Цветы новой романтики
(Поэзия Александра Блока)
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне.
А. Блок
I
Несколько лет назад под заглавием "Сто рублей за объяснение " в одной газете появилось такое "Письмо в редакцию ":
"Прочитывая стихи большинства современных русских поэтов, я часто не могу уловить в них здравого смысла, и они производят на меня впечатление бреда больного человека или загадочных слов: "мани, факел, фарес".
Я обращался за разъяснением этих стихов-загадок ко многим литераторам и простым смертным людям, но никто не мог мне объяснить их, и я готов был прийти к заключению, что эти непонятные стихи действительно лишены всякого смысла и являются плодами больного рассудка, как, например, хлыстовские песнопения. Но то обстоятельство, что такая, по-видимому, галиматья печатается в лучших журналах наряду с общепонятными, хорошими произведениями, ставит меня в тупик, и я решил во что бы то ни стало найти загадку непонятному для меня явлению.
Этим письмом я предлагаю всякому - в том числе автору, - уплатить 100 рублей за перевод на общепонятный язык стихов Александра Блока "Ты так светла...", помещенных там-то...
В этом стихотворении я хочу уяснить себе следующее: Кого автор подразумевает под той, которая светла, как снег невинный? Почему она бела, как храм далекий? Ведь храмы, как дальние, так и близкие, бывают разных цветов: и серые, и желтые, и красные... Эти два сравнения дают представление скорее о холоде (снега) и вышине (храма), чем о светлости и белизне. Почему поэт не верит этой ночи и почему эта ночь длинная?.. " и т. д.
Это не была шутка хлесткого газетного хроникера или "дружеская " выходка литературного "приятеля ". Писал это не оригинальничающий полуинтеллигент, а профессор с небезызвестным именем. По всем признакам, это был честный и искренний вопрос.
Такой почти беспримерный в летописи нашей литературы случай приключился с поэтом, на долю которого выпало одно из самых шумных признаний недавнего времени. Только разве имя Городецкого, тоже большого счастливца по части раннего успеха, можно было поставить с именем Блока. Звезды Фофанова, Брюсова, Бальмонта всходили медленнее и труднее.
Все журналы модерн, игравшие недавно видную роль, поспешили запастись стихами Блока. О нем замелькали фельетоны, статьи и заметки в журналах и газетах. Модный театр Коммиссаржевской с удовольствием поставил его "Балаганчик " и щеголял им довольно долго, несмотря на совершенно определенный свист зрителей и почти скандал, встретивший его первое представление3. Карикатуристы и авторы пародий излюбили его имя.
II
- "Первым вдохновителем моим, имевшим огромную власть надо мной, был Жуковский. Через него впервые узнал я дух истинной романтики. С раннего детства я помню постоянно наплывавшие на меня лирические волны, тогда еще еле связанные с чьим-либо именем ".
В этом самопризнании Блока, в его автобиографии (Фидлер, "Первые литературные шаги ") - ключ к его душевным симпатиям. Через век реализма, через крайности материализма 60-х годов, через практицизм и холод 90-х - как-то таинственно прорвалась, пробилась, просочилась романтика времен Жуковского и воплотилась в человеке, считающем 1880 год - годом своего рождения.
Первый сборник стихов Блока - "Стихи о Прекрасной Даме " - определили основные его настроения. Это было явное обращение к давно улегшимся в нашей поэзии настроениям, возрождение чистой былой романтики в несколько новом и своеобразном наклоне.
Большая часть стихов этой книги была выражением какого-то нежного, интимного влечения поэта к какому-то женскому образу - не к одному определенному, воплощенному в какой-нибудь Лауре, Беатриче, как бывало, а к какому-то почти отвлеченному обобщению женщины, того вечного женственного начала, которому Гёте первый подыскал имя.
У Блока это была не знойная любовь, не страсть, которою полны томики Лохвицкой, не то, к чему так рвется молодость и с чего начинают тысячи "начинающих ". Блок воспевал свою святыню в этой Прекрасной Даме. Его любовь была полна благоговейного, чистейшего и почти самоотреченного чувства.
Во всей этой книжке вы, кажется, ни разу не натолкнетесь на плотские, земные мечты. Кажется, один помысел о земной близости, об обладании - привел бы в ужас поэта. Он писал эти слова - "Прекрасная Дама ", "Несравненная Дама ", "Ты, Тихая ", "Ты, Ясная " - с больших букв, как принято писать имя Богоматери. Эту мечту свою он называл "святою ".
