80. Андрею Белому. 2 октября 1905. Петербург
2 октября <1905. Петербург>
Милый Боря.
Мне вдруг захотелось послать Тебе много всяких моих стихов, и плохих и получше. Напиши мне когда-нибудь, как они Тебе вообще кажутся, и покажи Сереже. Кроме того, можно посвятить Тебе стихотворение, приложенное здесь же?2 Я изумился, читая "Зеленый Луг"3. Дело в том, что все это время я писал статью, в которой последняя глава называется "Зеленые луга"4. И вдруг! Более близкого, чем у Тебя о пани Катерине, мне нет ничего5. Почти никто не знает об этом ничего, кое-кому известно навыворот. Но я более или менее часто вижу людей. Осень легкая. Часто хорошо и радостно. Спасибо Тебе за письмо. Совсем не знаю, что написать от Тебя Гюнтеру? Очень возможно, что он - идиот. Он пишет мне всё открытки6, где говорится: сегодня я перевел 26-е стих<отворение>... Сегодня 40-е. Нельзя ли назвать все "Die Frau in Sonne bekleidet" {"Жена, облеченная в солнце" (нем.).}? Эти извещения и вопросы сыплются мелким дождичком из Мита-вы - с Балтийского побережья - культурно и неукоснительно.
Право, я Тебя люблю. Иногда совсем нежно и сиротливо. Тебя никто не знает, но, как ты думаешь, знаю ли я Тебя? По кр<айней> мере, я этого всегда хочу. Ты знаешь, что со мной летом произошло что-то страшно важное. Я изменился, но радуюсь этому. Говорить об этом могу пока только с непосвященными. Но посвященным можешь быть разве Ты, никто кроме Тебя не услышит и знать не захочет. Но рядом с этим я совсем перестал бояться людей внутренно и доброжелателен ко многим больше, чем прежде. Куда-то совсем ушли Мережковские, и я перестал знать их, а они совершенно отвергли меня. Можно сказать, наплевали. Не знаю, надо так или не надо. Надрыва же никакого нет у меня и вообще нет надрыва. Я больше не люблю города или деревни, а захлопнул заслонку своей души. Надеюсь, что она в закрытом наглухо помещении хорошо приготовится к будущему. Часто из нее исходят все только одни гармоничные ощущения. Я никогда ничего не забуду в прошлом. Кто-то мне говорит, что я очень легко могу стать Купиной. Нет причины не верить. Преследуемый Аполлоном, я превращусь в осенний куст золотой, одетый сеткой дождя на лесной поляне. Ветер повеет и колючие мои руки запляшут свободно.
Не могу сказать, как радостно и постоянно Тебя люблю. Если иногда в этом сиротливость, то я - "сам Господь своих вериг". Пришли рукопись7. Мы тоже пойдем в "Пиков<ую> даму". Спасибо за московск<ие> известия. Вяч. Иванову передам; я еще не был у него. Вот его адрес: СПб. Таврическая 25, кв. 24.
Вечером. Сейчас вернулся от Сологуба, где видел Вяч. Иванова и передал ему, что Ты просил. Он просит передать Тебе, что не сердился теоретически, но был оскорблен лично тем, что Ты писал Чулкову8. Но вообще говорил мягко и доброжелательно. Может быть, не могу передать Тебе точно, что он говорил, - ужасно устал. А мне трудно еще с Вяч. Ивановым9. До свиданья, милый. Неужели, правда, Сережа в Риме? Как Ты думаешь - если я кончу статью (довольно длинную) и пришлю ее в "Весы" - напечатают ли ее и заплатят ли что-нибудь?10 В "Иск<усство>" я написал все-таки две статьи, потому что обещал Соколову11.
Где Сережа? в Москве или в Дедове?
* * *
Пристань безмолвна. Земля близка.
Земли не видно. Ночь глубока.
Стою на серых мокрых досках.
И слышу, слышу - будто кричу:
- Поставьте в море на камне свечу!
- Когда пристанет челнок жены,
- Мы будем вместе, мы будем спасены.
И страшно и тяжко в мокрый песок
Бьют волны, шлют волны седой намек.
Она далеко. Ответа нет.
Проклятое море! Неси ответ!
Далеко... там камень! Там ставьте свечу!
И сам не знаю, - я ли кричу 12.
* * *
Я - меч заостренный с обеих сторон -
Я правлю, архангел, Ее Судьбой.
