Поэтоград № 32 (47), 2012
Прекрасная Дама как Смерть в «Незнакомке» Блока
НЕЗНАКОМКА
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!» кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
24 апреля 1906, Озерки
Распечатывая для чтения на одном из поэтических вечеров знаменитое стихотворение Блока «Незнакомка», я обратил внимание на одну интересную деталь, прежде мною не замеченную: в стихотворении есть «скрытый» период, анафора. «И каждый вечер…». Честно говоря, я всегда думал, что рассказывая нам о видении чуда, поэт говорит о нем как о единичном явлении. Поскольку чудесное не может повторяться! Иначе оно рискует лишиться своего ореола! У меня есть все основания предполагать, что «Незнакомка» Блока прочитана неверно. Какой только бред не писали исследователи об этом стихотворении!
«Незнакомка» имела небывалый успех. Людям казалось, что поэт рассказывает о своем зазеркалье, о том, что неподвластно воображению обычного человека, даже в состоянии сильного подпития. Но сам Блок позже объяснял свой шедевр иначе. В статье «О современном состоянии русского символизма» он пишет: «Незнакомка. Это не просто дама в черном платье со страусовыми перьями на шляпе. Это — дьявольский сплав из многих миров, преимущественно синего и лилового… Если бы я писал картину, я бы изобразил переживания этого момента так: в лиловом сумраке необъятного мира качается огромный белый катафалк, а на нем лежит мертвая кукла с лицом, смутно напоминающим то, которое сквозило среди небесных роз». Такое вот авторское развенчание черной магии романтизма.
Есть все основания предполагать, что Прекрасная Дама и Смерть в творчестве Блока — одно и то же лицо. Сам Блок, когда начинал писать свой цикл о прекрасной даме, возможно, еще этого не знал. Стихи Блока удивительны тем, что его мистические образы имеют глубоко реалистический подтекст. Хотя он и писал позже о том, что «изжил» символизм и связанное с ним декадентство, он выдавал желаемое за действительное. А, может быть, просто отпочковывался от своих бывших друзей, соратников и предшественников по этому литературному течению. В действительности, даже поздние «Двенадцать», на мой взгляд, представляют собой глубоко символистическое произведение. Просто, как говорят в Одессе, есть символизм и символизм. От одного он отпочковался, другому оставался верен до конца своих дней.
Мистика, на мой взгляд, заключена в самой судьбе поэта: Блок, один из самых красивых мужчин за всю историю русской поэзии, был не очень счастлив в любви. Но именно такая жена, как Люба, вкупе с жертвенным стоицизмом и фатализмом Блока, и могла сделать его великим русским поэтом. По этому поводу вспоминается история с Ксантиппой и Сократом. Будь Сократ счастлив с Ксантиппой, он не стал бы величайшим философом. Хотя сам Блок тоже был в этом смысле хорош. Не каждая дама вынесет то, что в ней любят не ее саму, а ее эманацию, некий навеянный ею отвлеченный образ идеальной женщины! Однако что-то мне подсказывает, что дело было не в Любе и вообще не в женщинах. Поэт, ищущий в жизни страдания, всегда их найдет. Потому как жизнь испещрена и напичкана этими самыми страданиями. Блок находил в страданиях квинтэссенцию жизни и почти бессознательно к ним стремился, с самого раннего возраста.
