БЛОК - БЕЛОМУ
<20 марта 1903. Петербург>1
Многоуважаемый и милый Борис Николаевич.
Прежде всего, должен извиниться перед Вами: сделал вещь неосторожную и, мож<ет> б<ыть>, для Вас неприятную. Перцов просил у меня почитать Ваши стихи. Тогда я переписал ему "Встречу" (Сомов). Ему почти понравилось, и он просил еще. Тогда я переслал ему прямо два листа Ваших стихов2. Он, конечно, возвратил их мне, но показал и Мережковским. Всем не понравилось. Когда я получил их обратно, тут же (в редакции "Н<ового> П<ути>") оказался Сомов, которому пришлось прочесть "Встречу" и "Объяснение в любви". Первая ему немного понравилась, второе - совсем нет. Во всяком случае, виноват я. Все время оговаривался Вашими же словами, - что стихи посторонни и служат отдыхом "от все той же думы", хотя сам бы не сказал ни того, ни другого целиком. Но приходится, потому что уж очень различны мерки, прилагаемые к стихам разными людьми. Мне более чем знакомы и дороги "восторги вьюги", "пьяные куски лазури", "бирюзовая вечность", "нитка жемчуга". Ушли ли отсюда они? Перешли дальше, или просто забыли? Вторая ли у них молодость - и более зоркая? Или уж старость? Перцов тут особ-статья, мне кажется, что он не оскорбляет, даже когда ему не нравится. Но Сомов, кажется, умен и сух - последнее настолько сильно, что производит удушливое впечатление. Ужасно боюсь, что это происшествие будет Вам очень неприятно, и крайне извиняюсь за свою бестактность. Впредь обещаю этого не делать и надеюсь, что Вы мне еще когда-нибудь пришлете стихов. Мне они нравятся в общем и во многих частностях. Безусловно ценны и, как мне кажется, принадлежат безраздельно Вам мелодии "Воспоминания" и "Встречи", а с другой стороны - "Ласки". При этом два первых даже, пожалуй, менее мелодичны. Зато "Ласка" несомненно слитна и цельна. Ее первая строфа, как помавающий флаг, а переход из 3-ей строки в 4-ую (С тобой бирюзовая вечность) по неуловимой прелести (до дрожи в голосе) так знаком и так несет к "цветущим берегам", откуда "чуется ветр"3. Эти постоянные, непостижимые 3-4 строки в строфе, мне кажется, всегда что-то объясняют, завершая строфу. Убедительнее этого колыхания миротворства (а у Баратынского, напр<имер>, обратно: не миротворство, а обезнадеживанье: "И платим мы за радость крат-кую Ей без-ве-сель-ем-дол-гих-дней"4) для меня ничего нет. Тоже у Брюсова: (И) песен отголоски (из) дальних деревень5; у Соловьева: Несут к тебе - желаний пламень бурный И тайный вздох немеющей любви6. Наше сердце цветет и вздыхает... Приходи - и узнаешь о чем7. - Эти три стихотв<орения>, а также "Уж этот сон мне снился" и "Вл. Соловьев" (последние два больше по содержанию, а не по "субстанции") мне очень нравятся. В стих<отворении> "Пролетела весна" конец очень хорош. "Призыв", "Стар<инный> друг", "Как невозвр<атная> мечта" и "Объясн<ение> в любви", по-моему, хуже. Некоторые детали, как, напр<имер>: "комично прозвучал"8"меж людьми сер"9, "муж, точно волк"10, я думаю, и Вам не нравятся (но никак не "Шуршит от шелку"11, о котором я все думал и, наконец, почувствовал, что это прекрасно и вполне по-Сомовски, если не дальше и не глубже еще).
Еще вот одно дело: Перцов нашел статью "О религиозных переживаниях" непонятной и не хочет ее печатать. Отдал мне, чтобы я переслал Вам. Если Вам нужно, я немедленно пришлю, но пока оставляю у себя. Приятно бы ее иметь, как необходимое дополнение к Вашему письму о "цветах"12.
