БЕЛЫЙ - БЛОКУ
10-го августа <19>07 года. Москва1
Милостивый Государь
Александр Александрович!
2 недоразумений.
Рекомендуя "Руну" не опираться на идейную группу, значение которой есть нуль, я прежде всего разумел неопределенно-расплывчатую группу лиц, прямо или косвенно проповедующих то "многоликое" миросозерцание, которое, если глядеть с одного боку, аттестуется "соборным индивидуализмом", с другого боку - "эротизмом", или "мистическим анархизмом". Все же вместе так вообще в неопределенном и туманном смысле "мистическим реализмом" - он же "мифотворчество". (См. заявление Чулкова в "Товарище", где поставлен знак равенства между мифотворчеством и мист<ическим> реализмом3, но ведь и ложь тоже мифотворчество). Анализируя весьма поверхностно термин "соборный индивидуализм" (понять точный смысл претенциозной статьи Гофмана4 нет никакой возможности, ибо это - суп из всех возможных на свете соборностей), мы ничего не усматриваем в нем: все религии мира, если они - продукт мифотворчества, имеют отправной точкой "соборные индивидуализмы". Анализировать термин "эротизм" еще бесплоднее. Какой эротизм? В какой трактовке? Все вышеизложенные "измы" суть - кое-как сшитые кафтаны из старого хлама (иногда очень ценного): тут и лоскут парчи гностиков, и кусок из хитона, и ситец и бархат и т. д. + безграмотность философская авторов (Иванова, Чулкова, Гофмана и пр.). Вопрос о методе отсутствует: а методов десятки. И потому все эти новые теории имеют "многосмысленный смысл". Многосмысленность хороша, когда одним методом (принятым за основной) освещают все иные методологические решения по данному вопросу, но при первом требовании: "Объяснитесь реальнее", охотно идут на самый строгий анализ. Мистического анархизма нет: существует "настроение", так определяемое. Ну, а ведь только полная безграмотность в области специальной философии (которая, т. е. философия, при желании преодолевается, но не обходится просто: так было бы легко все на свете разрешить) - я говорю, только полная безграмотность способна из настроения создать теорию: может быть теория настроений, но не может быть из настроения - теория. Все эти анархизмы, эротизмы и пр. я понимаю, как веяние (хорошее, дурное, необходимое, случайное - это другой вопрос), но из веяния ничего не получается, ничто не преодолевается и т. д.: следовательно, и крикливые заявления о преодолении символизма - "вздор", ибо символизм помимо "теории из настроения" способен дать теорию самих переживаний. Мы приглашаем заняться разработкой теории символизма: без этого предается наследство недавнего прошлого. Здесь же, т. е. на почве символизма, решаются проблемы индивидуализма и соборности не на почве легковесного строительства из настроения. Мы говорим: кто же в принципе против соборного творчества, но как это творчество реализовать в пределах существующей исторической фазы человечества? Нам как бы отвечают: "Вы еще не восчувствовали, а мы восчувствовали нечто". Предоставляю область реализации "восчувствованного" области искусства и определенного культа. В последнем случае об опытах реализации скромнее молчать, ибо тут начинается область эзотеризма, область действительной мистерии, а не криков о ней. Да и, наконец, сильно подозреваю, что и то немногое действительно восчувствованное принадлежит по праву тем, кто в настоящую минуту с полным правом нападают на весь этот вздорный гам (1) на том основании, что нападающие опытнее в сфере восчувствований и сериознее относятся к действительным ценностям, 2) на том основании, что считают такие слова, какие раздаются кругом, профанацией у них же экспроприированного материала).
Итак, существует неопределенная группа лиц, которая преодолела все сложности философской мысли, антиномии в области морали и весь еще неразработанный материал, который принесло нам современное и прошлое искусство. Кто же эти герои? Я не разумею определенно никого, но я не имею право считать таковым одного Чулкова, ибо он говорит "мы, мы". И ссылается то на Вас, Александр Александрович5, то на Иванова, Иванов на Городецкого, Городецкий еще на кого-нибудь. Итак, образуется теплая дружеская компания (в нашем представлении: здесь из Москвы не видно же действительных отношений к тем или иным идеям, а слышен то дружный гам: "Мы, мы, мы, которые умнее, новее, смелее и т. д.", то гробовое молчание, когда, столкнувшись с тем или иным лицом, пробуешь себе объяснить, как оно в действительности относится к этой литературной провокации).