В щите моем камень зеленый зажжен.
Зажжен не мной, - господней Рукой.
Ему непомерность мою вручу,
Когда отъиду на вечный сон.
Ей в мире оставлю мою свечу,
Оставлю мой камень, мой здешний звон.
Поставлю на страже звенящий стих,
И камень будет Ей друг и жених -
И Ей не солжет, как я не лгу 13.
* * *
Ранним утром, когда люди старались не шевелиться,
Предчувствуя однообразие серого дня зимы,
В комнате проснулись мужчина и блудница.
Проснулись в пьяном запахе, среди мглы и тьмы.
Утро копошилось. Безнадежно догорели свечи.
Оплывший огарок мелькал в оплывших глазах.
Сквозь холодное кривое стекло дрожали белые женские плечи,
Мужчина перед обломком зеркала расчесывал пробор в волосах.
Она была в рубашке. Утро не обмануло -
И была она сегодня, как смерть, бледна.
Еще вечером под фонарем ее лицо блеснуло,
И в этой комнате была она влюблена и пьяна.
А сегодня так безобразно повисли складки рубашки.
И на линиях тела был утренний серый налет.
Углами торчала мебель. Валялись окурки и бумажки
И ужасен был в комнате красный комод.
И внезапно - быстрее вьюги - ярче пожара -
Женщина выпрямилась, освобождаясь от угара.
И в окне под обнаженной рукой зазвездился пролет.
Влетели звуки. Верба, раздувшая почки,
Раскачнулась под ветром, осыпая последние снега.
В церкви ударил колокол. Распахнулись форточки.
И вверху и внизу зашевелилась стена.
Под окнами во дворе выбегали за ворота.
Улицу скрывал дощатый забор.
Мальчишки, женщины, дворники - заметили что-то:
Махали руками, чертя незнакомый узор.
Бился колокол. Гудели крики, лай и ржанье.
И на грязном снегу, среди улицы, где люди собрались,
Женщина-блудница - от ложа пьяного желанья -
На коленях - в рубашке - поднимала руки ввысь.
Там - над домами - в тумане снежной бури,
На месте полуденных туч и полунощных звезд,
Розовым зигзагом - в новоявленной лазури
Тонкая рука распластала тонкий крест.
Февраль 190414
* * *
Вервий ночи вьем концы,
Заплетаем, расплетаем
Белых ландышей венцы,
Все кружится, - круторогий
Месяц щурится вверху,
Мы, расчислив все дороги,
Утром верим петуху.
Вот - из кельи Вечной Пряхи
Нити кажут солнцу путь.
Утром сходятся монахи,
Прикрывая рясой грудь.
- Всю ли ночь молились в нишах?
Всю ли ночь текли труды?
- Нет, отец, на светлых крышах
Ждали Утренней Звезды.
Мы молчали, колдовали,
Ландыш пел, Она цвела.
Мы над прялкой тосковали
В ночь, когда Звезда пряла.
190415
* * *
В электрическом сне наяву
Я искал бесконечно красивых
И бессмертно влюбленных в молву.
Были улицы пьяны от криков,
Были солнца в сверканьи витрин!
Красота этих женственных ликов!
Эти гордые взоры мужчин!
Это были цари - не скитальцы!
Я спросил старика у стены:
- Ты украсил их тонкие пальцы
Жемчугами несметной цены?
- Ты им дал разноцветные шубки?
- Ты зажег их снопами лучей?
- Ты раскрасил пунцовые губки,
- Синеватые дуги бровей?
Но старик ничего не ответил,
Отходя за толпою мечтать...
Я остался, таинственно светел,
Эту музыку блеска впивать.
Смутно каждая в сердце тая,
Чтоб навеки, ни с кем несравнимой,
Отлететь в голубые края...
И мелькала за парою пара...
Ждал я Светлого Ангела к нам,
Чтобы здесь - в ликованьи троттуара -
Он одну приобщил небесам...
А вверху - на уступе опасном -
Тихо съежившись, карлик приник,
И казался нам знаменем красным
Распластавшийся в небе язык.
190416
* * *
Иду - и все мимолетно.
Вечереет - и газ зажгли.
Музыка ведет бесповоротно,
Куда глядят глаза мои.
Они глядят в подворотни,
Где шарманщик вздыхал над тенью своей...
Не встречу ли оборотня?
