БЕЛЫЙ - БЛОКУ
<11 августа 1907. Москва>1
Милостивый Государь
Александр Александрович!
Меня до крайности удивило Ваше решительное письмо, основанное на извращенном, вероятно, понимании подлинного смысла письма, Вам отправленного2. В этом письме я Вас уведомлял о том, что отныне Вы чужды мне, как совершенно посторонний человек. Вас это, вероятно, и удивило. А между тем, что же тут удивительного. Просто я понял, что мы говорим на разных языках; то, что Вы называете, например, "корзинкой", я называю "сахарницей" и т. д.
То, что Вы пишете ("я склонен приписать Ваше поведение - или какому-то грандиозному недоразумению и полному незнанию меня"), очевидно, совершенно справедливо. Но вот уже 1 1/2 года, как Вы все сделали для того, чтобы недоразумение мое о характере Вашей личности не рассеялось, а, наоборот, укрепилось. 1) После наших прошлогодних (в августе) недоразумений, я открыто сказал себе: "Должно быть, я неправ: надо выяснить". Я повернулся к Вам с полной готовностью принять Ваши объяснения о характере наших отношений. Вы промолчали довольно оскорбительно для меня в ответ на мое желание выяснить Вашу личность (а я так нуждался в том, ибо действительно питал к Вам в глубине души такую симпатию, какую редко к кому питал). Я уехал за границу, только потому, что питал к Вам симпатию (к Вам и к Вашей супруге); я думал, что расстояние внешнее рассеет путаницу наших отношений (в которой я был, быть может, столь же неправ, как и Вы; но я хотел правды, хотел честно произнесенных слов, а не неопределенно-бездонных молчаний). Я ошибся. Когда, по прошествию 4-х месяцев, я отправил Вам письмо, стихи и карточку3 (поступок, который Вы извратили), я сделал это под влиянием хорошего, честного чувства. Я Вас продолжал ужасно любить и верить в Вас. Но недоумения мои о нравственном характере Вашей личности требовали, чтобы я Вас уведомил, что я нуждаюсь в личной беседе с глазу на глаз (где без посторонних свидетелей я мог бы как на духу Вам открыть мои мысли о Вас и без всякой предвзятости, наоборот, с верой, выслушать Ваш ответ). Я хотел нашей перепиской подготовить почву, чтобы гнетущее меня молчание (Вам, как мне казалось, выгодное) рассеялось и чтобы мы наконец при личной встрече увидели подлинные лица. Вы ответили опять письмом, общий тон которого мне показался обидным4. Мне оставалось сказать себе: "Он паразитирует на моем вынужденном в отношении к нему молчании" (это паразитизм нравственного порядка). Тут я и перестал Вам писать; и объяснения с Вами получили для меня характер "привлечения к ответу". Вы скажете: "Это - насилие". Но насилие это вытекало из желания моего перед лицом моей правды оправдать Вас. Тут я и начал вчитываться в Ваши строчки, перечитывать Ваши письма, стихи; жадно ловить каждую Вашу печатную строчку. Наконец, я часто и много слышал о Вас от посторонних. Вот этот-то интерес к Вашей личности и побудил меня сказать Вам, что я давно за Вами слежу. Вы поняли в буквальном и точном смысле ("шпионство"). Вольно ж Вам так понимать. Вот когда я увидел, что пропасть между нами выросла до последних пределов, я и написал Вам, что все между нами кончено; т. е. человек, которого я любил где-то в глубине глубин, стал для меня один из многих. Раз это так, все недоумения мои, мучающие меня, когда они направлены к близкому, теряют свой смысл, когда усилием воли я близкого превращаю в далекого. Падает пресловутое "шпионство" и "лакейство" (хорошие словечки, не правда ли?). И уж тем менее охоты мне принимать Ваш вызов на дуэль (дерутся там, где глубина сошлась с глубиной и нельзя распутать узла: так было в прошлом году, когда я Вас вызывал: теперь: не так. Теперь Вы для меня - посторонний, один из многих, а со всеми не передерешься)5.
"прошении", фразе, очевидно и вызвавшей у Вас столь решительный ответ. Согласен, она вырвалась в минуту раздражения, когда после прочтения Вашей статьи, где Вы восхваляете глубоко бездарные "огарки" Скитальца6, мне передали люди, возмущенные Вашей статьей, что будто Вы черновик читали Л. Андрееву7. Быть может, все это и не так (фактически), но что-то во мне вспыхнуло негодованием, и я тут же написал Вам в тоне, действительно оскорбительном. Охотно беру назад слова о "прошении", потому что не призван судить Ваши литературные вкусы. В заключение, Милостивый Государь, могу сказать только одно: мы друг другу чужды. И если когда-нибудь мы встретимся (не формально), то только тогда, когда Вы искренно захотите объясниться со мной не в превратно понимаемых письмах, не при помощи полемики (о ней я Вам пишу в неотправленном еще письме в ответ на Ваше письмо о литературных делах), а в личной беседе с глазу на глаз, где я мог бы Вам высказать все накипевшие за 1 1/2 года мои недоумения и выслушать какие угодно обвинения меня с Вашей стороны. Как скоро Вы согласитесь искренно на такую беседу, я охотно сделаю все возможное, чтобы не умом только, но и сердцем понять, что же это наконец происходит между нами. Примите и прочее
Борис Бугаев
Москва 11 августа.
"делах"8.
Примечания
1 Ответ на п. 178.
2 Имеется в виду п. 177.
3 Имеются в виду п. 170 и 171.
5 В "Воспоминаниях о Блоке" Белый так объясняет свой отказ от дуэли: "Я задумался над письмом своим; да, я нашел его резким, несправедливым; друзья тут вмешались, заставили меня написать объяснительное письмо Блоку; поводов к дуэли, действительных, не было; в третьих же: я дал слово, что никогда между нами не будет "дуэли"! и слова нарушить не мог" (О Блоке. С. 282).
6 Имеется в виду следующий фрагмент статьи "О реалистах": "Очень характерный безбытный писатель - Скиталец. В недавно вышедшем втором томе его "Рассказов и песен" (издание "Знания") есть талантливая повесть совсем горьковского типа. Она называется "Огарки". Это термин, обозначающий горьковских "бывших людей"". Давая далее общую характеристику содержания повести, Блок заключает: "... есть много таких людей, которые прочтут "Огарков" - и душа их тронется, как ледоходная река, какою-то нежной, звенящей, как льдины, музыкой" (V, ПО, 111).
"Знания" и привлечения к сотрудничеству некоторых модернистов, в том числе и Блока; этот проект вызвал неприятие со стороны М. Горького и не был реализован. См.: Беззубов В. Леонид Андреев и традиции русского реализма. Таллин, 1984. С. 304--307; Литературное наследство. Т. 72. Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка. М., 1965. С. 284, 287-288.
8 Имеется в виду п. 179.