58. Андрею Белому. 29 сентября 1904. Петербург
<29 сентября 1904. Петербург>1
Милый друг.
Я потому не писал Тебе давно, что мало имел слов в запасе. И теперь их немного (хотя на деле все еще слишком много) - но я помню Тебя и люблю. Осень проходила хорошо, я мог радоваться. У меня поглощала время и "жар души"2 физическая усталость каждого дня, очень занятого учебным делом. И теперь то же дело - и пусть оно будет так зимой - до лета, пусть многое тонет в том, в чем есть своя тишина. Изредка я начинаю понимать Твое возвращение в университет3. Ты написал мне о конкретно-жизненном, у меня было его много теперь, и я хочу сохранять это дольше и больше. За сеткой тихой суеты проходят, как в калейдоскопе, многие люди - и там же меняется нрав души - то буйно-золотой, свободный, захлебывающийся жизнью, то бездумно-тихий. Иногда поднимается глухое беспокойство, - что это: слишком мало или слишком много изживается в каждом моменте. Но и это тонет. Мне все хочется теперь меньше "декадентства" в смысле трафаретности и безвдохновенности. Я пробовал искать в душах людей, живущих на другом берегу, - и много находил.
Иногда останавливается передо мной прошлое: "Я изменил, но ты не изменила"4. Но я живу в маленькой избушке, на рыбачьем берегу, и сети мои наполняются уж другими рыбами.
Приезжай в наш город зимой. Это - город хороший, дремучий. Крепко целую Тебя, до свиданья. Вот и стихи. Пришли своих.
Твой Алекс. Блок
P. S. Пожалуйста, когда будешь писать, припиши адрес Сережи, у нас никто не знает.
29. IX. 1904. СПб.
ГИМН
(Особенно в начале подражание Тебе)
В пыльный город небесный кузнец прикатил
Огневой переменчивый диск.
И по улицам - словно бесчисленных пил
Смех и скрежет и визг.
Там - расплавленной медью плеснул
В синеву этих окон, умчавшихся ввысь...
Луч ответный из дымного неба метнул -
И кричит: - Берегись!
Пыльно-серая мгла, -
Луч вонзился в прожженное сердце стекла,
Как игла.
Все испуганно пьяной толпой
Покидают могилы домов...
Вот - всем телом прижат под фабричной трубой
Незнакомый с весельем разгульных часов...
Он вонзился ногтями в кирпич
В умоляющей позе греха...
Но небесный кузнец раздувает меха
И свистит раскаленный пылающий бич...
Вот - на груде горячих камней
Распростерта не смевшая пасть...
Грудь раскрыта - и бродит межь темных бровей
Набежавшая страсть...
Вот - зовущая взглядом самца,
Вся - в изломе закинутых рук...
В тесно сжатых губах, в очертаньи лица
Просыпается звук...
Вот - монах, опустивший глаза,
Торопливо идущий вперед...
Кто бесстрастные гимны поет, -
Настигает гроза!
Всем - раскрывшим пред солнцем тоскливую грудь
На распутьях, в подвалах, на башнях - хвала!
Солнцу - дерзкому солнцу - пробившему путь
Наши гимны, и песни, и сны без числа!
Золотая игла!
Исполинским лучом побежденная мгла!
Опаленным, сметенным, сожженным дотла -
Хвала!5
ПРИШЛЕЦЫ
Поднимались из тьмы погребов.
Уходили их головы в плечи.
Тихо выросли шумы шагов.
Голоса незнакомых наречий.
Скоро прибыли толпы других.
Волочили кирки и лопаты.
Расползлись по камням мостовых,
Из земли воздвигали палаты.
Встала улица, серым полна,
Заткалась паутинною пряжей.
Затрудняя проток экипажей.
Потянулись по лестницам ввысь,
Разнесли известковые своды.
Муравьиной тропой полились,
Заплели и задвинули входы...
Мы не стали искать и гадать:
Пусть заменят нас новые люди!
В тех же муках рождала их мать,
Так же нежно кормила у груди...
Скоро день глубоко отступил,
В небе дальнем расставивший зори.
И незримый поток шелестил,
Проливаясь в наш город, как в море.
В пелене отходящего дня
Нам была эта участь понятна...
Нам последний закат из огня
Сочетал и соткал свои пятна...
Не стерег исступленный дракон.
Не пылала под нами геенна...
Поглотили нас волны времен.
И была наша участь - мгновенна. 6
В высь изверженные дымы
Застилали свет зари.
Был театр окутан мглою.
Ждали новой пантомимы, -
Над вечернею толпою
Зажигались фонари.
Лица плыли - и сменились -
Утонули в темной массе
Прибывающей толпы.
Сквозь туман лучи дробились,
И мерцали в дальней кассе
Золоченые гербы.
Гулкий город, полный дрожи,
Вырастал у входа в зал.
Звуки бешено ломились...
Но, взлетая к двери ложи,
Рокот робко замирал,
Где поклонники толпились...
В темном зале свет заемный
Мог мерцать и отдохнуть...
В ложе - вещая сибилла,
Черным веером закрыла
Бледно-матовую грудь.
Лишь в глазах таился вызов,
Но в глаза вливался мрак...
В этом воздухе горячем
С позолоченных карнизов -
Отраженный и бродячий -
Свет мерцал в глазах зевак.
Ты в паденьи сохранила
Целомудренную власть!
Ты - на очереди смертной
Вдохновенная сибилла!
Все должны с тобою пасть!
Взору смерти - взор ответный!
Я покину сон угрюмый,
Буду первый пред толпой!
Буду пьян вечерней думой!
Встану в очередь с тобой! 7
Примечания
1 Ответ на п. 57.
2 Образ из стихотворения М. Ю. Лермонтова "Благодарность" ("За все, за все тебя благодарю я...", 1840); о словоупотреблении "жар души" пишет тетка Блока М. А. Бекетова: "Этими словами принято было у нас с матерью Блока, что было известно и ему, обозначать иносказательно романические чувства" (примечания в кн.: Письма к родным, I. С. 334). Строки из стихотворения "Благодарность" (включая и строку "За жар души, растраченный в пустыне") Блок позднее использовал как эпиграф к циклу своих стихотворений "Заклятие огнем и мраком" (1908).
4 Строка из стихотворения Брюсова "Mon rêve familier" ("Вновь одинок, как десять лет назад...", 1903) (Брюсов В. Urbi et Orbi. M., 1903. С. 106).
5 Датируется 27 августа 1904 г., впервые опубликовано (без 2-й и 7-й строф) в "Альманахе к-ва "Гриф"" (М., 1905. С. 26--27), в составе цикла "Город".
тексте - без заглавия.
7 Датируется 25 сентября 1904 г., впервые опубликовано (под заглавием "Вечер", без пояснения "(Подражание Валерию Брюсову)"; варианты) в "Альманахе к-ва "Гриф"" (М., 1905. С. 25--26), в составе цикла "Город"; в окончательном тексте - без заглавия.