Не увижу ли красной подруги моей?
Может быть слишком упорно еще...
И - внезапно - тенью - гадательной -
Вольная дева - в огненном плаще...
В огненном! Выйди за поворот.
На глазах твоих лежит повязка еще...
И она тебя кольцом неразлучным сожмет
В змеином логовище... 17
* * *
Она поет в печной трубе.
Ее веселый голос тонок.
Мгла опочила на тебе.
За дверью плачет твой ребенок.
Весна, весна! Как воздух пуст!
Как вечер непомерно скуден!
Вон - тощей вербы голый куст -
Унылый призрак долгих буден!
Вот вечер кутает окно
Сплошными серыми тенями.
Мое лицо освещено
Твоими страшными глазами.
В душе - бездумность и беспечность.
Там - вихрем разметен костер,
Но искры улетели в вечность.
Глаза горят, как две свечи.
О чем она тоскует звонко?
Поймем. Не то пронзят ребенка
Безумных глаз твоих мечи.
9 апреля 190518
А. М. РЕМИЗОВУ
В весеннюю полночь колдунья увела девушку за город и там сдала с рук на руки Чёрту. Но Ангел Утренней Грозы восхитил ее к себе.
Латинская рукопись XVI века.
Господь, Ты слышишь? Господь, простишь ли?
Весна плыла высоко в синеве.
На глухую улицу в полночь вышли
Веселые девушки. Было - две.
Но Третий - за ними... за ними следом
Мелькал неслышный в луче фонаря.
Он был неведом... Одной был неведом:
Ей казалось... Казалось, близка заря.
Тая, млея, сгорая полношумной весной.
И одна сказала... Ты слышишь?.. сказала:
О, как страшно, подруга... быть с тобой.
И была эта девушка в белом... в белом,
А другая - в черном... Твоя ли дочь?
И одна задрожала слабеньким телом,
А другая смеялась... убежала в ночь.
Ты слышишь, Господи? Сжалься! О, сжалься!
Другая, смеясь, убежала прочь...
И на улице мертвой, пустынной остались -
Остались: Третий, она и ночь.
Но казалось - близко... Казалось, близко
Трепетно бродит, чуть белеет заря.
Но синий полог упал так низко
И задернул последний свет фонаря.
Был синий полог. Был сумрак долог.
И ночь прошла мимо них, пьяна.
И когда в траве заблестел осколок,
Она осталась совсем одна.
И слабые руки схватили нить.
Но уж город, гудя чредою событий,
Где-то там, далеко, - начал жить.
Был любовный напиток - в красной пачке кредиток.
И заря испугалась. Но рукою Судьбы
Кто-то городу дал непомерный избыток,
И отравленной пыли полетели столбы.
Прибежали, стояли и шептались докучно.
Дымно-сизый старик оперся на костыль.
И кругом стало душно. А в полях - однозвучно
Хохотал Невидимка, - и разбрасывал пыль.
В этом огненном смерче - обняла она крепче
Пыльно-грязной земли раскаленную печь.
Боже Правый, соделай, чтоб твердь стала легче!
Отврати Твой разящий - и карающий меч!
И откликнулось Небо: среди пыли и давки
Появился Архангел с убеленной рукой.
Все казалось: - он вышел из маленькой лавки,
Показалось, что был он - перепачкан мукой.
Под дождем умолкала песня дальних колес.
И толпа грохотала. И гроза хохотала.
Ангел белую девушку в Дом Свой унес.
15. IV. 190919
НЕВИДИМКА
Веселье в ночном кабаке,
Над городом - синяя дымка.
Под красной зарей - вдалеке
Гуляет в полях Невидимка.
Танцует над топью болот,
Кольцом окружающих домы,
Протяжно зовет и поет
На голос, на голос знакомый.
Запачкав мечтой небеса,
Ласкает вечернюю прелесть,
И слышит в тени голоса, -
И шепот, и вздохи, и шелест.
Вам сладко вздыхать о любви,
Слепые, продажные твари?
Кто вывесил красный фонарик?
Кто воет, как брошенный пес,
Мяучет, как сладкая кошка?
Пучки вечереющих роз
Швыряет блудницам в окошко?
Она и в пожарном дыму,
И в храме, просящем о мире,
И в каждом публичном дому,
И в каждой несветлой квартире.
Бессилен домашний уют,
Очаг отпылавший дымится.
