30. Андрею Белому. 3 января 1903. Петербург
<3января 1903. Петербургу>1
Многоуважаемый Борис Николаевич.
Только что я прочел Вашу статью "Формы искусства"2 и почувствовал органическую потребность написать Вам. Статья гениальна, откровенна. Это - "песня системы", которой я давно жду. На Вас вся надежда. Но меня глубоко тревожит одно (единое) в Вашей статье. Об этом я хочу написать, но прежде всего должен оговориться. Я до отчаянья ничего не понимаю в музыке, от природы лишен всякого признака музыкального слуха, так что не могу говорить о музыке, как искусстве, ни с какой стороны. Таким образом, я осужден на то, чтобы вечно поющее внутри никогда не вышло наружу и не перехватило чего бы то ни было существенного из музыки искусства. Последнее может случиться только в случае перемещения воспринимающих центров, т. е. просто безумия, сумасшествия (и то - гадательно). По всему этому я буду писать Вам о том, о чем мне писать необходимо, не с т<очки> зр<ения> музыки-искусства, а с т<очки> зр<ения> интуитивной, от голоса музыки, поющего внутри, и оттуда, откуда мне слышны окружающие меня "слова о музыке", более или менее доступные. С этой оговоркой и пишу. Есть ли Ваша статья только "формы искусства"? Конечно - нет. "Не имеем ли мы здесь намека на превращение жизни в мистерию?" Следующая фраза3 еще настойчивее, как настойчивы Вы всегда, как настойчивы и неотвязны Ваши духовные стихи в "Симфонии"4 и в статье об Алениной5. И, остановившись на этом, я почувствовал целую боль, целый внутренний рвущийся крик оттого, что Вы (дай Бог, чтобы это не было так!) заполонили всю жизнь "миром искусства". "Глубина музыки и отсутствие в ней внешней действительности наводят на мысль о нуменальном характере музыки, объясняющей тайну движения, тайну бытия". Ведь Вы хотите слушать музыку будущего!Ведь тут вопрос последней важности, который Вы обошли в Вашей статье. Это и нужно сказать, необходимо во избежание соблазна здесь именно кричать и вопить о границах, о пределах, о том, что апокалиптическая труба не "искуссна" (Ваша 344 страница)6 издалека, под сурдинку, в сеточке, а Вас мы уже не видим. Ваше лицо уже спряталось тогда именно, когда пришлось говорить о том, последнее ли музыка или не последнее? А главное, какая это музыка там, в конце? Под "формой" ли она искусства? Ведь это в руку эстетизму, метафизикам, "Новому Пути", "Миру Искусства"7. Вы гениально достигли полпути и вдруг свернули, улыбнулись Мережковскому с его символом-соединением (συμ-βάλλω - подумаешь, что все дело в предлоге и глаголе!8 Мертвая филология, "грех, проклятие и смерть", Индийский Дионис с его "символическим" атрибутом, скалящий зубы без смеха в глазах, без "созидающего" хохота Вл. Соловьева, с "разлагающим" хохотом Ariekino - Erl-König {Арлекино - Лесного царя (нем.).})9. Разве у Вагнера нет ужаса "святой плоти"? Разве не одуряюще святы Зигмунд и Зиглинда и голос птички, "запевающей" Зигфриду, "манящей", инфернальной...10 о, да! инфернальной! "Она влияет". Тут ведь каламбур, перевод на французский язык слова "инфлуэнца" - influence! {Влияние (фр.).} (простите за каламбур). Главное все в том, что я глубоко верю в Вас и надеюсь на Вас, потому что Вам необходимо сменить Петербург, в котором "для красы" останется один Медный всадник на болоте11, на белокаменную Москву. В прошлом году я читал Ваше письмо к Зин<аиде> Ник<олаевне> Гиппиус с подписью "студент-естественник". Теперь оно, кажется, в Нов<ом> Пути, но я не видел журнала12. В этом письме все белое, целый свод апокалипсической белизны. В "Формах искусства" Вы замолчали ее. Вам неизменно приходится ссылаться на Платона, на Нитцше, на Вагнера, на "бессознательного" (конечно!) Верлэна. Но ведь "музыка сфер" - мифологическая глубина, ведь это пифагорейское общество, в котором все считали друг друга равными блаженным богам (ἴσον μαχαρεσσι ϑεοῖσιν), a других (!) - обт èv Àoyco οὔτ ἐν λόγω οὔτ ἐν ἀριϑμῶ {Ни по слову, ни по числу (греч.).}. Ведь у них у всех последнее самоутверждение, Агамемноновские замашки пастырства народов. Ведь Пифагора, как Орфея, растерзали вакханки (символически). Ваши же цитаты единственного не
"Бывшие мгновения поступью беззвучною"... и т. д. (стр. 359)13.
