Глава VII
«Снежная маска»
В марте 1907 г. петербургское издательство «Оры» выпустило небольшой сборничек стихов Блока — «Снежная Маска». Помеченная январем того же года «Снежная Маска» открывалась посвящением: «Тебе, высокая женщина в черном, с глазами крылатыми и влюбленными в огни и мглу моего снежного города». Приложенный фронтиспис Л. С. Бакста изображал также высокую женщину, одетую в черное, с лицом, скрытым белой маской. Она бежит по снегу вдоль темной реки под ночным небом, усеянным звездами, — бежит и тщетно пытается поймать ее поэт, выбегающий навстречу из белого дома.
Просматривая «Снежную Маску», легко замечаешь, что ее 30 стихотворений есть звенья одного цикла, разбитого на две части. Первая часть — «Снега» — состоит из 16 стихотворений. Вторая — «Маска» — из 15‑ти. Перепечатывая «Снежную Маску» через год в третьем сборнике стихов «Земля в снегу», Блок уточнил ее датировку: вместо «январь 1907» под циклом стояло «29‑е декабря 1906 г. — 13 января 1907 г.». Сейчас, когда у нас есть «Хронология стихотворений Александра Блока», мы можем выяснить и вопрос о том, какие из 13‑ти дней зимы 1906 – 1907 являются днями создания «Снежной Маски». Из хронологии мы узнаем, что 29‑го декабря Блок написал одно стихотворение, 3‑го января — шесть, 4‑го — четыре, 8‑го — четыре, 9‑го — шесть, 10‑го — два, 12‑го — одно, 13‑го — шесть. Это показывает, что цикл фактически создан в восемь дней, из коих 3‑го, 9‑го и 13‑го января Блок написал по шести стихотворений, а 4‑го и 8‑го по четыре.
Такая высокая продуктивность Блока может быть объяснена только исключительной интенсивностью душевной жизни поэта в это время. И действительно, мы знаем, что это было именно так. Сам Блок впоследствии указал, что январь 1907 г. был временем, когда он впервые слепо отдавался стихиям. М. А. Бекетова же сообщает, что в эту зиму Блок пережил одно из самых сильных своих увлечений — увлечение Наталией Николаевной Волоховой, артисткой театра В. Ф. Комиссаржевской.
Таким образом, цикл «Снежная Маска» перестает быть только поэтическим произведением Блока, но и творческим отображением его второго «театрального романа», сплетенного с голосами слепой стихии. Употребляя в данном случае выражение «театральный роман» — мы делаем это не только потому, что как сказал В. Н. Княжнин: «Из театра вылетела “Снежная маска”», но и потому, что, вылетев из театра, «Снежная Маска» явилась новым выражением театрализующего жизнь сердца поэта. Только на этот раз образ, замещающий реальную женщину, он нашел не среди образов какого-нибудь спектакля, но среди образов собственного театра. Этим театром была его «Незнакомка», которую, по его собственному выражению, он сам себе напророчил.
Но так же, как в эпизоде «Гамлет и Офелия» роман воображения скоро перестал быть связанным со своим жизненным двойником, так и «Снежная Маска» в своем развитии быстро оторвалась от породившей ее действительности. Слепые стихии, которые разбудило увлечение Блока, иную проложили стезю для отношений поэта и «Снежной маски». Об этой стезе и рассказывают нам 30 стихотворений цикла. Однако, прежде чем погрузиться в их разбор, мы должны прислушаться к той прелюдии романа, которую Блок заключил в три поэтических послания, адресованных Н. Н. Волоховой и помещенных в том же сборнике «Земля в снегу». По времени написания «7‑е декабря» первым посланием является то, что начинается словами: «Вот явилась». Это стихотворение — прекрасный образец любовной интродукции. Его первые четыре стиха:
«Вот явилась. Заслонила
Всех нарядных, всех подруг,
И душа моя вступила
В предназначенный ей круг».
— отчетливо описывают тот процесс рождения любви, какой душа переживает, прежде всего, как вступление в предназначенный судьбой круг, а потом, как выделение из нарядных и подруг той, на ком остановило сердце свой выбор.
В остальных пяти четверостишиях Блок дает окружение образов, среди которых предстал его внутреннему взору лик избранницы. Тут, прежде всего, звучит мелодия снега:
«И под знойным, снежным стоном
Расцвели черты твои».
Затем стон переходит в звон тройки, снег становится снежно-белым забытьем. Поэт чувствует, как его какая-то сила уносит в поля. Черные шелка спутницы душат его, соболя распахнуты… И вот несется из комнаты, где произошла встреча, тройка полем, мимо реки, вдоль которой плачет ветер. Во тьме блестят глаза соседки, «дикий взор» называет его Блок и постепенно чувствует, как
«… мгновенья все обманут,
Канут в пламенный костер».