По улицам - тени плывут,
Меж них - Невидимка вертится.
И вот уж стучится в притон
Ватага веселых и пьяных,
И каждый во мглу увлечен
Толпой проституток румяных.
Вечерняя надпись пьяна
Над дверью, отворенной в лавку,
С расплеснутой чашей вина
Вмешалась в безумную давку.
В тени гробовой фонари;
Смолкает докучливый грохот.
На красной полоске зари
Беззвучный качается хохот.
1905. 16. IV. Страстная Суббота20
* * *
Вот на тучах пожелтелых
Отблеск матовой свечи.
Пробежали в космах белых
Черной ночи трубачи.
Пронеслась, бесшумно рея,
Птицы траурной фата.
В глуби меркнущей аллеи
Зароилась чернота.
Разметались в тучах пятна,
Заломились руки Дня.
Бездыханный, необъятный -
Истлевает без огня.
И с серебряным мечом?
Невидимкам черномазым
Кто там будет трубачом?
Лето 190921
* * *
Королевна жила на высокой горе,
И над башней дымились прозрачные сны облаков.
Темный рыцарь в тяжелой кольчуге шептал о любви на заре,
И тревожил законы суровых отцов.
Над зелеными рвами текла, розовея, весна.
Непомерность ждала в синевах отдаленной черты.
И Влюбленность звала - не дала отойти от окна,
Не смотреть в роковые черты, оторваться от светлой мечты.
- Подними эту розу - шепнула - и ветер донес
Тишину улетающих лат - бездыханный ответ.
- В синем утреннем небе - шепнул - ты найдешь - купину расцветающих роз -
И шепнул - и взлетел - и сверкнул - и она полетела вослед.
И за облаком плыло и пело мерцание тьмы,
И Влюбленность в погоне забыла, забыла свой щит.
И она, окрылясь, полетела из отчей тюрьмы:
Уж в стремнинах туман - и рога созывают стада,
И заветная мгла протянула плащи и скосила мечи,
И вечернюю грусть тишиной отражает вода,
И над лесом погасли лучи.
Не смолкает вдали властелинов борьба,
Распри дедов над ширью земель.
Но различна Судьба: здесь мечтанье раба,
Там - воздушной Влюбленности хмель.
И в воздушный покров улетела на зов
Навсегда... О, Влюбленность! Ты строже Судьбы!
Повелительней древних законов отцов,
Слаще звука военной трубы! 22
* * *
Она веселой невестой была.
Но Смерть пришла. Она умерла.
И тихая мать погребла ее тут.
Но церковь упала в зацветший пруд.
Над зыбью самых глубоких мест
Плывет один неподвижный крест.
Миновали десятки и сотни лет,
И там, где юность устала ждать,
В зеркалах осталась старая мать.
Старуха вдевает нити в иглу,
Тени нитей дрожат на светлом полу.
Тихо, как будет. Светло, как было.
И счет годин старуха забыла.
Как мир стара, как лунь седа.
Никогда не умрет, никогда, никогда...
А вдоль комодов, вдоль древних кресел
Мушиный танец все так же весел.
И красные нити дрожат на полу,
И мышь щекочет обои в углу.
В зеркальной глуби - еще покой
С такой же старухой, как лунь седой.
И те же нити, и те же мыши,
И тот же образ смотрит из ниши.
В окладе темном - темней пруда,
Со взором скромным - всегда, всегда...
Давно потухший взгляд безучастный.
И глубже, и глубже покоев ряд.
И в окна смотрит все тот же сад.
Зеленый, как мир, высокий, как ночь,
Нежный, как отошедшая дочь.
- Вернись, вернись, нить не будет тлеть.
- Дай мне спокойно умереть 23.
* * *
Потеха! Рокочет труба.
Кривляются белые рожи.
И видит на флаге прохожий
Огромную надпись: "Судьба".
Палатка. Разбросаны карты...
Гадалка, смуглее июльского дня,
Бормочет, монетой звеня,
"Слова слаще звуков Моцарта".
Кругом возрастающий крик,
Свистки и нечистые речи,
И ярмарки гулу - далече
В полях отвечает зеленый двойник.
В палатке все шепчет и шепчет,
И быстрые, смуглые руки
Впиваются крепче и крепче...
Гаданье! Мгновенье! Мечта!..
И, быстро поднявшись, презрительным жестом
Встряхнула одеждой над проклятым местом,
Гадает... и шепчут уста...
