БЕЛЫЙ - БЛОКУ
<Середина июня 1911. Боголюбы>1
Дорогой Саша,
получил на днях Твое письмо, долго вчитывался; несколько мест поразили меня близостью к тому, что переживал я. Сначала отмечу места близости. "От слишком яркого света через необходимо болотистый лес... к рождению человека общественного"...
Два года тому назад (в 1909-ом году), после ужасов 05, 06, 07 и 08 года, после непрерывного умирания 6, 7 и 8-го годов, только в 1909-ом году я почувствовал, что максимум смертности уже за плечами и что то, что, как надежда, брезжит (надежда не на слишком яркий свет, а на окончание чудовищно ужасного), уже тем самым смягчала жгучесть переживаемого все еще ужаса. И вот тогда-то я сразу понял неизбежность того, что было. Что же было? Несколько одиноких путников въехали на холм; и на холме встретились: позади их местность равнинная, прихлопнутая войлоком туч (чеховщины), грозносинеющих у холма (Ибсен, декадентство, кошмаризм). В эту зону декадентства вступил я в 1897 году, и свет блеснул с холма в 1900 году. Северная Симфония отметила холм: "Мчался вперед безумный кентавр (на холм), крича, что вдали он увидел розовое небо, что оттуда виден рассвет"2. На холме встретил меня Вл. Соловьев, а потом раздались тревожные, жгуче близкие Твои песни, сливаясь с 2-ой симфонией. Кучкой людей, вместе глядящих на зорю, были мы: "Возвращается... Опять возвращается: невозможное, грустное, милое, старое и новое во все времена" (2-ая Симф<ония>3). "Предчувствую Тебя" (Ст<ихи> о Пр<екрасной> Даме)4.
Мы не увидели, что по ту сторону был лес; тропинки с холма расходились, затериваясь в глуши; идя навстречу заре, мы удивились, что завеса заколдованного леса, вырастая, заслонила зорю. Мы обернулись друг к другу: между нами стояли стволы; между стволами мелькали оборотни. Мы думали, что мы уже провозвестники Света, и что за плечами одержанная победа; а Свет был лишь приглашением к будущему испытанию; мы себя вообразили уже рыцарями, а рыцарство должно увенчать в будущем наш тернистый путь.
Так я себе сказал. И это было началом отрезвления. С этого периода я понял, что Пепел мой уже за плечами, что он то, что для Тебя "Нечаянная Радость", а "Четвертая Симфония" во мне адекватна Твоим драмам. Тогда же в предисловии к "Урне" я это высказал, но высказал опять-таки в наивно глупой форме5.
За Пеплом меня встретило общественное: проблема Востока и Запада, Серебряный Голубь, или, вернее, Оловянный Голубь химер, наваждения над Россией: я нашел бодрость в том, что судьба моя, нечеловечески гадкое 1906--1908 года, есть отражение наваждения над всей Россией: "злое око, Россию ненавидящее"6 (посылающее и монголов, и евреев). То, в чем я сорвался, я назвал впадением в монгольство. Вдохновение от зари подменил я шаманством. Любовь к дали и подвигу подменил "заколдованной, темной любовью" - наваждением.
"Только скоро ль погаснут огни
Заколдованной, темной любви?"7
-----
Но когда я понял, что заколдованный круг образовался от медиумизма всех нас, и что главный виноватый - "злое око, Россию ненавидящее", чары смертного сна стали тихо спадать.
Я услышал вновь и "Голос Безмолвия"8, и твердую руку, пожавшую мою со словом: "Мужайтесь", и заря личного счастья вернулась (встреча с Асей) тогда, когда всем существом своим подлинно от себя я готов был отречься.
Последние два года, 1910--1911. Я уже еду с предчувствием, что лес редеет (пролеты между дерев, после гущины издали брезжит заря), а главное - шум моря спереди (верный знак окончания леса).
Это море я слышал и два года тому назад: я себе сказал: "Будет берег моря, будет отдых на берегу", чтобы потом началось плавание.
Корабль, команда, ответственность, разность функций на корабле (тот - рулевой, этот - кочегар) - разность индивидуальности плывущих, - все это будущее преднеслось мне с чувством уже зачисленности в число мне неизвестных матросов будущего (и сейчас не знаю, кто они): еще вокруг остатки леса, еще моря не видно (только шум приближается), а уже знаю, что команда корабля (мне за лесом невидные путники) есть.
Не хочу упреждать событий, но жду, верю в миссию, в твердую, нужную работу.