религиозной лирики, с оттенком той благоговейной романтики, которая некогда вдохновляла средневековых труверов на обожание Пресвятой Девы и с какою, может быть, иной юноша-инок смотрит на иконы праведниц и мучениц. Образы, взятые от храма, от богослужения, от молитвы, наводняли книжку Блока.
- "Вхожу я в темные храмы,
совершаю бедный обряд. -
Там жду я Прекрасной Дамы, -
в мерцаньи красных лампад.
В тени у высокой колонны -
дрожу от скрипа дверей. -
А в лицо мне глядит, озаренный, -
только образ, лишь сон о Ней.
О, я привык к этим ризам -
Величавой, Вечной Жены! -
Высоко бегут по карнизам -
улыбки, сказки и сны... "
Не правда ли, с таким чувством вступал в темный сумрак готических храмов пушкинский рыцарь бедный, "молчаливый и простой ", тот, что "полон чистою любовью, верен сладостной мечте, А. М. D. своею кровью начертал на щите... "
III
Вся первая часть первой книги Блока полна этими благоговейными излияниями перед Вечным Началом Женственности. Так, как он говорит о своей Прекрасной Даме, как молится ей, можно говорить только о святой или умершей, подвергшейся поэтизации и как бы канонизованной в памяти земных, оставшихся людей, как это часто бывает в жизни.
Мечты его о встрече с этой Святой и Прекрасной подходили бы почти к грани кощунства, если бы чувство поэта не было слишком духовно, совершенно бесплотно, чисто и свято до того, что не может оскорбить самого чуткого верующего сердца.
Блок поет эту святыню женственной души, как монах поет Мадонну - с религиозным чувством в сердце, с рукою, сложенною для креста. Почти бесспорно, что иногда он впадает и прямо в религиозную лирику, охотно представляя себя иноком, церковным вратарем, "смиренным братом ", отдавшим свою душу святому обожанию Вечной Жены.
- "Все виденья так мгновенны, -
буду ль верить им? -
Но Владычицей Вселенной,
Красотой неизреченной,
может быть, любим... "
Там, где он прямо перевоплощается в инока, горящего религиозным экстазом поклонения Мадонне, его стих исполнен благоговения и святости.
Я их хранил в приделе Иоанна,
Недвижный страж, - хранил огонь лампад.
И вот - Она, и к Ней - моя Осанна -
Венец трудов - превыше всех наград.
Я скрыл лицо, и проходили годы.
Я пребывал в служеньи много лет.
И вот - зажглись лучом вечерним своды,
Она дала мне Царственный Ответ.
Я здесь один хранил и теплил свечи.
Один, - пророк, - дрожал в дыму кадил.
И в Оный День - один участник встречи -
Я этих встреч ни с кем не разделил.
IV
Святыня вечной красоты, святыня женской мировой души - для Блока та же религиозная святыня. Нужно понимать, как высоко настроены струны души поэта, чтобы не смутиться перед его культом. Земному, плотскому чувству в его стихах - нет места.
Его "Прекрасная Дама " звучит немножко неловко для русского уха. Соответственный итальянский термин угадывается под этим названием. За века своего существования Россия, державшая женщину в терему и как-то вдруг, вслед за тем выпустившая ее на курсы, - не выработала термина, где бы воплотился культ женщины. И вот почему опять не чувство протеста, а чувство умиления овладевает вами, когда вы читаете, например, такое полное настроения, прелестное стихотворение из последней, недавней книги Блока, где уже явная речь о земной, живой женщине, но попавшей в душе поэта в лучи благочестивой легенды:
Ты проходишь без улыбки,
Опустившая ресницы,
И во мраке над собором
Золотятся купола.
На вечерних Богородиц,
Опускающих ресницы,
Пропадающих во мгле...
Но с тобой идет кудрявый
Кроткий мальчик в белой шапке.
Ты ведешь его за ручку,
Не даешь ему упасть.
Я стою в тени портала,
Там, где дует резкий ветер,
Застилающий слезами
Напряженные глаза.
Я хочу внезапно выйти
И воскликнуть: "Богоматерь!
Для чего в мой черный город
Ты младенца привела? "
Но язык бессилен крикнуть.