И вновь завывает труба,
И в памяти пыльной взвиваются речи,
И шепот... и плечи...
И быстрая надпись: "Судьба"!
Лето 190524
* * *
ИЗ СКАЗОК
1. У МОРЯ
Стоит полукруг зари.
Скоро солнце совсем уйдет.
- Смотри, папа, смотри!
Какой к нам корабль плывет!
- Ах, дочка, лучше бы нам
Уйти от берега прочь...
Нам светлым темную ночь.
- Нет, папа, взгляни разок,
Какой на нем пестрый флаг!
Ах, как его голос высок!
Ах, как освещен маяк!
- Дочка, то сирена поет.
Берегись, пойдем-ка домой...
Смотри: уж туман ползет,
Корабль стал совсем голубой...
Но дочка плачет навзрыд,
Глубь морская ее манит.
И хочет пуститься вплавь,
Чтобы сон обратился в явь.
3. ПОЭТ
Сидят у окошка с папой,
Над берегом вьются галки.
- Дождик, дождик! скорей закапай!
У меня есть зонтик на палке!
- Там весна. А ты - зимняя пленница,
Видишь, море за окнами пенится?
Полетим с тобой, дочка, за море?
- А за морем есть мама? - Нет.
А где мама? - Умерла. - Что это значит?
Это значит: вот идет глупый поэт:
Он вечно о чем-то плачет.
- О чем? - О розовом капоре.
- Так у него нет мамы?
- Есть. Только ему нипочем:
Ему хочется за море,
Где живет Прекрасная Дама.
- А эта Дама - добрая? - Да.
- Так зачем же Она не приходит?
- Она не придет никогда:
- Она не ездит на пароходе.
Подошла ночка.
Кончился разговор папы с дочкой 25.
* * *
Тихо. И будет все тише.
Флаг бесполезный опущен.
Сладко поет о грядущем. -
Ветром в полнебе раскинут,
Дымом и солнцем взволнован,
Бедный петух очарован,
В синюю глубь опрокинут.
В круге окна слухового
Лик мой, как нимбом, украшен.
Контур лица воскового -
Правилен, прост и нестрашен.
Смолы пахучие жарки,
Дали извечно туманны...
Сладки мне песни флюгарки.
Пой, петушок оловянный!
Лето 190926
* * *
Старость мертвая бродит вокруг,
В зеленях утонула дорожка.
Я пилю наверху полукруг -
Я пилю слуховое окошко.
Чую дали, - и капли смолы
Прорываются визги пилы,
И летят золотые опилки.
Вот последний свистящий раскол, -
И дощечка летит в неизвестность...
В остром запахе тающих смол
Подо мной распахнулась окрестность...
Все закатное небо - в дреме,
Удлиняются дольние тени,
И на розовой гаснет корме
Уплывающий кормщик весенний...
Вот мы с ним уплываем во тьму,
И корабль исчезает летучий...
Вот и кормщик - звездою падучей...
До свиданья!.. летит за корму...
Лето 190927
* * *
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех забывших радость свою.
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко у царских врат,
Причастный Тайнам, плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
Август 190928
* * *
В лапах косматых и страшных
Колдун укачал весну.
Вспомнили дети о снах вчерашних,
Отошли тихонько ко сну.
Мама крестила рукой усталой,
Никому не взглянула в глаза,
На закате полоской алой
- Мама, красивая мама, не плачь ты!
Золотую птицу мы увидим во сне:
Всю вчерашнюю ночь она пела с мачты,
А корабль уплывал к весне.
Он плыл и качался, плыл и качался,
А бедный матросик смотрел на юг:
Он друга оставил, и в слезах надрывался, -
Верно есть у тебя печальный друг?
- Милая девочка, спи, не тревожься.
Ты сегодня другое увидишь во сне:
Ты к вчерашнему сну никогда не вернешься:
Одно и то же снится лишь мне...
Лето 190529
* * *
Посвящается Б. Н. Бугаеву
Волновать меня снова и снова -
В этом тайная воля Твоя.
Радость ждет сокровенного слова.
Но уж ткань золотая готова,
Чтоб душа засмеялась моя.
В небеса отлетает мольба,
И за кружевом тонкой березы
Золотая запела труба.
Так волнуют прозрачные звуки,
Будто милый Твой голос звенит,
Но молчишь Ты, поднявшая руки,
Устремившая руки в зенит.