Далее: направление, которое считает себя на почве чистого символизма и признает всю трудность работы для укрепления своих позиций, представляется отжившим часто лицами, которые обязаны развитием своих идей этому же направлению. Мы говорим тогда: "Хорошо: вы нас преодолели; но ведь ваши исходные пункты в нас; и в этих исходных пунктах вы признаете нас стоящими на верном пути"; а мы говорим вам: "Наши позиции еще не защищены от целого ряда вопросов, которые вы игнорируете только потому, что не знаете их. Хорошо: мы перестаем вас считать своими и ставим вас лицом к лицу с действительными врагами: психофизиологией, теорией познания, этикой и т. д. Пишу лишь о теоретическом обосновании того или иного течения, ибо смешно спорить о художественных вещах. Ведь весь спор не в том, кто пишет лучше стихи, а в том, что есть искусство, религия, мистика, философия и т. д. Впрочем, иногда кажется, что новейшим соборникам до этого нет никакого дела, т. е. нет дела до культуры: ну тогда какое же право они имеют что-либо провозглашать: странно ведь, если кафедру астрономии займет "костромской мужичок". Общее впечатление от новых теоретиков в их споре с культурой за варварство сводится к следующему диалогу между астрономом и пьяницей: Астроном: "Земля вертится, это доказал Коперник". Пьяница: "Коперник целый век учился, чтоб доказать земли вращенье. Дурак, зачем он не напился: тогда бы не было сомненья"6. Статьи в "Факелах" с пресловутым "Как же иначе"78, поскольку тут есть вылазки против символизма, производит именно такое впечатление. И потому-то сериозной полемики со всем этим вздором быть не может. Поскольку же недисциплинированные умы "так вообще" интересующейся всем новым публики становятся от всей этой путаницы еще недисциплинированнее, постольку тактически приходится бичевать всю эту дикую неразбериху.
Ввиду внесения варварской струи в наиболее сложные и еще далеко не ясные вопросы современности "Весы" (после раздумья, игнорировать им все это или нет) решили посвятить несколько NoNo решительному избиению соборного гама, чтобы потом поставить крест на всем этом "шуме" Петербурга, который не хочет спорить с более культурными соперниками и отвечает контр-полемикой - "шумной рекламой" своих (Чулков, Волошин, Иванов): это - приемы, столь дурно пахнущие, что они заслуживают самого жестокого бичевания.
И в то же время многие из петербуржцев открещиваются в частных письмах от того, чему они соучастны в печати, не протестуя против причисления себя к лику апологетов вздорных теорий. Хотя бы Вы, Александр Александрович. Вы в письме ко мне открещиваетесь от всякой школы, а разве Вы не зарегистрированы в мистико-анархисты, когда "Mercure de France" объявляет об этом на всю Европу9. Когда меня не в печати, а в частном только письме причли к мистич<ескому> анархизму, я постарался всячески печатно подчеркнуть о своей полной несолидарности. Впрочем, тогда еще анархизм не распустился во всей своей "махровой пустоте". Мы ждали, что Иванов и Вы, как сериозные люди и художники, не вынесете этого крика и печатно заявите о своей несолидарности с лицами, руками и ногами утаскивающими вас в свой базар слов. Вы этого не сделали. Мы изумлены. Поймите, что и не в терминах тут дело: может быть, завтра появится глубокое исследование об "анархизме мистиков"; тогда мы первые подчеркнем это. Пока же перед нами хвастливо машут неоплаченными идейными векселями на громадную сумму. Вот отчего "Весы" раздувают всю эту чепуху; не чепуху раздувают, а подчеркивают спекуляцию идеями, что всегда было нам чуждо. Как могли вторгнуться спекуляторы к нам, всегда идейно гордым. Вот в чем я Вас упрекаю (в потакательстве); я не думаю Вас тащить в школу (я знаю, что Вы идете своим путем). Столь же твердо я знаю, что и я иду своим путем, настолько своим, что не боюсь себя признавать символистом, ибо вопрос о школе есть вопрос об трактовании метода мысли, творчества, а не о субстанции пути, который у художника не может не быть своим. По-моему, Вы обязаны заявить печатно о Вашей неприкосновенности к той тенденции, которую Вам навязывают. Иначе получается впечатление, что Вы идете на идейных помочах Георгия Чулкова. И это вовсе не мое мнение, а мнение большинства москвичей из "Перевала"10 "Весов". "Весы" с особенным интересом следят за Вашим идейным самоопределением, ибо "Весам" более чем кому-либо дорог Ваш всяческий облик (художественный и идейный). До публичного заявления о Вашей самостоятельности заявления в письмах не имеют цены. С одной стороны частное письмо, где Вы называете "куцыми теоретиками" Ваших друзей, с другой стороны "Mercure de France", провозглашающий о Вашей солидарности с этими "куцыми теоретиками". И "Весы" считают Вас мистическим анархистом.