Второе стихотворение с датой нам неизвестной переносит нас в театр. Поэт — зритель. Она — на сцене. Блок пишет:
«Живым огнем разъединило
Нас рампы светлое кольцо.
И обожгла твое лицо».
Но разъединенный светлым кольцом рампы поэт чувствует, как дразнит его и на расстоянии темный шелк «Незнакомки», как доносятся до него звуки серебряной лиры, что дрожит в ее руке, и вновь, как в первую встречу, он видит снежную равнину, и кажется ему она не артисткой, образ которой скрывает от него тяжелый занавес, но звездой, ушедшей от мира.
Третье послание, датированное 1‑м января 1907 года эпиграфом имеет отрывок из Аполлона Григорьева:
«Над тобою мне тайная сила дана,
Это — сила звезды роковой.
Есть преданье — сама ты преданий полна
Так послушай»…
начинается этот лирический монолог:
«Я в дольний мир вошла, как в ложу.
Театр взволнованный погас».
И вот во мраке погасшего театра лишь один горит живой огонь, огонь ее глаз.
«Они поют из темной ложи:
— Найди. Люби. Возьми. Умчи.
И все, кто властен и ничтожен,
Опустят предо мной мечи».
Расценивая послания к Н. Н. Волоховой, как прелюдию романа «Снежная Маска», мы должны отметить звучащие в этой прелюдии мотивы. Это, прежде всего, — тройка, снега, бег коней, зимняя даль и метель. Это — пламенный костер, на котором суждено сгореть поэту, женщина-звезда, крылатые и властные глаза.
Эпиграф из Аполлона Григорьева придает отношениям характер роковой обреченности. Образ магического круга, в который вступает душа, остается до конца образом романа. Иначе и не может быть, когда человек слепо отдается стихиям. Отдаться стихиям — это значит затопить свое я какими-то внеличными переживаниями, дремлющими до того в бессознательной нашей сфере.
День первый — 29‑е декабря 1906 года. К этому дню относится только одно стихотворение — «Снежное вино». Вместе с тремя вышеупомянутыми посланиями оно может быть также названо вступительным. Два характерных момента им устанавливаются. Первый — чувство страха, какой вызывает в поэте его «Снежная Маска», второй — отсутствие к ней любви. Поэт говорит:
«Я опрокинут в темных струях
И вновь вдыхаю, не любя,
».
1‑го января, как мы упоминали выше, Блок написал стихотворение: «Я в дольний мир вошла, как в ложу», а 3‑го — власть «Снежной Маски» уже целиком его захватила. 3‑го написано 6 стихотворений. Это — «Снежная вязь», «Последний путь», «На страже», «Второе крещенье», «Настигнутый метелью», «На зов метели».
Читая и перечитывая эти стихотворения, ощущаешь, будто идешь в метель по снеговой равнине, без дороги, без цели, весь охваченный каким-то оцепенением белой пустыни. Лишь сбросив с себя эти чары зимы, начинаешь различать тени, отброшенные воображением Блока на наметенные им сугробы. Вглядимся в них. Первое, что ищет взгляд, — это образ Снежной Маски; но напрасно, Снежной Маски, как образа — нет. Та, которую Блок называет местоимением «ты», всего лишь стихов его пленная вязь и дальше эпитет пленный перебрасывает поэт к душе: пленная душа, говорит он о душе маски. Какую-то пугливость внушает ему она. Он говорит, обращаясь к ней:
«Я не открою тебе дверей.
Нет.
».
Но пугающая его незнакомка увлекает поэта в головокружительный полет. Они летят, настигая друг друга, в миллионы бездн. Душа леденеет. В небе вспыхивают темные очи, и поэт позабывает приметы страны прекрасной
«В блеске твоем, комета!
В блеске твоем, среброснежная ночь!»
Назвав Снежную Маску кометой, Блок вложил в этот образ Аполлона Григорьева предчувствие каких-то грядущих бед. Черной кометой называет ее он в стихотворении «На страже».
«Снежная Маска». Напрасно пророчит, что придет весна. На эти пророчества Блок отвечает:
«Но посмотрим, как сердце радо.
Заграждена снегами твердь.
Весны не будет и не надо:
Крещеньем третьим будет смерть».
— третье крещенье, то естественно свой дальнейший оснеженный путь Блок переживает, как путь последний. Встав на него, поэт знает, что с него уж больше не сойти, что зов, закованный в снега, есть зов смерти.
Так двоится в глазах Блока образ Снежной Маски, так оборачивается ее лицо лицом снежной смерти. Обреченные на ущерб оба они уносятся навстречу налетающей ночи среди снегов, взвихренных ветром, среди мглы, заломившей руки, под закатившимся серпом луны. Этот полет и кончает второй день романа.