Несколько слов об этой статье. Она мне кажется очень важной, но именно в смысле некоторого завершения первого (или, во всяк<ом> случае, данного) круга Вашего пути. На это навели меня следующие оговорки: 1) что мы знаем, что такое схоластика и что не схоластика и имеем право ими пользоваться, как средством, именно потому, что делаем это и сознательно и откровенно (ясно, как день, 13. 2) Схема внутреннего пути фиксируется в цветах (т. е. "популярнее", образней, лирически?), потому что в их последовательном изменении тень последоват<ельной> смены дух<овных> видений. - Если цвета - только тени истин, то они даже не составляют символов (как начала воплощений), а только аллегории (?). Если же так, то цветовая схема обращается в схоластическую, хотя бы и сознательно схоластическую (с объект<ивной> т<очки> зр<ения>). И вопрос, надо ли ей пользоваться, хотя бы и как средством только, вырастает с новым могуществом. Стоит ли за схемой истинное "бытие", реальность - неизвестно (с объект<ивной> опять т<очки> зр<ения>). В письме же ко мне Вы прямо говорите, что тут "весьма субъективны". Помимо последнего, на субъективность прямо указывает 8-ая стадия (внецветное), как нечто произвольное. Тут, собственно говоря, выступает все тот же вопрос, возможно ли каким бы то ни было способом (схемой или даже молитвой) формулировать ясное, как день, нашей душе? Если все это так, то несомненно статья о стадиях видений замыкает данный круг прозрений. Окружность разбежалась, расширилась - и все еще не вместила того, что очевидно просится в еще более широкий круг - и т. д., и т. д. - до желанного и чаемого, свободно ласкового и самого нежного; - до... Вечно Женственного Синтеза (впрочем, мне и "синтез" не совсем по душе).
Прекрасна молчаливая зоркость. Мне чудятся надежды в некоторой уступке нашей всеобщей напряженности. Бросая "эстетизм", необходимо сохранять красоту. Еще рано отбрасывать то, что единственно может приготовить сердце. Всему свой черед - и, думаю, что надо воплощать Красоту, пока не воплотится Бог. Радужные Врата необходимо Прекрасны. Пускай те, кто "погряз" в "эстетизме", учатся дрожащей молитве. Но те, кто разгорается, "лишь заметят яркий багрянец"14, могут отойти на отдых, в узорную тень, и "заглядеться". Все равно, в следующий миг они опять повлекутся в мучительной и сладкой тревоге.
Искренно любящий Вас Ал. Блок
20 марта 1903. СПб.
"МЕТЕМПСИХОЗ"
Никто не умирал. Никто не кончил жить.
Но в звонкой тишине вставали и сходились.
Они приблизились - черты определились,
Внезапно отошли - и их не различить.
Они невдалеке, и ты в общеньи с ними.
Они звенят в ушах, мерещатся глазам
И, может быть, под масками чужими,
Как ты, обращены к последним временам.
Внимательно следи: толпа многообразна.
Быть может, средь нее мелькнет усопший друг.
Узнаешь ли его под маской безобразной?
Там - в гулкой тишине - вертится тот же круг.
Безмолвная толпа - гробница возвращений,
Хранилище вечерних озарений15.
* * *
Всё тихо у Ней на лице.
С немым торжеством на лице
Открываю грани стиха.
Шепчу и звеню, как струна.
То - ночные цветы - не слова.
Их росу убелила луна
У подножья Ее Торжества16.
Комментарий Андрея Белого
13) К письму Блока от 20-ого марта:
"Перцов нашел статью "О религиозных переживаниях "непонятной и не хочет ее печатать" - речь идет о статье, напечатанной после под заглавием "Священные цвета"; она лишь в 1904 году была напечатана в "Мире Искусства" {Сведения неточны; ср. примеч. 12 к наст. письму.}.