11 августа (письмо Ваше негодующее получил: ответ отправлен11; возвращаюсь к чисто литературной стороне).
Итак, я остановился на некоторой двуличности многих из тех, о которых заявляет Чулков "Мы, мы, мы", по отношению и к Чулкову, и к противникам Чулкова. Почему мистических анархистов нет, а мистический анархизм есть. Или потому, что нет теории, а просто людей подмывает к хаотизму. Почему эти фокусы с превращениями: целил в анархиста, а он оказался просто умным, симпатичным Иваном Ивановичем? Почему 10 Иванов Ивановичей, милых каждый в отдельности, в целом образуют нечто инстинктивно отталкивающее? Если Брюсова, например, отталкивает общая некультурность, профанация и т. д., то меня, помимо всего, отталкивает нечто инстинктивно враждебное (мистически враждебное) во всем этом "несуществующем" течении. Я вижу здесь еще робкую зарю грандиознейшего мистического хулиганства и вторгательство безусловно враждебных сил: и эта моя ненависть к еще не рожденной (но в потенции глубокой) теории коренится в очень глубоких моих убеждениях, что эта теория пойдет наперерез моим святым заветам о мистике, как пути свободном и ценном в противовес грядущей мистике спиритической (мистике одержимости), соблазнительной и неминуемо ведущей к провалу души (изнутри) и к порнографии (извне). Если же глубоких еще не осознанных черт нерожденной доктрины не существует в общем духе Петербурга, если отречение от "своих" только показатель внутреннего холода, то я не могу не подозревать бессознательного или даже сознательного (у Чулкова) шарлатанства; и когда я анализирую, в чем же основа этого шарлатанства у крикунов (вроде Чулкова, Гофмана и пр.), я начинаю думать, что это - карьеризм. Тогда зачем же Вы все потакаете? Отчего не открещиваетесь? Или я старомоден во всей своей сериозности и Вы просто смеетесь над людьми, всерьез принимающими провозглашение несуществующей доктрины, однако же осуществленной в целой книге (Факелы)12
"Чулков хулиган"13. Это резко, но я понимаю Эллиса. Человек глубоко образованный в вопросах общественности (специалист финансового права, знаток Маркса, Родбертуса, Лассаля), сам сломавший свою жизнь над одной общественностью и вторично переживающий трагедию индивидуализма, имеет право детские "свистульки"14 вроде соборного индивидуализма и прочего называть свистунством и хулиганством. Вы в ответ полу-соглашаетесь с ним. Это приводит его в вящщее негодование. Он спрашивает себя, почему же Вы ногами и руками не открещиваетесь. Он пишет Вам (правда) резкое письмо, но идущее от действительного знания и переживания: Вы в ответ становитесь на формальную точку зрения15"клеветничество". Другой случай со мной: по совершенно иным мотивам, мне так важно было себя и Вас проверить: я полтора года кричу Вам то письмами, то просто внутренним обращением к Вам: "Пойми же, пойми: ведь не личные отношения только в основе моего недоверия, непонимания Тебя!". Если цель всего - балаган-"чик", то ведь кажущиеся совпадения в самом Главном - обман; а я хотя и разбился от ряда ошибок, но я не предал последнего: я знаю, я верю. И Вы - молчите. Наконец, я теряю голову, пишу Вашей жене обвинения против Вас в Вашем поведении относительно 1) меня и Вас (в нашем личном), 2) в отношении нас троих. Вы - ни звука. Я из целой совокупности непонятого наконец пишу резко, быть может вовсе несправедливо, но от искреннего непонимания. Вы вместо ответа или играете молчанием, или вдруг вызываете меня на дуэль, находите во мне клеветничество! Или это система, метод, или мы с разных планет: но мне думается, что я более способен понять мимику португальца, объясняющегося по-русски, чем Вас, которого так долго считал "близким".