На следующий день — 4‑го, Блок пишет еще четыре стихотворения. Это — «Ее песни», «Крылья», «Влюбленность» и «Не надо».
«Ее песни» и «Крылья» вносят в роман дуновенье легкой нежности. В этот день все кажется легким поэту. «Легкой брагой, снежных хмелей» кажется ему хмель его избранницы. Он кружится вместе с ней на какой-то воздушной карусели. У него за спиной растут легкие крылья, и он поет:
«Крылья легкие раскину,
».
И зима в этот день тиха и спокойна. Среброснежные чертоги — в небе. И видя эту тишину, и этот покой, Блок радостно восклицает:
«Вейтесь, искристые нити,
Льдинки звездные, плывите,
».
Кубок темного вина, кубок долгой страстной ночи расплеснут. Все сладко и нежно в этот светлый умиротворяющий день. Влюбленность — вот что наполняет до краев сердце поэта.
Даже смерть и та не страшна больше ему. Догореть в снегах забвенья, умереть под звонкой вьюгой ему кажется завидной долей.
Три дня проходят, пока Блок снова берется за продолжение своего романа. 8‑го января он пишет: «Тревогу», «Прочь», «И опять снега», «Голоса». «Тревогу», которую поэт переживает в этот день, уже нельзя назвать легкой. Снова его охватывает жажда полета над бескрайними снегами. У темнокрылой птицы вьюги просит он крылья. Он хочет изнемочь в серебристом лунном круге. Он хочет лететь стрелой звенящей в пропасть черных звезд. А когда возвращается в свою келью поэт, то келья полна льда. Совы стерегут ее. Но напрасно, так как служанка ночь, задремав, открыла двери. И вот сквозь открытую дверь в ледяную пещеру поэта входит «вихря северная дочь». Снежный мрак очей открывает поэту его сердце. Он отгоняет от себя все святое, что было ему близко вчера. Меркнет келья его, над ложем появляются знаки черных дней и точно два луча горят и дремлют «маки злых очей» Снежной Маски.
«И опять снега» заслоняют ясный горизонт поэта, над парами злой воды вьюга строит белый крест. Вновь видит Блок, как в полях гуляет смерть. Снеговой трубач называет он ее.
Стихотворение «Голоса» написано в форме диалога. «Он» и «она» проносятся в сфере метелей. Из метели доносятся к нам голоса. Вот говорит «он»:
«Рукой, подъятой к тучам,
Ты влечешь меня к безднам».
И отвечает «она»:
«О, настигай. О, догони.
Померкли дни.
Столетья минут,
Земля остынет.
Луна опрокинет,
».
Поэт чувствует, что дева пучины звездной влечет его к гибели, и он пытается найти свой меч, чтобы отразить эту надвигающуюся на него гибель. Но меч его утонул в серебряной вьюге, и он безоружен. Холод студит его руки. Его сердце стынет. Напрасно он спрашивает: «Где ты, солнце?» Вьюга вздымает уже белый крест.
9‑го Блок заканчивает первую половину своего цикла. Последнее стихотворение называется: «В снегах». Оно похоже на сон, на забытье, как будто заносимый снегом замерзает среди поля поэт. И он видит, как в нежно-синей глубине тонет закатный корабль, этот символ его собственной гибели.
‑го января, Блок пишет еще пять стихотворений, начинающих вторую часть романа — «Маски». Их название: «Под масками». «Бледные сказания», «Сквозь винный хрусталь», «В углу дивана», «Тени на стене».
После вьюги, метелей, сугробов, снежных полей, мы попадаем в веселое царство масок. Где-то в пышных залах шумит маскарад. Но пред нами отдаленная комната, куда доносится лишь тихий танец. Темна завеса окна. В шкапу дремлют книги. Тихо коротается маскарадная ночь. Когда-то строгие руки держат бокал стеклянных влаг.
«И позвякивали миги,
И звенела влага в сердце,
И дразнил зеленый зайчик,
В догоревшем хрустале».
В комнате — темный рыцарь. Рядом с ним — маска. Опершись на меч, он рассказывает ей сказки, и не знает маска: точно ли рыцарь сидит около нее или он ей лишь снится. Горит румянец ее, странен профиль темных плеч, а от сердца протягивается золотистый луч — тонкий, цепкий шнур.
— поэт, а маска — госпожа его.
Вот говорит она:
— «Вы любезней, чем я знала,
Господин поэт».
А он отвечает ей:
— «Вы не знаете по-русски,
Госпожа моя…».
И плывет ночь, и гаснут угольки в камине, и догорают огоньки за окном. И поэт, обращаясь к подруге, говорит ей, что нет больше в этом мире солнца, что лишь ему, поэту, она должна верить, что он расскажет ей сказки, что он покажет ей странные очерки видений на стене.