Разве это о том? Ведь это вот что:
"Страсти волну с ее пеной кипучей
Тщетным желаньем, дитя, не лови.
Вверх погляди - на недвижно могучий
С небом сходящийся берег любви"14.
Весь вопрос теперь в том, где у Вас последняя музыка, лучше сказать то, что перестанет быть музыкой-искусством, как только мы "вернемся к религиозному пониманию действительности". Действительно ли Вы считаете нуменальной только такую музыку (уже не "искуссную")? Не оступаетесь ли Вы на краю пропасти, где лежит граница между феноменальным и нуменальным? Прекратится ли у Вас "движение", сменится ли оно "неподвижностью солнца любви"?15 Есть ли эта последняя музыка - яблоня, обсыпающая монашку белыми цветами забвения (2-ая Симф<ония>, 4 часть16) ("Не верь мгновенному, люби и позабудь"17)? Есть ли это "грустно-задумчивое"?18 Или это ужасный, опять манящий и зовущий компромисс (хотя бы только "льдины прибрежной пятно голубое"19)? Только ли это "пророка ведущие сны"20, или это последнее откровение, которым мы обязаны Вам (снявшему покровы и полюбившему вечность)? Не все ли еще "мистический колодезь"? Я задаю бездны вопросов, оттого, что мне суждено испытывать Вавилонскую блудницу и только "жить в белом", но не творить белое. От моего "греха" задаю я Вам вопросы и потому, что совсем понял, что центр может оказаться в Вас, а, конечно, не в соединяющем две бездны Мережковском21 и проч<их>. И потому хочу кричать Вам, пока не поздно. Может быть, я Вас не понял, но тут во многом Ваша недосказанность виновата. Вам сказать больше, вопить о границах, о том, что Изида не имеет ничего общего с Девой Радужных ворот22"субстанция" Ваших песен о системе - белая, не "бездонная", не "без-образная". Здесь, у нас, где все "гонят лени сон угрюмой"23, необходимо, чтобы Вы сочли число зверя, потому что Вы из стоящих "в челе" и на Вас "возлагаются надежды" ("Симфония" 2-ая)24все. Пора угадать имя "Лучезарной Подруги"25, не уклоняйтесь и пронесите знамя, веющее и без складок. В складках могут "прятаться". От складок страшно. Скажите прямо, что "все мы изменимся скоро, во мгновение ока"26"мигание" (подмигивающих) в статье, которая открывает столь громадное в другом, что об этом и говорить нужно особо (таков намек на обновление гнетущей нас Кантовской теории познания). Нам нужно более легкое бремя, данное "бедным в дар и слабым без труда"27. И будет легче, когда будет слышнее цветение Вашего сердца28.
Преданный Вам Ал. Блок
Петербург. 3 января 1903.
Комментарий Андрея Белого
Письма эти, первые в переписке Блока с Бугаевым, были написаны по почину Бугаева и Блока одновременно; едва ли не встретились в Бологом; поэтому они "оба первые".
2) К письму Блока от 4-ого января 1903 г.:
Упоминаемая в письме статья была только что напечатана в декабрьском номере "Мира Искусства" за 1902 год и являлась резюмэ двух докладов, прочитанных в студенческом обществе имени Сергея Трубецкого; она, несмотря на скромность изложения основного тезиса, вызвала настоящий скандал; князь С. Н. Трубецкой отказался председательствовать на докладе; профессор Л. М. Лопатин - тоже; едва нашли приват-доцента, который согласился бы председательствовать; наконец таковой нашелся: приват-доцент Викторов. Возражали после второго доклада: Б. А. Фохт, А. К. Топорков, А. С. Кубицкий (ныне профессор), В. Ф. Эрн, Б. А. Койранский; докладчика старались разорвать на части, ибо было известно уже, что студент Бугаев и есть наделавший в Москве шум "декадент", Андрей Белый; для Лопатина и Трубецкого то был "вящий" скандал, потому что "А. Белый" имел несчастие быть сыном профессора Бугаева, одного из основателей "Психологического Общества" и т. д.