Я пишу о Вас лишь как о примере какого-то расхождения Петербурга и Москвы в самом интимном и сокровенном; неудивительно, что и во внешнем это сказывается во всей полемике нас, москвичей, против Петербурга. "Мистических анархистов нет" - да: но тенденция мистическая очень враждебная, неуловимая, как неуловим "чёрт с хвостом, как у датской собаки"16"новейшая тенденция" неуловима. О холере поздно горевать, когда она уже пришла: раз есть основание полагать возможность ее появления, следует произвести строжайшую дезинфекцию. И если наша дезинфекция есть "клевета", намеки на "личное" - Христос с Вами: Вы глубоко ошибаетесь. А если Вы настаиваете, мы говорим: "Значит, во что-то попали". И недаром столь разные люди сходятся на нелюбви ко всей этой закваске Петербурга. Неспроста это.
Сейчас весь вечер говорил с А. Мейером17 эрудиция, и способность теоретизировать). Вы же все в статьях ужасные путаники: читаешь и не знаешь, где, что и о чем. То глубина переживания, а рядом философская наивность, а то (рядом же) апелляция к туману, "большим кораблям"18, "как же иначе" - не то невольное шарлатанство, не то невыясненность - но все под фирмой и маркой всеобъемлющих синтезов, которыми нас не удивите: мы в свое время сами этим занимались и прекрасно понимаем, где проваливаются синтетические дерзания: нужно много лет еще молчания внутри, или эзотеризма в дерзаниях, а на поверхности работа, работа, работа. Говорил с Мейером долго. Он меня понял; понял мое негодование на профанацию Чулкова, детскость Иванова; но не понял, конечно, на чем основано наше негодование. Хотя бывшим у меня он н е понравился.
Итак, Вы н е анархист: Чулков оказывается, по Мейеру, тоже н е анархист. М. Волошин, когда ему в глаза резко бросают осуждение, когда "громят" его друзей, только пыхтит и обливается потом. "Ятут де в стороне". Дают ему рукопись моей "Штемпел<еванной> Калоши"19"Хорошо написано" (?!!??!). И только? Почему же он тоже предает своих друзейТ? С. Городецкого спрашивают о его нищенском лепете в "Факелах"20"это шутка". Как шутка? Извините, в ответ на это может только последовать "конфузливое молчание"; и это молчание не в пользу Городецкого.
Итак, тени руками Городецкого, Чулкова, Мейера (Мейертоже открещивается) заявляют о философском течении, преодолевающем то, что нам с Вами (Вы ведь по Вашему письму тоже символист) не преодолеть. А при личном объяснении с этими "отсталыми" символистами ретируются, потому что нечего сказать: раздаются печатные крики: "Мы, мы, новое учение" и скромно заявляется, что таковое наверное... когда-нибудь будет. Это ли не "хлестаковство"21? Вопрос о рекламе выдвигается невольно у меня, Брюсова и мн<огих> других на авансцену петербургского движения. Многие, как Вы, молчат; молчаливо сочувствуют крику, в частных письмах сообщают, так сказать, врагам по литературному лагерю ("Имы с Вами") и удивляются, что мы их считаем "мист<ическими> анархистами" в неопределенном и подозрительном смысле этого слова. Если Ваши друзья плодят "куцые теории" и выдвигают Вас на своем знамени, почему же Вы не протестуете? Ведь если это квиэтизм, то он именно не есть показатель своего пути, а наоборот - какой-то непонятной "покорности". Разве мне не было тяжело резко выступить против уважаемого мной В. Иванова, разве приятно рвать целый ряд отношений, выслушивать комплименты: "Клеветник". Удобнее было бы молчать и кивать на провокацию. Я считаю своей обязанностью выступить против Петербурга. Когда будет сериозная теория, или соглашусь, или буду сериозно полемизировать, а пока же вижу "вредное беспочвенное многообразное шатание", совращающее и публику, и обесценивающее все ценности, все проблемы.