И округлые руки трепещут,
С белых плеч ниспадают струи,
За Тобой в хороводах расплещут
Осенницы одежды свои.
Осененная реющей влагой,
Распустила Ты пряди волос.
Хороводов Твоих по оврагу
Очарованный музыкой влаги,
Не могу я не петь, не плясать,
И не могут луга и овраги
Под стопою Твоей не сгорать.
Нам воздушная участь дана...
И откуда приходит к нам радость,
И откуда плывет Тишина?
Тишина умирающих злаков -
Сон, заветных исполненный знаков,
Что сегодня пройдет, как вчера,
Что полеты времен и желаний -
Только всплески девических рук -
Неразлучный и радостный круг.
И безбурное солнце не будет
Нарушать и гневить Тишину,
И лесная трава не забудет,
И снежинки по склонам оврага
Заметут, заравняют края,
Там, где им заповедала влага,
Там, где пляска, где воля Твоя.
<ября> 1905. СПб30.
Примечания
1 Ответ на п. 115. Осуществленный Блоком композиционный порядок приложенных к письму стихотворных автографов, сохранившихся в разрозненном виде, восстановить невозможно, поэтому тексты стихотворений воспроизводятся в хронологической последовательности их написания; не приводятся стихотворения "Молитва" и "На весенней проталинке...", присланные Блоком ранее (с. 220, 221--222 наст. изд.).
2 Подразумевается стихотворение "Волновать меня снова и снова..."
3 Имеется в виду статья Белого "Луг зеленый" (Весы. 1905. No 8. С. 5--16); вошла в книгу статей Белого "Луг зеленый" (М., 1910. С. 1--18).
"Безвременье", законченная лишь в октябре 1906 г.; 2-я глава ее называется "С площади на "луг зеленый"", заглавие пояснено авторским примечанием: "Статья Андрея Белого в "Весах", 1905 г." (V, 71). Ср. заметку Блока (июнь 1905 г.): "Зеленые луга. Боря. Городецкий. Проступающие краски. Лилейное утро. Танец юности. Дункан. Ай! Боря уже написал в "Весах"! (No 8)" (ЗК, 70; последняя фраза приписана позднее).
5 Пани Катерина - героиня повести Гоголя "Страшная месть". В статье "Луг зеленый" Белый писал: "Еще недавно Россия спала. Путь жизни, как и путь смерти, - были одинаково далеки от нее. Россия уподобилась символическому образу спящей пани Катерины, душу которой украл страшный колдун, чтобы пытать и мучить ее в чуждом замке <...> В колоссальных образах Катерины и старого колдуна Гоголь бессмертно выразил томление спящей родины, - Красавицы, стоящей на распутье между механической мертвенностью запада и первобытной грубостью" (Весы. 1905. No 8. С. 7--8). В "Воспоминаниях о Блоке" Белый свидетельствует, что этот фрагмент статьи был написан под воздействием общения с Блоком летом 1904 г. в Шахматове: "... вскоре отзвуки шахматовских сидений сложились полустатьей-полулирикой в "Луге зеленом" в абзаце, где говорится о зорях и душах, о Катерине <...>" (О Блоке. С. 90).
6 Эти открытки от Гюнтера в архиве Блока не сохранились.
7 Подразумевается выраженное Белым в п. 115 намерение прислать "целую рукопись вместо письма".
8 Возможно, имеется в виду письмо Белого к Г. И. Чулкову с полемической оценкой его статьи "Поэзия Владимира Соловьева" (см. письмо Чулкова к Белому от 8 июля 1905 г. // ЛН. Т. 92. Кн. 3. С. 226). В архиве Белого сохранился черновик развернутого письма к Чулкову (без окончания) по поводу этой статьи с подробной системой аргументации (РГБ. Ф. 25. Карт. 30. Ед. хр. 22).
процесса. Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение (Ученые записки Тартуского гос. ун-та. Вып. 604). Тарту, 1982. С. 97--110; Из переписки Александра Блока с Вяч. Ивановым / Публикация Н. В. Котрелева // Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка. 1982. Т. 60. No 2. С. 163--168.
10 Подразумевается, видимо, либо "Безвременье", либо статья "Девушка розовой калитки и муравьиный царь" (ноябрь 1906 г.); первая статья опубликована в "Золотом Руне" (1906. No 11/12), вторая - там же (1907. No 2).