И, действительно, на стене проходят тени короля с зубчатым пляшущим венцом, шута в плаще крылатом, дам с шлейфами и, наконец, появляется двойник поэта — «рыцарь с темными цепями на стальных руках». Напрасно маска приглашает рыцаря преклонить слух к сказкам поэта. Напрасно показывает ему розы, что принес ей милый друг. Рыцарь не слышит сказок, не видит роз, потому что сам он — сказка.
Тот же легкий тон маскарада сохраняет поэт и на следующий день. В стихотворении «Насмешница» он вспоминает, как
«Подвела мне брови красным,
Поглядела и сказала:
— Я не знала:
Тоже можешь быть прекрасным,
Темный рыцарь ты».
«… — Рыцарь, что ты?
Это — сны твоей дремоты…
Что ты хочешь услыхать?
Ночь глуха,
Петуха».
Но если первое стихотворение этого дня еще полно отзвуками маскарада, то второе: «Они читают стихи» уже нарушает легкую дрему, легкий шелест маскарадной ночи. Вновь крылья снежной птицы заметают метелью ум поэта, вновь встанет перед ним ночь и мгла реки, и странными и непонятными кажутся ему речи маски.
Он говорит, обращаясь к той, с которой читает стихи:
«И маской не дразни меня,
Иного — страшного огня».
Итак, снова страшный огонь памяти испепеляет покров маскарадного сна. Вновь слышит поэт, как гонит ветер звезды, как топчут пасмурные кони звездные пределы, как кусают они свои удила.
Через два дня, 12‑го, мелодия снежной гибели опять овладевает сознанием Блока. Он называет себя обреченным. Его сердце просит гибели и, обняв рукою, предает белой смерти своего темного рыцаря Снежная Маска. Мы приближаемся, таким образом, к концу романа. 13‑е января его последний день. Блок пишет в этот день вновь шесть стихотворений. Это — «Здесь и там», «Смятение», «Нет исхода», «Сердце предано метели», «На снежном костре».
«Здесь и там» — это все тот же бешенный ритм снеговой скачки на пасмурных звездных конях. Это все тот же ритм погони ветра. Это все та же песня вьюги. Поэт чувствует, что день, полный снов, обмана и видений догорает, что возврата на былой путь ему нет, и он восклицает:
«Нет исхода из вьюг.
И погибнуть мне весело,
Завела в очарованный круг,
Серебром своих вьюг занавесила».
Он видит, как спят на снежных постелях цари и герои минувшего дня, это снежные жертвы его незнакомой подруги. Отныне сердце поэта предано окончательно метели. Он сам идет на приготовленный для него костер. Он сам взывает к Снежной Маске:
«Сжигай меня,
Пронзай меня,
Иглою снежного огня».
И вот мы видим, высокий костер и рыцаря распятого на кресте. Над костром:
«Молодые ходят ночи,
Сестры — пряхи снежных зим,
И глядят, открывши очи,
Завивают белый дым».
Снежная Маска снимает с своего лица маску и надевает ее на лицо рыцаря. Маска Маске больше не нужна. Рыцарь видит, что под ней было лицо прекрасной женщины, прекрасной смерти. Тот же образ Коломбины «Балаганчика», то же превращение любви в смерть. На сгорающего рыцаря нежно смотрят крылатые очи и уста шепчут:
«Вейся легкий, вейся пламень,
Увивайся вокруг костра».
Все выше и выше поднимаются языки пламени вкруг темного рыцаря, и Снежная Маска видя, как горит ее милый, творит над ним кощунственную панихиду. Обращаясь к костру, говорит она с усмешкой, прозрачной и холодной:
«Так гори и яр и светел,
Я же легкою рукой
По равнине снеговой».
Картиной сжигаемого на костре рыцаря кончается роман поэта и Снежной Маски. Гибель — его финал. Вспомним, что также кончился роман Гамлета и Офелии. Только там «причиной» смерти датского принца был отравленный клинок, тут — пламень снежного костра. Как бы то ни было, но и в том и другом случае Блок переживает любовь, как неизбежный путь смерти, как усладу гибели.
Зима, снег, равнина, звездная ночь — все это было для Блока каким-то отзвуком старой пушкинской мелодии, ответом на его осанну гибели:
«Все, все, что гибелью грозит,
Неизъяснимы наслажденья».
«Безумный год, проведенный у черного шлейфа», отобразился в творчестве Блока этим странным романом Снежной Маски, где образ его «Незнакомки» слился с образом смерти, с образом гибнущего в снежном пламени поэта — рыцаря.
Те же, кто хочет видеть в «Снежной Маске» только цикл прекрасных зимних стихов, не ища мотива, движущего основное течение романа, — может вслед за Блоком повторить чудесные строки его «Снежной вязи»:
«О, стихи зимы среброснежной,
».