Вы фальшивы (может быть вполне бессознательно), или когда заявляете мне, что Вы символист, или когда молчите в ответ на провозглашение Вас одним из знамен подозрительной и несуществующей теории.
Я не знаю, принадлежите ли Вы к этой группе, как не принадлежит к ней каждый из порознь взятых - Иванов, Мейер, Вы, Городецкий, Чулков и присные. Но каждый из Вас что-то такое считает в нас отжившим, что-то новое каждый из Вас намеком провозглашает. Мы спрашиваем: "Что, объяснитесь подробнее". И все Вы ускальзываете. И мистического анархизма нет. И Вас как бы нет. А факт "большого крика" налицо.
Посему не могу, не могу ответить точно на Вашу просьбу: "Прошу Тебя, хотя бы кратко, указать мне на основной пункт Твоего со мной расхождения". Я, во- первых, не знаю точной формулы Вашего миросозерцания, Вашего литературного, общественного, религиозного, этического, философского credo. Свое credo формально при Вашем желании могу охарактеризовать. Думаю, что сейчас Вам это не интересно. Я знаю, и глубоко люблю Вашу поэзию. Последние периоды Вашей поэзии объективно (как искусство) ценю; многое по "настроению" мистически кажется мне абсолютно враждебным. В "драмах" Ваших22 вижу постоянное богохульство; оно с моей точки зрения может иметь и нравственно высокий и очень низкий смысл. Не знаю, из каких оно фондов, ибо, повторяю, "внутренне" потерял Вас из виду. В статьях Вы пишете образно; из-под образов трудно уловить формальный смысл, а форма - единственный компас при внутреннем непонимании. Ничего не знаю, схожусь или расхожусь. Для этого нужен ряд вопросов, которые не умещаются в пределах и без того растянутого письма.
"намеки", не адресованные ни к кому лично, но предполагающие каких-то лиц с крайне враждебной мне мистической и этической физиономией. Когда пишу о "кренделе"23"нике"24, адресую не к Вам, а вообще ко всему кругу литературы, в котором Вы вращаетесь. Но и не могу не нападать. Я в данном случае выразитель лишь вообще настроения многих лиц в Москве, не кричащих о соборности, дерзаниях, "333" объятиях25, но вовсе не считающих себя отсталыми, декадентами, индивидуалистами; "индивидуализм" среди нас (многих) есть лишь маска стыдливости и боязнь профанировать то, что еще очень смутно и ценно в душе.
"veto". Вас, вероятно, превратно известили. Когда я требовал "veto", то знал, что мое требование не будет принято. Хотелось оборвать переговоры с "Руном". Я ушел из "Руна" после дикого произвола Рябушинского над помощником26: этически счел себя вправе проучить "кулака", полагающего, что деньги позволяют ему оскорблять сослуживцев по журналу. Я сначала рекомендовал "Руну" иметь ответственного редактора, указывал на Вас, Иванова, даже Чулкова. И когда "Руно" отказалось, то я потребовал "контроля" над Рябушинским. К этому сводилось мое "veto" с Брюсовым. Если бы Вы, Иванов и пр. были в Москве, я указал бы на Вас. Но, согласитесь, сноситься из-за каждого пустяка с Петербургом немыслимо. Повторяю, мое "veto" было лишь средством скорее оборвать переговоры с "Руном".
"veto", есть или превратно понятое (Вы, вероятно, не так были осведомлены); или Вы не захотели понять.
Мое заявление о том, что Вы - один из корифеев - искренно. "Гримасы идиотизма" - считаю, что они есть у Вас в поэзии, и мне видится тут стилизация, вместо непосредственно детского. Но разве это "инсинуация"? Разве Бэрдсли не "гримасник"! А неужели я не ценю Бэрдсли?
Примите мои пожелания
Борис Бугаев
27.
