44. Андрею Белому. 12 декабря 1903. Петербург
<12 декабря 1903. Петербург>1
Милый Борис Николаевич.
Все это время я был занят рецензиями и т. п., потому не отвечал. Теперь, после крайнего напряжения нравственных сил, что-то упало во мне, но шевелится, шевелится в мозгу, и ранним утром приходят в голову пронзительные мысли. После больших приемов стихов Брюсова, Бальмонта, Сологуба, Гиппиус странно чувствуешь себя все еще самим собой. Так быстро спадает первоначальное очарование и остается объективная радость и благодарность. Но пока надо пройти сквозь усталость.
А как Вы думаете? Не мы ли с Вами - люди в будущем враждебные друг другу, о которых Вы говорите? Я говорю это, потому что слишком люблю Вас. Между тем я боюсь, что с Вами что-то случится и со мной что-то случится. Иногда, пресыщаясь и уставая, как бы пропустив мимо себя любимую фалангу со слезами на глазах, я чувствую, что слезы высохли, осталось глухое утомление и удушье. Тогда нет в мире ни одной черты, которую мне не хотелось бы перевернуть вверх дном. Все валится в одну груду, в которой ищешь того, чего никогда еще не находил. Когда мы оба затворимся от людей (я, как и Вы, хочу этого), с нами и случится. А пока один день я раздуваю ноздри, а другой - брожу как сонная муха. Должно же что-то треснуть и разбиться, чтобы под этим "что-то" оказалось единое.
Со всем, что Вы пишете о Мережковских, я согласен. Но стихи, стихи З<инаиды> Н<иколаевны>! И уморительны и гениальны! Если кто устал, то это она и Сологуб. За эту усталость ей все простится. Не знаю, как Вы относитесь к ее стихам, я постоянно вижу, что действительно будет чудо, если их поймет хоть один. Я не понимаю, но чувствую, что надо остановиться; а ранним утром пронзительно визжат в мозгу и ее стихи. Иногда приходит в голову, что петербургская теоретичность и схематичность может обратиться в практику. Эта практика будет иная, чем в Москве. Под Вами - голубая вода, легкий хрустящий песок на твердом дне. Здесь под нами ничего, ничего, ничего, голова кружится, когда оступишься, рабские мысли приходят: только бы не увидать, - лучше совсем опять надолго съежиться.
О Вашем голубом дне я говорю только в противоположность нашему. Вы - над провалами и кручами, но что-то есть у Вас, за что ухватиться. У нас - ничего. Никто и руки не протянет. Полное одиночество, беспомощность, скудость сердца. Я слышал, что Вас зовут в Петербург. Не ездите, милый, не переселяйтесь. Едва ли Вы хотите этого, впрочем. Мне очень хотелось бы хоть ненадолго убраться отсюда подобру-поздорову, к Вам в Москву. А здесь не поладить ни с Медным Всадником, ни с Таврической Венерой2.
Вот я опять написал Вам скудное письмо. Поверьте мне, что я Вас люблю теперь уже совершенно просто, даже помимо всех драгоценностей, которые Вы расточаете в стихах и прозе. Пошлю Вам хоть стихи3. А в Москву, вероятно, мы с женой приедем. Вы приедете к нам в Петербург?
Ваш преданный друг Александр Блок
СПб. 12/XII 1903.
Примечания
1 Ответ на п. 34.
3 В записной книжке Блок отметил, что 12 декабря 1903 г. им были посланы Белому 4 стихотворения: "Темная, бледно-зеленая...", "Фабрика", "Что с тобой - не знаю и не скрою...", "Мне гадалка с морщинистым ликом..." (под заглавием "Символ"). Эти автографы сохранились, описаны в сообщении H. B. Котрелева "Неизвестные автографы ранних стихотворений Блока" (ЛН. Т. 92. Кн. 1. С. 236).