамлета, Ромео, Отелло. Лучше всего выходило у него Гамлетово "Быть или не быть". Заключительную фразу: "Офелия, о, нимфа, помяни мои грехи в твоих святых молитвах" он произносил с непередаваемым проникновением и очарованием.
1897 год памятен нашей семье и знаменателен для поэта. Ему было шестнадцать с половиною лет, когда он с матерью и со мною отправился в Бад-Наугейм. Сестре был предписан курс лечения ваннами от обострившейся болезни сердца. Путешествие по Германии интересовало Блока. Наугейм ему понравился. Он был весел, смешил нас с сестрой шалостями и остротами, но скоро его равновесие было нарушено многознаменательной встречей с красивой и обаятельной женщиной. Все стихи, означенные буквами К. М. С, посвящаются этой первой любви 14 на юношеское воображение. Она первая заговорила со скромным мальчиком, который не смел поднять на нее глаз, но сразу был охвачен любовью. В ту пору он был очень хорош собой уже не детской, а юношеской красотой. Об его наружности того времени дают приблизительное понятие его портреты в костюме Гамлета, снятые в Боблове, у Менделеевых, год спустя.
Красавица всячески старалась завлечь неопытного мальчика, но он любил ее восторженной, идеальной любовью, испытывая все волнения первой страсти. Они виделись ежедневно. Встав рано, Блок бежал покупать ей розы, брать для нее билет на ванну. Они гуляли, катались на лодке. Все это длилось не больше месяца. Она уехала в Петербург, где они встретились снова после большого перерыва. Первая любовь оставила неизгладимый след в душе поэта. Об этом свидетельствуют стихи, написанные в зрелую пору его жизни.
Жизнь давно сожжена и рассказана,
Только первая снится любовь,
Как бесценный ларец перевязана
Накрест лентою алой, как кровь.
(Из стих. "Все, что память сберечь мне старается", цикл "Через двенадцать лёт").
В конце июля мы вернулись в Россию, приехав в Шахматово через Москву, и только тут узнали о семейном несчастье, которое родные скрывали от нас до сих пор, чтобы не помешать лечению сестры. Без нас отца разбил паралич в тяжелой форме: отнялся язык и вся правая сторона тела. К нашему приезду он уже несколько оправился и стал привыкать к своему положению. За ним ходил выписанный из клиники служитель и сестра милосердия. Его возили в кресле по дому и по саду.
На жизнь детей болезнь деда не повлияла. Никто не мешал мальчикам веселиться. Далекие прогулки пешком и верхом, веселое купанье с собаками, хохот - все это продолжалось по-прежнему, но скоро дети Кублицкие уехали с матерью за границу. Без них настроение стало серьезнее. Блок занялся изучением роли Ромео. Он часто декламировал монолог из последнего действия: "О недра смерти, мрачная утроба, похитившая лучший цвет земли!.." Тогда же он задумал поставить в шахматовском саду сцену перед балконом (из "Ромео и Юлии"), но эта затея не удалась. Зимой он продолжал заниматься декламацией, все больше тяготел к сцене, любил произносить апухтинского "Сумасшедшего", стихи Полонского, Фета. Одно время занимался даже мелодекламацией, только что входившей тогда в моду. Для мелодекламации он не пользовался тем, что уже было готового, а брал, например, стихи Алексея Толстого "В стране лучей" и произносил их под аккомпанемент бетховенской сонаты "Quasi una fantasia". Торжественные звуки первой части сонаты гармонично сочетались с торжественностью стихов. Получалось прекрасное целое.
Весной 1898 года был кончен курс гимназии, а летом Блок возобновил прерванное с детства знакомство со своей будущей женой. Но прежде чем приступать к описанию этого важного периода его жизни, надо сказать несколько слов о семье Менделеевых.
Примечания
1 Виктор Викторович Грек (1880-1914) - приятель Блока по детским играм.
2 В первом издании книги фраза имела продолжение: "... этим не интересовался, как и никакими семейными отношениями... Это у него осталось на всю жизнь".
3 Вячеслав Михайлович Грибовский истории русского права. В указании даты поступления Блока в гимназию М. А. Бекетова ошибается: он поступил во второй класс Введенской гимназии в 1891 г.
4 Интерес к Овидию Блок сохранил надолго. Он рецензировал переводы его стихотворений (V, 523, 578-581), в университете сам переводил Овидия. См.: Г. Г. Анпеткова, К. Н. Григорьян. Студенческие работы Блока об античных авторах. - "Русская литература", 1980, No 3, с. 200-214; Д. М. Магомедова. Блок и античность (к постановке вопроса) - "Вестник МГУ", серия 9. Филология. 1980, No 6, с. 42-49; А. Блок. Перевод "Amores", III, 5 Овидия. Публ. Д. М. Магомедовой. - Там же, с. 50-51.
5 Леонид Федорович Фосс Гун (1878-1902). См.: А. Конечный, К. Кумпан. Александр Блок во Введенской гимназии. - ЛН, т. 92, кн. 4, с. 597-619.
6 Анастасия Дмитриевна Вяльцева с. 113-114.
7 Н. Гуну посвящено стихотворение "Ты много жил, я больше пел..." (I, 5), а его памяти - стихотворение "На могиле друга" (I, 485; ср. I, 670).
8 См.: М. И. Дикман. Детский журнал Блока "Вестник". - ЛН, т. 92, кн. 1, с. 203-221.
9 Платон Николаевич Краснов
10 Отсылка к классическому произведению древнеримской литературы "Комментарии о галльской войне" Гая Юлия Цезаря, изучавшемуся в гимназическом курсе латинского языка.
11 Из стихотворения Пушкина "Пробужденье" (1816).
12 В первом издании следовала фраза: "Я переписала это стихотворение, сохранив все знаки препинания, тоже характерные для того времени". Стихи Блока из "Вестника" перепечатаны: Александр Блок. Полное собрание стихотворений в 2 томах, т. II, Л., 1946, с. 345-354. Прозаические произведения - см. указанную в примечании 8 статью.
13 Василий Пантелеймонович (Лучич, 1852-1912) - драматический артист, которого Блок "обожал" (Воспоминания, т. 1, с. 112). См.: Т. Родина. А. Блок и русский театр начала XX века. М., 1972, с. 99-101. Мамонт Викторович Дальский
14 Ксения Михайловна Садовская (урожд. Островская, 1860- 1925). См. о ней: Л. Жаравина. Письма А. А. Блока к К. М. Садовской. - Блоковский сборник,