Ты проходишь. За тобою
Над священными следами
Почивает синий мрак.
И смотрю я, вспоминая,
Как твой мальчик в белой шапке
Улыбнулся на тебя.
Культ великого женского начала, вносящего в мир любовь, ласку, жалость, прощение, святыню материнства - самое существенное и первое в поэзии Блока.
Сын холодного, практического, неверующего, но и ищущего веры века, ударяющегося в "мистические анархизмы " и "богоискательства ", Блок явился в поэзии искренним выразителем тоски хорошего человека эпохи по идеализму, по красоте, по прекрасному образу женщины, подмененному образом хищной и испорченной самки.
В искренности этого влечения, в известной смелости романтика и идеалиста, выступившего со своей проповедью без боязни площадных упреков и усмешек прозаиков, - бесспорная заслуга Блока.
Назовите созданный фантазией поэта женственный образ его Царицей, его Музой - это не меняет дела. Для Блока - он олицетворение всего прекрасного на земле и вне ее. Мистически он верит, что когда-то будет встреча с Ней, и с этой встречи начнется новая жизнь. Кто Она? - он и сам не знает. Она - незнакомка. И ни у одного поэта нет такого числа пьес, выражающих это влечение к неведомой.
Он поет незнакомку в лирических пьесах, поет в целой драме ("Незнакомка"). Его мечта о ней туманна и расплывчата. Образы, какими он мыслит о ней, иногда необычайны до крайности и капризны почти до юродства.
Она появляется и исчезает, как дух. Она подобна звезде, вдруг загоревшейся в небе и вдруг погасшей. Он ничего не знает о ней, о часе встречи, о том, будет ли эта встреча длительна или мгновенна, где произойдет и в чем выразится. Он ничего не знает.
Смутность представлений, туманность действия, отрешенность его от земного реального фона, достигшая предельной черты в "Незнакомке", - общая черта Блока, побудившая одного из его критиков справедливо назвать его поэзию - поэзией сонного сознания.
Поэт действительно точно спит, но во сне душа его полна одним желанием, одним властным влечением, и согласно этому слагаются все его сны. Среди его пьес есть совершенно темные, непонятные, такие, какие могли бы идти в типичнейшие образцы так называемого декадентства.
В положении профессора, вставшего в тупик перед его пьесою, вы можете оказаться через три страницы на четвертой любой из его книг.
Поэзия Блока - сплошное царство каких-то снов, туманов, грез, поэтической дремы, где возникают милые детские воспоминания, жизнь наивно претворяется в поэтическую сказку с добрыми карликами и гномиками, окутывается теплой и ласковой атмосферой старой детской, где уже спущены шторы и древняя няня кончает свою возню в уголку с лампадкой.
Сам Блок иногда стоит почти растерянно перед этой охватившей его сказкой. Что это - было или приснилось, привиделось, показалось? -
"Какие бледные платья!
Какая странная тишь!
И лилий полны объятья,
и ты без мысли глядишь...
Кто знает, где это было?
Куда упала Звезда?
Какие слова говорила, -
Но разве мог не узнать я
белый речной цветок,
и эти бледные платья,
и странный, белый намек?.. "
VI
Иногда это сочетание полудремных, полуреальных впечатлений очаровательно у Блока, который есть, конечно, настоящий, прирожденный поэт. Иногда туман до такой степени сгущается в его пьесах, обычные представления реального стихотворения, к которому нас приучили мировые гении и родной гений Пушкина, - до такой степени искажаются, краски, линии и образы сливаются в такой цветной сумбур, что вы не выносите ничего из пьес Блока, кроме досадного и обидного раздражения.
Если от этого чувства легко удержаться при чтении его лирических вещиц, то крупные по размеру вещи такого жанра, как трехактная "Незнакомка", где решительно не разберутся и Спиноза с Аристотелем, - прямо рождают неприятное чувство. Это какой-то сплошной дикий хаос, содержание которого отмечено невероятным смешением символов и реальнейшей обстановки, голубых лучей и сыра бри, звезды, упавшей с неба и воплотившейся в женщину, и пьяных забулдыг, несущих дичь в таверне.
"Незнакомка" остается в литературе, как одна из самых колоритных иллюстраций российского увлечения декадентством. Пророчественная пародия Достоевского из "Бесов" в этой пьесе нашла воистину гениальное воплощение.
