Александр Блок: Белый А. - Блоку А., 10 июня 1903 г.

Только сейчас собрался Вам писать. До 23-го меня терзали экзамены. 29-го скончался мой отец¹. Помимо волнения, которым охватило меня это событие, тысяча мелочных дел обрушилась на меня. Наконец, усталость.

Только теперь оправился. Могу писать. И прежде всего пишу Вам об одном пункте, который важен для меня. Вот мы пишем друг другу о Ней, о Лучезарной Подруге, и между нами такой тон, как будто мы уже знаем то, что касается ее, знаем, кто Она, откуда говорим о Ней, а между тем этого не было: мы никогда не глядели прямо друг другу в глаза тут.

Метод символов хорош: он лучше всего. То, что логически неопределимо, определится психологически. На этом основании больше всего люблю я речь образную. Это - наиболее короткий путь в глубину. Но часто бывает важно, чтобы и поверхность дала зеркальное изображение глубины: важно, чтобы логически мы шли тем же путем, каким шли интуитивно. Вот почему обращаюсь к Вам с вопросом прямым и без всякой задней мысли: определите, что вы мыслите о Ней. Мне это очень, очень важно - важнее, чем Вы думаете. Я знаю, такое приглашение, приглашение с вершин в низину, заставит Вас, быть может, содрогнуться брезгливо, но войдите в мое положение: сознавая бесполезность синтеза и всяких мостов - я желаю строить мост для очистки совести. Веря больше всего знанию, я хочу и со-знания, т. е. знания чего-либо в связи со-знания о Ней даже в том случае, если оба мы и знаем Ее. Вот почему я спрашиваю.

Чувствуете ли Вы ее как настроение, неопределенно туманными грезами? Является ли она для Вас Душой Мира, или определенной личностью? (Я знаю одну 48-летнюю даму, считающую себя за воплощение Ее².) Чувствуете ли Вы приближение ее ко всем, или к отдельным лицам? Ждете ли Вы явления ее всему миру, группе лиц, отдельному лицу? Как Вы связываете настроение о ней с религиозно-догматическим учением православной церкви? Как Вы толкуете мифы о Ней у язычников? Какое отношение она занимает по-Вашему к Божией Матери, ко Христу, к вопросу о Конце Мира? Совершается ли явление ее символически или воплощенно в душе народа, общества или отдельной личности? Идет ли навстречу к ней то, что подсматриваете Вы в жизни на лицах людей о Ней или тут только живые образы? Образы эти образы ли только (и ясное) или прообразы? Может ли прообраз стать тем, что он прообразует, или нет? Как переплетается вокруг Нее образ Астарты? Может ли быть разница между духовной Астартой и Артемидой?

Еще, и еще ставил бы я вопросы, но и ответы на вышеозначенные меня удовлетворят. Повторяю: мне важно слышать от Вас логическое высвечивание всего о Ней, потому что тут множество пересекающихся путей. И пути эти ведут к разному. Если же Вы мне поставите логические рамки, то они, как костыли, поддержат меня в понимании Ваших слов. А к Вашим словам хочу я чутко прислушиваться. Важно, так важно коллективное мышление при установлении форм. При таком мышлении, согласном, легче дышится, тверже ступаешь там, где все так ново для нашей культуры.

На каждой плоскости явления отпечатываются различно. Это не мешает суживаться духовно-опытным. Духовно-опытные выбирают главный образ: но для выбора они непременно должны иметь целую коллекцию образов - все проявления различных плоскостей. Только те имеют право на однострунность, которые знают, что такое многострунность. Многострунность - необходимая внешность, одежда; без такой одежды невозможно существовать тому, кто имеет опыт Жизни: остается или уйти, или замолкнуть, или начать...

Чтобы уметь правильно перекликаться не пророкам, нужно уметь правильно переговариваться. Вот это-то все и обязывает меня спросить Вас: Что Вы знаете о Ней и Кто Она по-Вашему?