1 Ответ на п. 176. Начато до получения п. 178, закончено по его получении - 11 августа - и после отправки п. 180.
2 Слово "литературных" дополнительно подчеркнуто Блоком красным карандашом.
3 Подразумевается статья Г. Чулкова "Молодая поэзия", опубликованная в петербургской газете "Товарищ" (1907. No 337, 5 августа), в которой заявлялось, что на смену "уединенному символизму" и "декадентскому эстетизму" пришло "новое литературное течение" - "мистический реализм": "Символизм, окрашенный в цвет философского идеализма, стал эволюционировать в сторону нового реализма, известного теперь под именем "мистического реализма" <...> Новые поэтические переживания породили и новую теорию поэзии. Вяч. Иванов провозглашает принципом новой поэзии принцип мифотворчества: тема поэтического творчества для поэта священна, и вокруг той реальности, которую он воспевает, создается некоторый культ".
"Соборный индивидуализм" (СПб., изд. "Кружка молодых", 1907).
5 В упомянутой статье "Молодая поэзия", в частности, Чулков констатирует отражение новейших эстетических тенденций в творчестве Блока: "... для воплощения новых переживаний явилась и новая форма стиха, сочетавшая в себе и силу, и гибкость, и новую магию звукосочетаний. Таковы стихи, например, Александра Блока".
6 Строки застольной песни (XIX в.), популярной в студенческой среде. См.: "В нашу гавань заходили корабли". Песни. М., 1995. С. 367.
7 Имеется в виду статья С. Городецкого "На светлом пути. Поэзия Федора Сологуба, с точки зрения мистического анархизма" (Факелы. Кн. 2. СПб., 1907), содержащая такие умозаключения: "Всякий поэт должен быть мистиком-анархистом, потому что как же иначе?" (С. 193). Такой опыт "аргументации" вызвал естественный комический эффект в литературной среде. Ср. письмо С. В. Киссина (Муни) к В. Ф. Ходасевичу от 31 июля 1909 г.: "..."как же иначе". Городецкому принадлежит только импрессионистическая эта формула. А применяется давно, многими" (Киссин С. (Муни). Легкое бремя: Стихи и проза. Переписка с В. Ф. Ходасевичем / Издание подготовила Инна Андреева. М., 1999. С. 208). О том, что Городецкий "прославился" этим "мистико-анархическим аргументом", Блок упомянул в позднейшей статье "Без божества, без вдохновенья" (1921; VI, 179).
"О мистическом анархизме" (СПб., "Факелы", 1906) со вступительной статьей Вяч. Иванова "О неприятии мира" вышла в свет в конце июня 1906 г. Белый в рецензии на нее сформулировал основные упреки: "случайность и неотчетливость определений", смешение и недостаточная дифференциация понятий анархизма и индивидуализма, поверхностная связь с общественностью, невнятность политических проекций (Золотое Руно. 1906. No 7/9. С. 174-175).
"Lettres russes") "Le Mysticisme anarchique" (Mercure de France. 1907. T. LXVIII. No 242, 16 juillet. P. 361--364) E. П. Семенова, русского корреспондента парижского журнала, основанной, как указано в тексте, на беседе с Чулковым. Современные русские поэты были разделены в ней по трем группам: "декаденты", "неохристианские романтики" и "мистические анархисты"; к представителям последних причислены Вяч. Иванов, Блок, Городецкий и Чулков.
10 "Перевал. Журнал свободной мысли", выходивший в Москве с ноября 1906 г. по ноябрь 1907 г. (NoNo 1--12) под редакцией С. А. Соколова (Кречетова), в полемическом противостоянии "московских" и "петербургских" символистов по поводу "мистического анархизма" не занимал определенно выраженной позиции. См.: Соболев А. Л. "Перевал. Журнал свободной мысли". 1906--1907. Аннотированный указатель содержания. М., 1997.
11 Имеются в виду п. 178 и п. 180.
"Факелов", включающая только философско-эстетические статьи, в большинстве своем с "мистико-анархическим" идейным уклоном.