"Боже, чего тут не было! - писал Достоевский. - Это был какой-то отчет о каких-то впечатлениях, о каких-то воспоминаниях! Но чего? Но о чем?.. Много говорилось о любви, о любви гения к какой-то особе... Поцелуи происходили как-то не так, как у всего человечества. Тут непременно кругом растет дрок, непременно дрок или какая-нибудь такая трава, о которой надобно справляться в ботанике. При этом на небе непременно какой-то фиолетовый оттенок, которого, конечно, никто никогда не примечал из смертных, т. е. и все видели, но не умели приметить, а "вот, дескать, я поглядел и описываю вам, дуракам, как самую обыкновенную вещь". Дерево, под которым уселась интересная пара, непременно какого-нибудь оранжевого цвета. Сидят они где-то в Германии. Вдруг они видят Помпея или Кассия накануне сражения, и обоих пронизывает холод восторга. Какая-то русалка запищала в кустах. Глюк заиграл в тростнике на скрипке. Пьеса, которую он играл, названа en toutes lettres, но никому неизвестна, так что о ней надо справляться в музыкальном словаре. Меж тем заклубился туман, так заклубился, так заклубился, что более похож был на миллион подушек, чем на туман. И вдруг все исчезает, и великий гений переправляется зимой, в оттепель, через Волгу..."
Несколько строк нового сумбура с небом Германии, экстатическим выкриком: "Нет преступления!", с Сухаревой башней, схимником и каким-то вздохом.
- Вы думаете, это схимник вздохнул? Нет-с, просто-запросто этот вздох напомнил гению ее первый вздох, тридцать семь лет назад, "когда, помнишь, в Германии мы сидели под агатовым деревом, и ты сказала мне: "К чему любить? Смотри - кругом растет вохра, и я люблю, но перестанет расти вохра, и я разлюблю..." и т. д.
К сожалению, темными невнятными стихами изобилуют сборники Блока. Нет надобности выписывать образцы их, - каков их характер, читатель может судить по одному-двум загадочным стихам, какие найдутся в пяти из десятка его стихов, печатающихся в журналах и газетах. Трудно воздержаться только от того, чтобы не выписать такое стихотворение, где как бы сосредоточены все элементы, излюбленные нашим декадентством, и которому, при темноте содержания, именно нельзя отказать в декадентской звуковой красивости.
Царица смотрела заставки -
Буквы из красной позолоты.
Зажигала красные лампадки,
Молилась Богородице Кроткой.
Протекали над книгой
Глубинной Синие ночи царицы.
А к Царевне с вышки голубиной
Прилетали белые птицы.
Рассыпала Царевна зерна,
Голуби ворковали покорно
В терему под узорчатой дверью.
Царевна румяней царицы -
Царицы, ищущей смысла.
В книге на каждой странице
Золотые да красные числа.
Отворилось облако высоко,
И упала Голубиная книга.
Прилетела воркующая птица.
Царевне так томно и сладко -
Царевна-Невеста, что лампадка.
У царицы синие загадки -
Поклонись, царица, Царевне,
Царевне золотокудрой:
От твоей глубинности древней -
Голубиной кротости мудрой.
В твоей книге раззолочены страницы.
Твои числа замолит, царица.
Покойная Чюмина написала на эти стихи замечательную пародию, которая может не умереть среди миллиона пародий на наш российский декаданс:
Полна золотыми булавками.
Царевна же в глубокомыслии
И бредит во сне камилавками...
Без невинности нет половинности,
Мы бредем в беспричинной причинности,
Помогай нам, о мати бессмыслица.
VII
Мир обыденности не любим Блоком. Его стихи вы всегда отличите по изобилию в них тех атрибутов романтической лирики-модерн, которыми полон Метерлинк, Верлен, Бодлер, наши - Брюсов, Бальмонт, Лохвицкая и Тэффи.
На редкой странице его вы не встретите мраморные колонны, широкие ступени, вечерние свечи, белые зубчатые башни на горе, ночные лампады в тихих дворцах, бледные платья, белые намеки, странную тишь, белые ручные цветки, леса заповедных лилий, небеса, полные ангельских крыл, колокольный звон, бледную девушку, неслышным шагом идущую к вечерне...
театрик и играет им, не стесняясь шумом проходящих и проезжающих, не стыдясь своей сказки в практический и ультрареальный век.