Как раз сейчас у нас в Москве Семенов из Петербурга³. Мы с ним довольно много беседуем о "Новом Пути", о "Петербурге", "Москве", о "Вас". Он мне нравится. Только чрезмерно осторожен, подозрителен, неуверен и отсюда... часто протестует.

Писала ли Вам Анна Николаевна Шмидт из Н. Новгорода, которая в восторге от Ваших стихов? Буду ждать Вашего письма. Простите, что мало пишу. Но сейчас еще много дел. Из деревни буду опять писать вскоре. И больше. А теперь прощайте. Христос с Вами.

Остаюсь готовый к услугам и любящий
Борис Бугаев

P. S. Мой адрес деревенский. Тульская губерния. Город Ефремов. Сельцо Серебряный Колодезь. Мне.

P. P. S. Так как мой папа умер, то и на Кавказ я не поеду (я должен был сопровождать его). Но теперь новое затруднение: мне нужно бы было остаться в деревне с делами. Но все-таки постараюсь приехать: мне нужно с Вами повидаться.

Комментарий Андрея Белого

17) К следующему за письмом Блока (от 29 мая) письму моему: Из вышевысказанного ясно, что в моей душе отложилось нечто, равносильное протесту против "тумана" нашей предыдущей переписки; я не понял "числа" Блока; Блок - моих "цветов", отношений у меня между "формой" и "содержанием". Вместо того, чтобы сквозь "туман" подножий в письмах приблизиться нам к нас связывающей теме о "Ней", мы разбрелись; и стало мне вовсе неясно, что есть "Она" в гнозисе Блока; что есть "Она" в моем гнозисе, мне было ясно; но в этом гнозисе было ясно, что суть отношений к "Ней" не только в "пора" ("что" пора?), а в "гнозисе" заданий культуры, понятой, как риза Софии; без этого "гнозиса" - "пора": молиться ли, стекла ли бить, религиозно-общественно действовать, или влюбиться в барышню, чтобы читать ей:

"Нет, - не тебя так пылко я люблю!"

И оттого: "Вот мы пишем друг другу о Ней... И между нами... тон, как будто мы уже знаем то, что касается ее..., откуда говорим о ней, а между тем этого не было..."

"Метод символов хорош... Но часто бывает важно, чтобы логически... мы шли тем же путем, каким шли интуитивно". -- Фраза полной застегнутости, как бы возврат к первому моему официальному письму, с приглашением к знакомству; казалось бы - немотивированно: наговорили с три короба, и потом сызнова: "Имею честь представиться". Так оно, в сущности, и было. Наговорили многое; и - туман из qui pro quo; и оттого мое сознательное отступление к четкости и - град вопросов, чуть ли не анкета, взывающая к заполнению; "вопросник" умышленный; почти - "в сердцах". Так всегда бывало со мной в юности; я внешне делал ряд авансов, силился согласовать свою мысль, от робости умыкал, проглатывал "пункты неясности", в отчаянии чуть ли не соглашался на "все"; и, вдруг, почувствовав, что все заглотанные противоречия меня распирают, что эдак и до "компромисса" дойдешь, я - взрывался, брал назад все "неряшливые" согласия, выказывая упрямство, бунтовал; или, пересилив "эмоцию" в себе, хитро залегал в идеологической засаде, т. е. делал вид, что я не понимаю языка "символов"; и - потрудитесь ответить внятно, философски.

Нечто от "подобного" было во мне в инсценировке мною вопросов; оговариваюсь: я нежно любил Блока, боготворил его, как поэта, и очень хотел, чтобы можно было сказать "да" его гнозису.