13 В недатированном письме к Блоку, относящемся к середине марта 1907 г., Эллис заявлял, что Чулков "может быть поставлен в число первых литературных хулиганов, далеко впереди Скитальца, Горького и др." (ЛН. Т. 92. Кн. 2. С. 288. Цензурная купюра в цитате восстановлена по рукописи).
"Детская свистулька" - название 9-го критико-полемического фельетона Белого из цикла "На перевале" (Весы. 1907. No 8. С. 54--58), датируемого приблизительно теми же днями.
15 См. письмо Блока к Эллису от 1 апреля 1907 г. (VIII, 185) и недатированное письмо Эллиса к Блоку (начало апреля 1907 г. // ЛН. Т. 92. Кн. 2. С. 290--291) с объявлением о разрыве отношений.
"Братья Карамазовы", ч. 4, кн. 11, гл. X): "Он просто черт, дрянной, мелкий черт. <...> Раздень его и наверно отыщешь хвост, длинный, гладкий, как у датской собаки, в аршин длиной, бурый..." (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. В 30 т. Л., 1976. Т. 15. С. 86).
17 Об этом приезде А. А. Мейера (участвовавшего во 2-й книге "Факелов") Белый пишет в мемуарах: "... когда в "Перевал" петербуржцы прислали А. Мейера, чтобы склонять "Перевал" к их воинственной литературной политике, то Соколов выдал мне их намеренья; с Мейером я объяснился; ему стало ясно: друзьям его не было места в отделе статей и рецензий <...>" (Между двух революций. С. 221).
18 Подразумевается заключительная фраза из авторского "Вместо предисловия" (август 1906 г.) к книге "Нечаянная Радость": "Новой Радостью загорятся сердца народов, когда за узким мысом появятся большие корабли" (ПСС И, 215).
"На перевале. VII. Штемпелеванная калоша", опубликованная в No 5 "Весов" за 1907 г. (С. 49--52. Подпись: Борис Бугаев). Волошин общался с Белым во время своего пребывания в Москве в мае 1907 г. В полемике вокруг "мистического анархизма" Волошин участия не принимал и о своей солидарности с одной из двух противоборствовавших группировок не заявлял.
"На светлом пути" (см. выше, примеч. 7).
21 О Чулкове как о новоявленном Хлестакове написала З. Н. Гиппиус (Антон Крайний) в фельетоне "Иван Александрович - неудачник" (Весы. 1906. No 8).
22 Подразумеваются три драмы Блока - "Балаганчик" (Факелы. Кн. 1. СПб., 1906), "Король на площади" (Золотое Руно. 1907. No 4), "Незнакомка" (Весы. 1907. NoNo 5--7).
23 См. примеч. 6 к п. 176.
"Балаганчик" в статье Белого "На перевале. VIII. Синематограф": "Все, что угодно, только не балаган "чик". Уж, пожалуйста, без "чик"! все эти "чики" - ехидная и, признаться сказать, гадкая штука <...>" (Весы. 1907. No 7. С. 51. Подпись: Борис Бугаев).
25 Имеется в виду стихотворение Вяч. Иванова "Veneris figurae" (позднейшее заглавие - "Узлы змеи") с его первой строкой: "Триста тридцать три соблазна, триста тридцать три обряда" (Весы. 1907. No 1. С. 16).
26 Подразумевается А. А. Курсинский, заведовавший в "Золотом Руне" литературно-критическим отделом с осени 1906 г. до марта 1907 г. В "письме в редакцию" Курсинский заявлял, что 16 марта он "вынужден был выйти как из числа сотрудников, так и из состава редакции "Золотого Руна"" (Утро. 1907. No 75, 18 марта. С. 6).
27 Этот документ при письме не сохранился. Приложен был, вероятно, текст второго "письма в редакцию" Белого (Столичное Утро. 1907. No 62, 11 августа), написанного в ответ на "письмо в редакцию" Н. П. Рябушинского (Там же. No 60, 9 августа), содержавшее реакцию владельца "Золотого Руна" на первое "письмо в редакцию" Белого (Там же. No 58, 5 августа) с обвинениями руководства журнала в "явном нарушении правил литературной этики". См.: Русская литература и журналистика начала XX века. 1905--1917. Буржуазно-либеральные и модернистские издания. М., 1984. С. 160--162.