3) Упоминаемое и частью напечатанное письмо Бугаева за подписью "Студент-естественник" было написано в начале 1902 года Борисом Бугаевым Мережковскому не как дружественное, а как едко-полемическое, приглашающее Мережковского высказаться яснее, что разумеет он под своим "делом" в книге "Л. Толстой и Достоевский". Оно было инспирировано разговорами у Соловьевых (смотри письма О. М. Соловьевой к А. А. Кублицкой-Пиоттух); Бугаев был раззадорен горячим противлением О. М. Соловьевой идеям Гиппиус и Мережковскому; писалось оно от "духа" Соловьева против "духа" Мережковского; и долженствовало уличить последнего в Антихристианстве; вместо "полемики" письмо вызвало более чем одобрение со стороны Гиппиус <в письме> к О. М. Соловьевой; в этом письме приводилось более чем лестное мнение Розанова о "письме"; а Гиппиус спрашивала Соловьеву: "Неужели письмо написал Боря Бугаев, о котором рассказывают, что он нас бранит". С Борей была поверхностная встреча у Мережковских 6-ого декабря 1901 года (у Соловьевых), а с Гиппиус 7-ого декабря 1901 года. Вскоре после того, в начале же 1902 года состоялась встреча и долгие беседы Бугаева с приведшие к длительной переписке с ними, во время которой О. М. Соловьева утверждала, что Мережковские оплели "антихристовыми сетями" Бугаева.
4) К тому же письму Блока:
Бугаева поразил требовательный тон Блока раскрыть "карты" своего реферата; и охватило некоторое недоумение: чего хочет Блок от 1) "Студенческого" доклада, 2) от Бугаева; Бугаев сознавал "двойственность" своей позиции; но если бы ему пришлось выбирать, что следует убрать из реферата, то он убрал бы "Апокалипсис", опустив над "Музыкой конца" методологическое забрало; то вытекало из его идеологической платформы, зовущей от "глоссы" к умению овладеть ей и рассудочно; Бугаев считал, что если и настала пора "проповеди", то ни университет, ни, тем более, "Мир Искусства" не может быть ареной той проповеди; более всего изумлял Бугаева взгляд некоторых на него, как на кандидата в юродивые (для одних), в пророки (для других), в добролюбовца (для третьих); уже Брюсов в 1901 году пытался заговорить с Бугаевым языком "первых декадентов"; и удивлялся, что Бугаев не пошел на этот "жаргон"; признавался разочарованно Дягилев, что он ожидал встретить "проповедующего" Белого, а встретил весьма "приличного" студента; Бугаев считал себя соловьевцем; и в качестве такого придавал значение и философии и ее языку; подходы к нему как к "вещателю" вызывали в нем неприятную оскомину; в письме Блока - опять-таки, как бы требование от него "глаголов"; а это уже означало для него faux pas в тактике; он затаил этот налет чуждости в тактике Блока, растерялся, не зная, как в дальнейшей переписке согласовать свой тон с тоном
Примечания
1 Значительные фрагменты из письма Андрей Белый включил в свои "Воспоминания об Александре Александровиче Блоке" (Записки мечтателей. 1922. No 6. С. 17--19).
2 Эта статья Белого (подписанная его настоящим именем: Б. Бугаев) была опубликована в журнале "Мир Искусства" (1902. No 12. С. 343--361; вошла в кн.: Андрей Белый. Символизм. Книга статей. М., 1910. С. 147--174, там же - С. 507--523 - позднейшие авторские комментарии к тексту). Статья представляла собой попытку иерархического построения творческих форм на основе философско-эстетических положений А. Шопенгауэра.
3 Подразумевается следующий фрагмент статьи Белого: "Д. С. Мережковский определяет символ как разнородного в одно. В будущем, по мнению Соловьева, Мережковского и других, нам предстоит вернуться к религиозному пониманию действительности. Музыкальность современных драм, их символизм, не указывает ли на стремление драмы стать мистерией? Драма вышла из мистерии. Ей суждено вернуться к ней. Раз драма приблизится к мистерии, вернется к ней, она неминуемо сходит с подмостков сцены и распространяется на жизнь. Не имеем ли мы здесь намека на превращение жизни в мистерию? Не собираются ли в жизни разыграть некую всесветную мистерию?.." (Андрей Белый. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 105).
4 Подразумевается вышедшая отдельным изданием "Симфония (2-я, драматическая)" (<М.,> "Скорпион", <1902>) Андрея Белого - его литературный дебют. Под "духовными стихами" Блок, видимо, подразумевает цитируемые в "Симфонии" молитвенные формулы (см.: С. 163-164).
5 Аленина - М. А. Оленина-д'Альгейм, камерная певица; восторженные впечатления от ее исполнительского творчества Белый изложил в статье "Певица" (Мир Искусства. 1902. No 11. C. 302--304), в которой, в частности, процитировал две строки из стихотворения Блока "Предчувствую Тебя. Года проходят мимо..." (с. 303), тогда еще не опубликованного.