Письмо кончается призывом к "многострунности", т. е. к разглядению темы во всей многогранности культуры; "методологический полифонизм" - вот, так сказать, мой идеологический "монос" того времени; и он заострялся против всякого "монизма"; Блока я заподозрил в "монизме"; и хотел пробить на нем этот казавшийся мне досадным "каркас": "Многострунность - необходимая... одежда; без такой одежды... остается или уйти, или замолкнуть, или начать..." "Уйти" - в пути древней аскезы, подвижничества: уйти в "назад"; так хотел Петровский; и я его понимал; "замолкнуть" - "замолчавший" Добролюбов в свое время; "начать" - выступить теургом для свершения дел "Новой Эры"; Мережковские для меня "преждевременно начали". "Если не так поступаем - быть многострунными наша обязанность". Я еще не мог "начать" (расхождение с Мережковским), не мог уже "уйти" (расхождение в этом с Петровским), не мог "замолчать" (иначе бы был "добролюбовцем"). Стало быть: оставалась тяжелая стезя культуры, переплавления, переоценки, новой "критики", т. е. вопросы, тяжелая учеба, работа: и философская учеба, и работа молитвенная, и выработка миросозерцания, и тактика ликвидации всего "старого"; "Критик" Канта, а от меня, как от "бойца", уже ожидали платформ, лозунгов, и не "публицистических", а почти "како жить". Отсюда мое неугомонное метание: от Канта, комментариев, к "глаголам", "стихов" к чтению Вундта и Оствальда. "Многострунность", культура, не позволяли мне ни в статье, ни в письме углубиться ни в один элемент из круга; я сознательно вкрапливал образ в логическую мысль, которая могла бы выглядеть и понятнее, и критичнее круге, т. е. в образе; обратно: чистоту "лирики" в себе сознательно нарушая порою, вваливая в переживание тяжелую артиллерию мысли; я знал, что я делаю, и делал это из обязанности к выдвиганию "Круга тем" вдвиганию в угол (науки только, эстетики только, философии только); Сизифов труд для 22-летнего юноши, - труд, за который влетало от всех; от философов: "Нечисто мыслите!" Мог бы "чище", "долга" во имя "тяжелой" многострунности. Влетало от поэтов: "Нечисто пишете стихи". От православных: "Засоряете свою молитву". И т. д. Еще бы "чисто", когда - "всё сразу"; но "всё сразу" - лозунг моей "многострунности", "долг", если - "еще" не выступил и не "уже ушел".

"еще", ни "уже"; да и не мог ни "еще", ни "уже". Стало быть, ему оставалась "многострунность", им высказанная в письмах ко мне; и мне казалось, я звал его к долгу его: "домногострунитъся". "Ней".

Словом - производил экзамен!

Бездна самоуверенности оправдывается разве "беспризорною" вполне беспризорен.

Примечания

¹ О кончине Н. В. Бугаева см.: Начало века.

² Имеется в виду А. Н. Шмидт, считавшая себя духовной ученицей Вл. Соловьева и живым воплощением его софиологических представлений. Религиозно-мистические сочинения Шмидт опубликованы посмертно отдельным изданием, подготовленным С. Н. Булгаковым (Из рукописей Анны Николаевны Шмидт. <М.>, 1916; см.: Голлербах Е. К незримому граду. Религиозно-философская группа "Путь" (1910--1919) в поисках новой русской идентичности. СПб., 2000. С. 209--213). Белый общался с Шмидт осенью 1901 г. у Соловьевых (см.: Начало века.

³ Этим встречам с Л. Д. Семеновым Белый посвятил отдельную главку в воспоминаниях С. 277--281). Подробнее о биографии и личности Л. Д. Семенова см.: Л. Д. Семенов-Тян-Шанский и его "Записки" / Публикация З. Г. Минц и Э. А. Шубина. Вступ. статья 3. Г. Минц // Труды по русской и славянской филологии, XXVIII. Литературоведение (Ученые записки Тартуского гос. ун-та. Вып. 414). Тарту, 1977. С. 102--146; "Свечой перед Господом". Леонид Дмитриевич Семенов-Тян-Шанский. "Грешный грешным" / Публикация и примечания B. C. Баевского // Русская филология. Ученые записки Смоленского гуманитарного ун-та. Т. 1. Смоленск, 1994. С. 188--256.