14) К тому же письму:
Рассуждения Блока о моей статье по сигнализации цветами этапам пути вводят in medias res той же неразберихи между нами, о которой я выше сказал; для Блока это "цветная" схоластика; и он спрашивает: "Что такое схоластика и что не схоластика?" И далее: "Если цвета - только тени истин, то они даже не составляют символов (как начала воплощений), а только - аллегории..." "Если же так, то цветовая схема обращается в схоластическую..." Тут-то и ставит Блок свой вопрос "Что такое схоластика?" В ту пору выслушивать это все было мне мучительно, ибо это все, к сумме поднятых вопросов, приподняло еще большую сумму вопросов, долженствующих быть поднятыми; и - окончательно неподнимаемыми; ибо поднятие их - не письмо, а том моей "Системы философии"; вскоре, через 3 года, эта система для меня и встала; и я все лета 1904 и 1905 годов с лихорадочной поспешностью исписал сотни листов набросков к ней, из которых вынутый клочок, спешно переработанный уже позднее, в 1909--1910 годах, - "Эмблематика смысла"; еще в 1910 году этот ворох бумаг был при мне; куда он девался впоследствии - не помню (вероятно, впопыхах сожжен вместе с черновиками статей и книг, а - жаль: там было много интересных абзацев); Блок в 1903 году удручал не раз меня, с огромною интеллектуальною зоркостью врываясь в лабораторию моей мысли, где все еще только кипело, вынашивалось, изучалось, - с некоторою наивностью как бы трогая то, или это: "А то что? А что это?" Ответ внятный - лекции, курсы лекций (не менее), которых я был лишен возможности прочесть; вне этих выпрямляющих мои мысли курсов - все "криво" выглядело; и в рассуждении о цвете, как тени, как схеме, у Блока мне виделась моя мысль в кривом зеркале; и главное: я сознавал, что иначе и быть не могло. Мои цветовые символы в одном отношении для меня не были тенями, или схемами (в блоковском смысле) - в таком точно смысле, в каком цвет есть что-то ограниченное "свет"), а тень - ничто, тьма, отсутствие света: отрицательное понятие; оттого я и брал цвет символом, что цвет, даже физический цвет, есть соединение "источника света" (духовного по Гете) с материей; цвета для меня были в то время, так сказать, символами обычных, образных символов: так сказать, - музыкальные тональности разных способов символизировать ("символизации", как гамм); нечто до nec plus ultra музыкальное жило для меня в цвете; музыкальное для меня в то время значило "родовое", "всеобщее", но не абстрактно-всеобщее, не universalia схоластиков, как думал Блок, а целое, понятое как т. е. содержащее форму и содержание; моя ошибка, что понятием "родового" я злоупотреблял, протаскивая из философии Соловьева утверждение, что в позитивно-интуитивном мышлении конкретного идеализма понятие "родовая идея" означает объективное и одновременно индивидуально-конкретное мышление (оно же - прозрение); в сущности, - за всем этим стоял вопрос Гете, мне незнакомый в то время: "как возможна точная фантазия", и - ответ Штейнера: "возможна, как имагинативное мышление, к которому следует проработать себя методами духовной науки". Для Блока - мышление всегда означало: "рассудочное"; под ним - Хаос подсознания; над ним - озарение сверхсознания; для меня и тогда уже вместо "банального" сверхсознания стояло: "нет в сверхсознании сверхсознания, а - расширенное сознание". Т. е. то, что я нынче называю: Сознание Манаса, и путь к нему был уже виден: он - в соединении хаоса полу- и подсознательных образов с критической ясностью сознания; это новое соединение двух стилей прошлого (эпохи мифа, эпохи мысли) в один и было символизмом, "минус Кант", а - "плюс Кант"; иначе - "надголовое", "безголовое" сверхсознание: de facto - глухое, физиологическое "нутро". Так символизация этапов пути тональностями была для меня чем-то диаметрально противоположным "аллегоризму" и "схематизму". Когда я говорил "красное", "белое", то я говорил не о краске, а о мире; спектр семи цветов иерархий, жизней, культур, сознаний, духовных разумеется; органы восприятия этих цветов-звуков еще надлежало развить; мои цветные схемы мне были сигнализациями о во мне к выращиванию новых органов, воспринимающих жизнь иных измерений; позднее я встретил ответ у Штейнера в его "Пути самосознания": ответ, что когда "ученик" цветами, как буквами; не цветами грубочувственной краски, а, так сказать, моральными прозорами своими сквозь цвета; узнаваемое реально и не поддающееся слову, оттеняемо цветом; этот цвет - уже Аура; "Моральное восприятие... красок". И вся световая теория Гете сквозит этим алканием "ведения" тайн духовного мира. Сейчас, через 25 лет после того как во мне впервые сложилась потребность наиболее эсотерические переживания (и наиболее реальные) отражать в цветах, правду этого устремления; она мне раскрыта духовно-научно; тогда я не был вооружен позднейшими знаниями; и не умел с достаточной толковостью отразить рассуждение Блока о том, "Аллегория" или не "Аллегория" цвет; я бы должен был ответить: "или будем говорить с вами откровенно логическим теоретико-познавательным языком: языком Канта; или - не будем врываться просто мыслями в мир тайны, чтобы пальцами мысли ощупывать: "что это?" цветах, но либо понимать: и говорить знаками, либо - молчать".
трезвым; это и заставило потом Блока - отразить неразбериху в "мистиках" "Балаганчика", а меня - негодовать на него за такой "поступок". Блок пишет: "Вы прямо говорите, что тут субъективны". Опять моя "светскость", заставлявшая меня - извиняться, отступать, уступать; я бы должен ответить: "субъективность - в средствах ощупи и оформления, не в самом факте ощупывать реальности..." "На субъективность прямо указывает 8-ая стадия (внецветное) как нечто произвольное..." Ни капли; я бы мог подставить под 8-ую стадию "Парабраман" древней Веданты; и кроме того: вопрос уже "спецский"; в 15 году Штейнер в специальнейших духовно-научных лекциях для личных "учеников" затрагивал то, что он называл "восьмой сферой"; и в этой "восьмой сфере" его я узнал многое из того, что еще юношей косноязычно силился очертить "восьмой стадией"...