6 Имеется в виду следующее место статьи Белого: "В музыке постигается сущность движения; во всех бесконечных мирах эта сущность одна и та же. Музыкой выражается единство, связующее эти миры, бывшие, сущие и имеющие существовать в будущем. Бесконечное совершенствование постепенно приближает нас к сознательному пониманию этой сущности. Надо надеяться, что нам возможно приблизиться в будущем к такому пониманию. В музыке мы бессознательно прислушиваемся к этой сущности... В музыке звучат нам намеки будущего совершенства. Вот почему мы говорим, что она о будущем. В Откровении Иоанна мы имеем пророческие образы, рисующие судьбы мира. "Вострубит бо, и мертвые восстанут, и мы изменимся"... Труба архангела - эта апокалиптическая музыка - не разбудит ли нас к окончательному постижению явлений мира? Музыка - о будущем..."
7 "Мир Искусства" - художественное объединение и одноименный художественный и литературный журнал, выходивший в Петербурге в 1899--1904 г.; "Новый Путь" - петербургский литературный и религиозно-публицистический журнал (1903--1904), публиковавший, в частности, стенограммы Религиозно-философских собраний. См.: Журналы "Новый Путь" и "Вопросы Жизни". 1903--1905 гг. Указатель содержания / Составитель Е. Б. Летенкова. СПб., 1996.
8 "соединять".
9 Erlkönig - мифологический образ, отраженный в одноименной балладе Гете (1782), переведенной на русский язык В. А. Жуковским ("Лесной царь", 1818).
10 Подразумеваются герои музыкальной драмы "Валькирия", 2-й части тетралогии Р. Вагнера "Кольцо нибелунга", и эпизод из 3-й части тетралогии, "Зигфрид" (действие 2-е).
11 Подразумевается следующий фрагмент из романа Достоевского "Подросток" (ч. 1, гл. 8, I): "Мне сто раз, среди этого тумана, задавалась странная, но навязчивая греза: "А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?"" (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. В 30 т. Л., 1975. Т. 13. С. ИЗ).
12 Это письмо Белого, посланное 3. Н. Гиппиус, Блок получил от самой Гиппиус 26 марта 1902 г. и сделал из него обширные выписки в своем дневнике (см.: Юношеский дневник Александра Блока / Публикация Вл. Орлова // Литературное наследство. Т. 27/28. М., 1937. С. 325--327; Блок А. Дневник. Подготовка текста, вступ. статья и примечания А. Л. Гришунина. М., 1989. С. 41--45). Письмо Белого было опубликовано в извлечениях (лишь частично совпадающих с выписками Блока) за подписью "Студент-естественник" и под заглавием "По поводу книги Д. С. Мережковского "Л. Толстой и Достоевский". Отрывок из письма" в отделе "Из частной переписки" журнала "Новый Путь" (1903. No 1. С. 155--159).
13 "Les revenants" ("Тайною тропинкою, скорбною и милою...", 1900):
Бывшие мгновения поступью беззвучною
Подошли и сняли вдруг покрывала с глаз.
Видят что-то вечное, что-то неразлучное
И года минувшие - как единый час.
14 "Иматра" ("Шум и тревога в глубоком покое...", 1895).
15 Обыгрываются заключительные строки стихотворения Вл. Соловьева "Бедный друг, истомил тебя путь..." (1887): "Все, кружась, исчезает во мгле, // Неподвижно лишь солнце любви".
16 Подразумевается фраза из "Симфонии (2-й, драматической)": "И опять обсыпала яблоня монашку белыми цветами забвения..." (Симфонии. С. 193).
17 "Какой тяжелый сон! В толпе немых видений..." (1886); в оригинале: "Не верь мгновенному, люби и не забудь!"
18 "Симфонии (2-й, драматической)": "Что приближается, что идет, милое, невозможное, грустно-задумчивое..." (Симфонии.
19 Строка из стихотворения Вл. Соловьева "Иматра".
20 Цитата из стихотворения Дм. Фридберга "Тютчев и Баратынский" ("Северные Цветы на 1901 год". М., 1901. С. 118).
21 Ключевой образ религиозной метафизики Д. С. Мережковского: бездны "верхняя" и "нижняя", символизирующие противоположность духа и плоти, христианства и язычества, преодоление которой осуществится в грядущем воплощении Третьего Завета.
22 Обыгрывается заключительная строфа стихотворения Вл. Соловьева "Нильская дельта" ("Золотые, изумрудные...", 1898):
Ту весну им приведет,
А нетронутая, вечная
"Дева Радужных Ворот".