До меня не сразу дошло, почему рефрен «…и каждый вечер…» так меня потряс и озадачил. Когда «каждый вечер», не может быть «незнакомка». За много вечеров можно женщину разглядеть, и, если не познакомиться, то хотя бы наречь ее каким-нибудь прозвищем, чтобы не говорить «незнакомка». То есть на второй вечер это уже совсем не «незнакомка», а «та самая женщина, что приходила вчера». Тем более что герою даже удалось заглянуть ей за вуаль и что-то там увидеть… Но проблема в том, что блоковская Незнакомка — не совсем женщина, или, я бы даже уточнил, совсем не женщина. Как писал впоследствии сам поэт, «это — дьявольский сплав из многих миров, преимущественно синего и лилового». Блок был истинным символистом. Он создал «мерцающий» символ между жизнью и смертью, и не совсем понятно, где кончается одно и начинается другое. «В лиловом сумраке необъятного мира качается огромный белый катафалк, а на нем лежит мертвая кукла с лицом, смутно напоминающим то, которое сквозило среди небесных роз», писал сам поэт. «Папа, а смерть — она живая или мертвая?» — как-то спросила у меня маленькая дочь Полина. Говорят, что умирание человека, в метафорическом смысле, начинается прямо с его рождения. Я не знаю, что такое произошло с Александром Блоком, но по его стихам у меня складывается ощущение, что умирать он начал с 20–25 лет. Это какой-то утонченный садомазохизм, медленное, по капельке, самоубийство.
Для понимания подлинного облика Блока важно понимать, что он не развивался, подобно некоторым его младшим современникам, «от сложного — к простому» или, наоборот, «от простого — к сложному». Поэт явился в этот мир с уже готовым опытом и даже уставшим от жизни. Вот что пишет девятнадцатилетний Блок:
DOLOR ANTE LUCEM*
Каждый вечер, лишь только погаснет заря,
Я прощаюсь, желанием смерти горя,
И опять, на рассвете холодного дня,
Жизнь охватит меня и измучит меня!
3 декабря 1899
*Dolor ante lucem — Предрассветная тоска (лат.)
совершенно иного склада ума, достаточно сложно. Возможно, поэт слишком заигрался с так называемым «тонким» миром. Возможно, Блок просто жил по принципу «чем хуже, тем лучше». Ведь это он однажды воскликнул устами своего героя: «радость — страданье одно!» О жизни Блока написано много псевдокритики. В советское время Блока-мистика как-то надо было выставить реалистом. Но и в новейшее время исследователи творчества Блока порой говорят такое, что уши вянут! Когда герой «Незнакомки» по дороге в ресторан встречает катающихся на лодках людей и брезгливо от них отворачивается, пишут, что таким образом поэт-романтик протестует против мещанского быта (!). Ничего себе мещанский быт! Да любая девушка романтично мечтают о дне, когда возлюбленный покатает ее на лодке! Надо еще не забывать, что Санкт-Петербург — один из красивейших городов мира. И надо очень постараться, чтобы питерские каналы, напоминающие Венецию, обозвать «канавами». Но все очень легко объясняется эффектом «дежа вю», каждый день преследовавшим поэта.
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Живи еще хоть четверть века —
Все будет так. Исхода нет.
— начнешь опять сначала
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
10 октября 1912
«Незнакомке»:
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
…И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.
…И каждый вечер, в час назначенный
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
Вне всякого сомнения, поэта раздражает именно повторяемость мира. И, может быть, поэтому он и принял Октябрьскую революцию, и воспел ее: она была переменой и уходом от дежа вю. Он и смерть, наверное, кликал как новое, еще не изведанное путешествие!
То, что прекрасная дама Блока, незнакомка и смерть — одного поля ягоды, понимали еще наиболее проницательные из современников поэта. Так, например, «король» русских поэтов Игорь Северянин в своей эпиграмме на Блока написал: «Когда же смерть явила свой оскал, он сразу понял — Незнакомка». Не скрывал этого и сам поэт, несколько раз недвусмысленно отозвавшись о своем творении.
«Мистический реалист» — так можно сказать об Александре Блоке.
«Символист уже изначала теург, т. е. обладатель тайного знания, за которым стоит тайное действие; но на эту тайну, которая лишь впоследствии оказывается всемирной, он смотрит как на свою».
«…океан — мое сердце, все в нем равно волшебно: я не различаю жизни, сна и смерти, этого мира и иных миров (мгновенье, остановись!). Иначе говоря, я уже сделал собственную жизнь искусством». Александр Блок.
Александр КАРПЕНКО