11 В журнал "Искусство" Блок представил статью "Краски и слова" и рецензию на книгу Н. Минского "Религия будущего". В "Искусстве" была опубликована только рецензия (1905. No 8. С. 74--76). После закрытия "Искусства" редакционный портфель журнала перешел в редакцию "Золотого Руна"; в 1-м номере этого журнала, начатого изданием с января 1906 г., и появилась статья "Краски и слова".
12 Датируется июлем 1903 г. (датировка чернового автографа - 22 июля // ПСС I, 597); впервые опубликовано в журнале "Образование" (1908. No 1. Отд. I. С. 79).
13 Датируется июлем 1903 г. (датировка чернового автографа - 25 июля // ПСС I, 598); впервые опубликовано в книге Блока "Стихи о Прекрасной Даме" (М., 1905. С. 50). Вкладывал ли Блок особый смысл в отсылку Белому автографа уже опубликованного стихотворения или это произошло по случайности - неясно.
"Последний день" впервые опубликовано в журнале "Перевал" (1907. No 7. С. 17--18).
15 Датируется сентябрем 1904 г.; впервые опубликовано в журнале "В мире Искусств" (1907. No 13/14. С. 5).
16 Датируется декабрем 1904 г.; впервые опубликовано в "Весах" (1906. No 5. С. 11--12) в составе цикла "Тишина цветет".
17 Датируется 9 марта 1905 г.; впервые опубликовано в книге Блока "Нечаянная Радость. Второй сборник стихов" (М., 1907. С. 55).
18 Впервые опубликовано под заглавием "Песенка" там же (С. 15--16).
"Легенда" в кн. 2-й Литературно-художественных альманахов изд-ва "Шиповник" (СПб., 1907. С. 116--117) в составе цикла "H. H. Волоховой".
20 Первоначальная редакция стихотворения; в сокращенном виде впервые опубликовано в "петербургском альманахе" "Белые Ночи" (СПб., 1907. С. 31--32) в составе цикла "Томления весны".
21 Датируется 28 мая 1905 г.; впервые опубликовано в книге Блока "Нечаянная Радость" (С. 61).
22 В настоящее время местонахождение посланного Белому автографа этого стихотворения неизвестно (см.: ПСС II, 629); текст приводится по кн.: Александр Блок и Андрей Белый. Переписка. М., 1940. С. 148. Датируется 3 июня 1905 г.; впервые опубликовано под заглавием "Влюбленность" в "Золотом Руне" (1906. No 1. С. 47--48); варианты.
23 Датируется 3 июня 1905 г.; впервые опубликовано в "Золотом Руне" (1906. No 4. С. 36), варианты.
"Нечаянная Радость" (С. 65--66). Стихотворение навеяно впечатлениями от размолвки с Белым и Соловьевым в июне 1905 года в Шахматове (см. комментарий М. Ю. Май // ПСС II, 633).
25 В настоящее время местонахождение автографа этого цикла из двух стихотворений неизвестно (см.: ПСС II, 635, 636); текст приводится по кн.: Александр Блок и Андрей Белый. Переписка. С. 150--151. Датируется июлем 1905 г.; обе части рукописного цикла "Сказки" впервые опубликованы как самостоятельные стихотворения в книге Блока "Нечаянная Радость" в составе раздела "Детское" (С. 29--32). 2-я часть рукописного цикла - стихотворение "Балаганчик" (ПСС II, 633).
26 Датируется июлем 1905 г.; впервые опубликовано под заглавием "Моей матери" в книге Блока "Нечаянная Радость" (С. 103).
27 Датируется июлем 1905 г.; впервые опубликовано (без заключительной строфы) в Литературном приложении к газете "Слово" (1906. No 7, 20 марта. С. 3).
28 Впервые опубликовано в Литературно-научном приложении к газете "Наша Жизнь" (1906. No 5/6, 18 февраля. С. 33).
"Сон" в "Золотом Руне" (1906. No 4. С. 35).
30 Впервые опубликовано под заглавием "Пляски осенние" в "Золотом Руне" (1906. No 6. С. 21--22), с посвящением "Б. Н. Бугаеву"; в книгах Блока "Нечаянная Радость" и "Собрание стихотворений. Кн. 2. Нечаянная Радость" (М., 1912) печаталось с посвящением "Андрею Белому" (см.: ПСС II, 246, 581).