Образ египетской богини Изиды (Исиды), дочери неба и земли, символизирует здесь магическое, сокровенное знание; гностический образ Девы Радужных Ворот идентифицируется с представлением о "Душе мира" или "Вечной Женственности".
23 "Деревня" ("Приветствую тебя, пустынный уголок...", 1819); в оригинале: "Он гонит лени сон угрюмый".
24 В тексте "Симфонии (2-й, драматической)" приводимые Блоком словосочетания не выявлены.
25 Образ из стихотворения Вл. Соловьева "Лишь забудешься днем иль проснешься в полночи..." (1898) в первопечатной редакции (Книжки Недели. 1898. No 12. С. 49):
Тает лед, утихают сердечные вьюги,
Расцветают цветы...
Угадаешь ли ты?
26
27 Источник цитаты не выявлен.
28 Образ "цветения сердца" восходит к стихотворениям "Белые колокольчики" (1899) Вл. Соловьева: "Наше сердце цветет и вздыхает..." - и "Я тебе ничего не скажу..." (1885) А. А. Фета: "И я слышу, как сердце цветет". 23 декабря 1902 г. Блок писал М. С. Соловьеву, подразумевая статью "Формы искусства": "... действительно страшно до содрогания "цветет сердце" Андрея Белого. Странно, что я никогда не встретился и не обмолвился ни одним словом с этим до такой степени близким и милым мне человеком" (VIII, 48--49).
"А. А. Блок с чрезвычайной чуткостью ухватывает слабые пункты моей юношеской статьи. Она написана академически. Музыка, влияющая на изменение человеческих отношений, - музыка ли? Он ухватывает тот факт, что самой музыкой, как формой искусства, я оперирую двояко: с одной стороны, музыка у меня только музыка, с другой стороны она "музыка" совсем в ином смысле - она символ души мировой стихии, или той, кого Соловьев называл "Темного хаоса светлая дочь". И вместо того, чтобы смело, с открытым забралом, выбросить свой новый лозунг жизненного преобразования, вместо того, чтобы заговорить о Софии Премудрости, по-новому соединяющейся с человеком (Антропо-Софии), я таинственную Лермонтовскую "полумаску" превращаю в "маску", и этою "маскою" для непосвященных является для меня музыка. Эта подставка тривиального, ничего не говорящего знака эпохи вместо имени и лика самой эпохи, которая несет нам благовестие Девы-Зари-Купины, эта подмена с моей стороны есть слишком осторожное отступление от смелого революционного боя с рутинным сознанием современности, к которому все истинно новое призвано. Влияет инфлуенца - этим он хотел сказать, что нам, призванным концентрировать до nec plus ultra мистику соловьевства, не следует распыляться в эстетических личинах. Все письмо написано скорее афористическим стихом, дышит игрою и юмором. Оно одновременно и восхитило и озадачило меня: живого Блока я не представлял себе таким. Я его представлял более тихим, экстатически созерцающим. Ум, юмор, соединенный со скепсисом, показал мне в высоко ценимом поэте, в "мистике" и просто умного человека. Интеллектуалиста я менее всего ожидал встретить в Блоке" (Записки мечтателей. 1922. No 6. С. 20); "А. А. Блок в обстоятельном первом письме разбирает позицию моего реферата; он чутко впивается в слабый мой пункт: я существенно статьей не сказался; в ней жест - в сторону академизма, рутины; статья - полумаска; в ней я обрекаю себя на досадную двойственность: слово "музыка" берется в двух смыслах; "музыка" в обыкновенном значении не может быть "музыкой сфер", символом неизреченного в звуке, символом символов, к которому стремится культура. Символом Той, Которая одна во всех музах. Эта муза есть "музыка": она же - София, вещающая в поэзии Соловьева; о Ней я центрально сказал уже стилем симфонии; но в статье, оробев, отступил от себя, назвав Ее музыкой (в двоящемся смысле): тут двусмысленность, подобная "инфлуэнце"; и "инфлуэнца" - "влияет"; "влияние" моей музыки есть влияние "двусмыслицы", почему отступаю я от реального смысла в двоящийся смысл, в риторический, уподобляя свои знаки слов аллегориям Мережковского, для Блока кощунственным, мертвым, подобным застывшей гримасе холодного арлекина (Erl-König'a), оплотневающего до каменной рожи, до истукана, рот рвущего в хохоте перед разливом фаллических культов; мне, призванному обнажить меч за правду Единого Имени, следует выставить на знамени Имя Рек, не опуская над именем полумаски; "музыка" моя - "холодная полумаска". Зачем обрывается на полдороге мой голос. <...> письмо - изумительное сочетание: из глубоких мыслей, юмора, мистики и полемического огня <...>" (О Блоке. С. 44).