Земной лес, земное поле он заселяет существами из царства детской сказки, - маленькими карликами, сморщенной ручкой гонящими струи весенней воды в ручейке, добрыми гномиками, - всем тем веселым обществом ласковой нежити, которую воскресил Гауптман в "Потонувшем колоколе".
Но это влечение к экзотике модернизма, этот уход в сказку и легенду не закрывает от Блока прозы действительности. Два царства предстали глазам поэта, сблизились, не сливаясь, и так и остались вечным недоумением для него, подчас, видимо, тяжелым недоумением, которое он так и не может и никогда не сможет разрешить.
Как могли они хоть на миг подойти одно к другому и соприкоснуться? Но они не только подошли и соприкоснулись, но и как-то сплелись, срослись, соединились в вечную загадку. Что это - Божья игра или дьяволов водевиль?
И еще черта личной психики Блока - ему иногда очень удается поставить перед сознанием читателя эту загадку бытия, это сплетение мечтательного, прекрасного, неземного с пошлым и подлым, столкнуть грезу с обыденщиной. Самые простые слова вроде какого-нибудь кренделя над булочной не вспугивают поэтического замысла, и вся пьеса в целом является резко трагическим воплощением мысли о гибели прекрасной человеческой мечты в серой сутолоке будничного дня.
"Незнакомка", одно из наиболее выражающих психику Блока. Это излюбленное чтение с эстрад на литературных вечерах.
"По вечерам над ресторанами -
горячий воздух дик и глух,
весенний и тлетворный дух.
над скукой загородных дач,
чуть золотится крендель булочной
и раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
среди канав гуляют с дамами
испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,
и раздается женский визг,
бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
в моем стакане отражен,
и влагой терпкой и таинственной,
А рядом у соседних столиков
лакеи сонные торчат,
и пьяницы с глазами кроликов
"In vino veritas" кричат.
(иль это только снится мне?)
девичий стан, шелками схваченный,
в туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
дыша духами и туманами,
она садится у окна.
И веют древними поверьями
ее упругие шелка,
и в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
смотрю за темную вуаль,
и вижу берег очарованный
Глухие тайны мне поручены,
мне чье-то солнце вручено,
и все души моей излучины
пронзило терпкое вино.
в моем качаются мозгу,
и очи синие бездонные
цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
Ты право, пьяное чудовище,
я знаю: истина в вине!.. "
VIII
Вдумайтесь в этот пейзаж. Всеми точками и линиями он совпадает с пейзажем каких-нибудь Озерков, Шувалова или Новой Деревни. Какая ужасающая проза! Какая ужасающая проза - этот горюн-гуляка, каждодневно заливающий свое горе и разочарование терпким вином! Но тем трагичнее звучит его мечта о Незнакомке, о встрече с Нею, об обновлении от Нее!..
Очень неровным, нервным, крайне личным, импрессионистским кажется все творчество Блока. У него есть поэтические перлы, которые могли родиться в слезах и восторге только в душе настоящего поэта, и есть так много слабого, темного, сумбурного, что неудачное знакомство с ним иного читателя может вызвать безнадежное равнодушие к нему, решимость никогда не прочесть строки, подписанной его именем.
"В моей душе лежит сокровище,
и ключ доверен только мне", -
этот эпиграф, взятый из него, к сожалению, иногда звучит слишком досадно. Сокровища поэтического чувствования неоспоримы в этой душе. В ряду поэтов неясных, полусознанных, полудремотных настроений Блоку принадлежит одно из почетных мест. Вместе с немногими он отвоевывает поэзии права на внимание не только к явным, определенным движениям души, но и к ее тайнам, загадкам, мистериям, сокрытым в затаенных извивах.
Еще трудно действовать в этой области. Еще не нащупаны новые слова, не созданы термины. Будущие поэты будут счастливее. Пока первым исследователям приходится вкусить все невыгоды переходного времени и такими отойти в историю, - двойственным образом, вызывающим нежное очарование и рядом тоскливое недоумение...
Из книги: Измайлов А. знамена. Литературные портреты безвременья. МС
Александр Алексеевич Измайлов поэт-пародист и литературный критик, автор литературно- исследований. Писал также под псевдонимом Смоленский. Печатался в "Живописном обозрении", "Сыне отечества", "Новостях", "Севере" и др.