БЕЛЫЙ - БЛОКУ
<Не ранее 25 июля, не позднее 20 августа 1904. Серебряный Колодезь>1
Мы - первые, неумелые, мы - и должны попадаться впросак каждый миг. Мы не всегда умеем "ходить перед дуновением Вечности" так, как Давид "ходил перед Богом". И Вечность покидает нас. Да.
И нужно учиться рыдать в грустной оставленности - обиженным ребенком, покинутым Матерью. Нужно восторженно погибать. Что ж делать - мы первые, неумелые, как воины, присланные сражаться за Счастье из далеких стран в плохо известной местности. О, сколько раз я, казалось, проваливался в ужас, но всегда "дуновение выносило". Я не знаю, будут ли вечные муки, но чувство "спасенности" и почти безгрешности все растет и растет. И верно - мы отдохнем после жизни; а пока не нужно жалеть сил - нужно сжигать свою жизнь, быть и ледяным и жарким - сжигать жизнь во имя Будущего. Нужно копить в сердце это детское сознание: "Я - добрый, хороший, ни к чему не приученный, что с меня взять?" И с этим идти в ужасы влюбленным рыцарем Вечности, а если ужасы суждены на пути, встретим их, как Последнее Счастье, всегда ожидая гибели и оставленности, ни на что не надеясь. Ведь пройти до дна бездну скорби, значит уже не страдать, а тихо радоваться... хотя бы и ужасу: ведь ужас не может беспредельно увеличиваться: напряжение нерва в определенном направлении имеет предел, за которым наступает или физическая перемена, или смерть, или разряжение, или, наконец, анэстезия.
Милый, милый, что за слова Ты говоришь? - "Что-то тяжкое, хмурое, смрадное идет от меня"? Это от Тебя-то? Неправда, неправда. Да, Ты очень страдаешь, я увидел это тотчас же по приезде к Тебе, увидел в глазах, но "никаким ужасом не веет от Тебя" - я же в этом отношении довольно чуток.
Милый, не говори так, лучше опусти руки и обиженным дитей усни в Оставленности. Оставленность тоже Мать, любящая своего ребенка. Такая же нежная и любящая, как и Вечность.
Да уж не Вечность ли это? Да, тогда, когда мы говорим: "Уже впереди нет ничего - ничего", кто-то ласково принимает нас в свои объятия. Это Она, шутливо увернувшись из поля зрения, невзначай настигает расплакавшегося ребенка сзади - и целует, целует.
И, еще огорченный Ее исчезновением, отдыхает у Нее на руках, думая, что это руки Пустоты. О, не давай обману себя обманывать - призрак, дай ему волю, всегда кажется реальней реального.
Милый, Милый, Господь с Тобою!
Мы, такие усталые, Бог знает куда забравшиеся. Одежда наша истерзана. Руки, грудь и голова, изорванная терньями, проливают кровь - как "вино новое"2. На каменистых утесах, среди пустырей, сидим друг перед другом с улыбкой жалкой робости, но уже радостной улыбкой: изорванное тело не болит, как бы в анэстезии. И если послышатся муки, скорей, скорей надо их увеличить, чтобы боль, переплеснувшая через край безмерно, перестала выражаться. Милый, мы - тоже мученики, сжигаемые на кострах, пробегаем огневой пояс - борясь с драконом, там, за "кольцом огня" - спящая Брунгильда3 - "Невеста Иерусалим" - город Новый.
"Не долго, не долго", - шепчем друг другу и такие радостные, такие легкие, сияющие от мучения, как первые христиане.
О, да разве нам не дадут светлых ветров? Верю, верю - верю в то, что мы ненормально страдающие, а потому и вдохновенные, побеждающие. Господи, и для чего, и для кого, как не для Вечности - не для себя же? Мы, конечно, потерявшие себя, лики - иконы, живые - иконы во плоти. Мы сами альфа и омега, свое начало и конец - мы - символ, что то же самое, что икона. Мы боги. Милый, если Ты страдаешь, тоскуешь безумно, молю Тебе удесятеренных страданий - мученичества.
<от>е страданий, среди колючек и розовых терний, захлебнуться в собственной крови, как в "вине новом", - Боже, какое безумное, бессмертное счастье. Все светлеет, становится стеклянным - "стеклянное море, смешанное с огнем, и победившие стоят на стеклянном море, держа гусли Божий"4.
Верю, что в этих надорванных, исступленных словах уже сочится река бессмертного здоровья.
Как? мы, пострадавшие до конца, еще не чудотворим исцеляющие раны? Так ли? Не хочу этому верить.
Я знаю, что могу творить чудеса. И ты тоже.
Милый, стань чудом!
Примечания
1 Ответ на п. 53. Помета Блока красным карандашом: "1905 - весна" (ошибочная хронологическая атрибуция).
2 Мф. XXVI, 29: "... буду пить с вами новое вино в Царстве Отца Моего". Ср.: Мк. XIV, 25.
"Кольцо нибелунга" - "Зигфрид" (действие 3-е): Зигфрид, преодолевающий огненную стихию, восходит на утес, на вершине которого спит заколдованным сном валькирия Брунгильда, и пробуждает ее поцелуем.