В Твоей прошлогодней статье9 расслышал в Тебе себя - написал. Вот основания нашей все еще будущей встрече: при всей разности нас, при разных функциях, которые мы будем нести на будущем корабле, мы встретимся, если верно то, чем обмениваемся мы в письмах; основания моей веры - вот они: оба мы видели свет с холма, оба ехали тем же лесом; море, к которому сбегает лес, - одно; берега его пустынны; здесь нет городов. Нет и кораблей: корабль, высланный к пустынному берегу, куда немногие попадают (большинство даже еще не в лесу, а на холме перед лесом, либо в зоне моих 1896--1900 годов, в зоне декадентства). Многие бывшие спутники заплутались в лесу, иные погибли; немногие оставшиеся выйдут к берегу: следовательно, они останутся либо между морем и лесом, либо - поплывут на корабле, где неожиданно встретятся: желание нести ответственность, чувство общественного долга, родина - вот условие стремления к кораблю.
Еще до письма к Тебе, в эпоху 1910 года, мы с Вячеславом10 говорили о далеком будущем, когда мы вновь неожиданно встретимся.
И встретимся...
Ты понимаешь теперь, почему слова Твои о свете и болоте, о человеке, задумывающемся над контурами добра и зла, мне близки.
-----
Мусагет еще не дело; журнал не дело; все это символы ознакомления друг с другом для... быть может, уже не далекого. Когда люди впервые знакомятся, они говорят пустяки; но за пустяками встает нечто; я хочу вновь знакомства, и один из символов ознакомления - встреча в литературе. Но за всем тем еще какая-то проблема.
Читаю "Войну и Мир", и мне ясно: 1912, 1913, 1914-ые годы еще впереди. Мы живем в эпоху Аустерлица11"Куликово Поле"12).
Мы оба любим Россию...
Герои "Войны и Мира" сначала танцевали в зале у Ростовых, потом вызывали друг друга на дуэли, но... все сошлись на полях сражений. Все были под одним Бородином.
Так и мы.
Может быть, действительная наша встреча еще далека, но даже сознание возможности этой грядущей встречи есть уже начало всяких малых встреч, отрешенных от психологии.
Еще раз повторю: я встречаюсь с людьми теперь только воодушевленный одним сознанием: нужно, чтобы уделы русские положили оружие: скрип повозок татарских уже слышен, а удельные князья еще ссорятся.
Да не будет Калки!13
-----
Я знаю, что тут, в этом сознании, Ты - брат мне (по какому-то), как брат мне и Вячеслав; то же, что связывает нас всех, не может разбиться; если бы могло разбиться, то уже разбилось бы; факт, что мы говорим о том, о чем говорим, после всего бывшего, показывает, что после всего бывшего основания возможной связи - не литература, не психология, еще менее симпатия или антипатия к друг другу...
Пока и этого сознания достаточно.
-----
Жалею, что нам не суждено встретиться теперь. Ты не совсем прав, когда пишешь, хорошо ли бы было, если бы мы встретились бы в Боголюбах; все условия здесь подходящи; нет психологии, люди здесь живут каждый в своем углу, не мешая друг другу. Стадности, разговоров, умностей нет никаких.
Ты был бы предоставлен самому себе...
-----
Ну, желаю Тебе всего лучшего. Пиши мне с линии Твоего пути. Как знать, может быть, мне придется Тебе писать много и долго. Я не знаю чисел и сроков, но теперь времена важные, и поэтому, например, мне страшно потерять Твой след этой осенью. Может быть, встретимся осенью. Я до 9-го августа здесь14; потом адрес - "Мусагет".
Остаюсь искренне любящий и близко чувствующий Тебя
Борис Бугаев
1 Ответ на п. 252. Датируется по связи с ним. Помета Блока химическим карандашом: "Июнь 1911".
2 Неточная цитата. См.: Андрей Белый. Северная симфония (1-я, героическая). М., 1904. С. 13; Симфонии. С. 38.
3 Неточные цитаты. См.: Андрей Белый. Симфония (2-я, драматическая). М., <1902>. С. 141, 221; Симфонии. С. 133, 175.
4 Начало 1-й строки стихотворения Блока 1901 г.
6 Источник выражения не установлен.
7 Заключительные строки стихотворения Блока "Одинокий, к тебе прихожу..." (1901).
8 См. примеч. 8 к п. 191.
9 Имеется в виду статья "О современном состоянии русского символизма" (см. п. 220, примеч. 2),
11 Белый имеет в виду сокрушительное поражение, нанесенное российской и австрийской армиям армией Наполеона в сражении под Аустерлицем в 1805 г. (подробно описанном в 1-м томе "Войны и мира" Л. Толстого).
12 Подразумевается цикл стихотворений Блока "На поле Куликовом". Об оккультных "угрозах", которые в ту пору связывались в сознании Белого с семитским началом, см.: Безродный М. О "юдобоязни" Андрея Белого // Новое литературное обозрение. 1997. No 28. С. 100-125.
14 Белый и А. Тургенева возвратились в Москву 8 августа.