"Выступает... все тот же вопрос, возможно ли... схемой... формулировать ясное, как день, нашей душе?" Так Блок заключает свое письмо; и этим заключением как бы закупоривает меня в мир его неправильных восприятий моего тогдашнего "эсотеризма". Не говоря уже, что мои цвета не "схемы" в обычном взятии, а - сокровенное самих "символов", "схемы" в то время уже видел - не как "схемы" собственно, а как весьма и весьма захудевшие и ненормально выродившиеся см. в "Эмблематике смысла" о схеме у Канта; эти места из пропавших черновиков, где детально разбирается вопрос о том, что и аллегории, символов и что с них, так сказать, снимаема плева рассудочности (эта мысль позднее крепнет и в "Кризисах", и в "Смысле Познания").
Примечания
1 Ответ на п. 11.
2 В ответ Перцов писал Блоку (28 февраля 1903 г.): "Стихи Бугаева очень "милы" и свежи. Субтильность вполне сомовская - казалось, не встретишь у Бугаева. - Спасибо за копии" С. 460).
3 Подразумевается строка "Учуять ветр с цветущих берегов" из стихотворения Фета "Одним толчком согнать ладью живую..." (1887).
4 Цитата из стихотворения Е. А. Баратынского "Любовь" ("Мы пьем в любви отраву сладкую...", 1824).
5 Неточная цитата из стихотворения "Дозор" ("Я слежу дозором...", 1899), входящего в книгу Брюсова "Tertia vigilia" (M., 1900). См.: Брюсов В. Собр. соч. В 7 т. М., 1973. Т. 1. С. 205.
6 "Зачем слова? В безбрежности лазурной..." (1892).
7 Заключительные строки стихотворения "Белые колокольчики" ("Сколько их расцветало недавно...", 1899).
8 В опубликованном тексте стихотворения "Владимир Соловьев" - исправленный вариант строки: "Безумно прозвучал".
9 В опубликованном тексте стихотворения "Ласка" - переработанный вариант строфы, включавшей это словосочетание:
Хоть те же всё люди кругом,
О, смейся и плачь: в голубом,
как бисер, рассыпаны тучи.
10 В опубликованном тексте стихотворения "Объяснение в любви" изъята строфа, включавшая это словосочетание.
11 Заключительная строка стихотворения "Встреча".
12 "Нового Пути", Белый отмечает: "Наконец обиделся я за непомещение одной заметки, которую они (в Редакции) не поняли" (ЛН. Т. 92. Кн. 3. С. 200). Статья Белого "О религиозных переживаниях" при жизни автора напечатана не была; беловой автограф ее сохранился в архиве Блока (ИРЛИ. Ф. 654. Оп. 3. Ед. хр. 70), ныне статья опубликована по этому источнику (Литературное обозрение. 1995. No 4/5. С. 4--9 (Андрей Белый. Жизнь. Миропонимание. Поэтика)). Сходные построения о цветовой символике содержит первопечатная редакция статьи Белого "Символизм, как миропонимание" (Мир Искусства. 1904. No 5. С. 173--196); позднее, при формировании книги статей "Арабески" (М., 1911) Белый выделил "цветовые" фрагменты этой статьи в самостоятельную статью под заглавием "Священные цвета".
13 Подразумевается следующий фрагмент статьи Белого: "Мы, стоящие по ту сторону пессимизма, мы, пытающиеся одолеть Ницше, - мы знаем, что такое и что такое несхоластика, что относится к области догматизма или критицизма. Для удобства изложения, однако, мы с полным правом пользуемся всякой схоластикой и несхоластикой как внешним средством передачи этого ясного как день " (Литературное обозрение. 1995. No 4/5. С. 6).
14 Подразумевается строка "Но лишь яркий багрянец замечу" из стихотворения Фета "Чем тоске, и не знаю, помочь!.." (1862).
15 Первоначальная редакция (12 марта 1903 г.) стихотворения, впервые опубликованного без заглавия и в переработанном виде (дата переработки - 5 ноября 1904 г.) в альманахе "Проталина" (Кн. 1. СПб., 1907. С. 39).
16 Написано 19 марта 1903 года, впервые опубликовано (с вариантами в 1-й строфе) в "петербургском альманахе" "Белые Ночи" (СПб., 1907. С. 22).