Московские культуртрегеры
Мои философские взгляды подверглись перепроверке; видоизмененная философия Риккерта мной клалась в основу обоснования символизма; Иванов считал, что позиция эта - идеализм, имеющий мало общего с символизмом; в докладе своем о символизме он нас называл символистами-идеалистами; и развивал свою реалистическую концепцию в читанном им докладе (в моск. рел. -фил. о-ве) в свою бытность в Москве; я ему оппонировал; и напечатал в "Весах" нападение на всю линию обоснования символизма Ивановым; он мне - отвечал; завязалась полемика, в которой нам доставалось друг от друга48.
Бердяев, Булгаков, Рачинский не понимали моей "риккертианизирующей" позиции; но более всего доставалось мне в частных беседах от Шпета (профессора философии ныне), с которым я часто встречался, с которым дружил: Г. Г. Шпет представлял в годы те исключительное явление; будучи приверженцем Юма49 и скептиком, боготворя философские опыты Л. И. Шестова50, он внутренне чутко расслушал мистические настроения нашего аргонавтизма; и - появился среди нас; нас сближала с ним не философия вовсе, а новизна восприятий его, афористичность его, тонкий юмор и чуткое отношение к культуре искусства; да, среди "символистов" был свой он; среди философов - "их"; он порой лукаво раздваивался.
Он мне говорил, будто я в разговорах "en deux" развиваю вполне интересные, нужные философские взгляды; в кружке же философов на себя надеваю торжественный фрак философии Риккерта:
- Ну, скажи, а зачем тебе фрак, - мне говаривал Шпет; и грозил: если я еще раз в этот фрак облекусь на публичном собрании, он своею рапирою диалектики разорвет на мне фрак; это раз он исполнил, жестоко напав на меня у Морозовой; он говаривал:
- Борису Николаевичу на философской дуэли приходится рвать его фрак; ничего: он приходит домой, обязательно чинит его; и потом появляется сызнова, как ни в чем не бывало, - в починенном фраке.
Не раз доставалося мне от летающей, яркой рапиры софистики Шпета, умевшего прятать свои философские взгляды под оболочкою Юмова скепсиса. Кантианцы торжественно выходили в бои в тяжелейших доспехах, стреляя из крупповских пушек; но вот: их снаряды, смертельные, - не попадали; от кантианцев - вывертывался; Шпетова же рапира пронзала мой "фрак"; и любил я изящный, утонченный Шпетовский ум; привлекало к нему пониманье поэзии; он во мне полюбил, кажется, автора стихов, - не философа; он говаривал мне, что удел мой - поэзия; я просиживал вечера у него: он читал мне по-польски Словацкого51 "Балладину"), Мицкевича. Он был самым модным из лекторов, пользовался успехом на курсах; курсистки носили малюсенькие медальончики с изображением Шпета; и про него говорили: на лекциях-де он пускает системы, как кубари.
Утверждалось (Рачинским, Бердяевым), что я Риккерта перекроил на свой лад: от него ничего не осталось-де; наоборот: я защитника встретил в покойном проф. Б. А. Кистяковском, с которым был мало знаком; он однажды сказал мне:
- Вы поняли дух семинария Риккерта; скажите, недавно из Фрейбурга вы?
И узнавши, что Риккерта я не видал и во Оренбурге не был, он искренне удивился:
- Да этому трудно поверить: ведь то, что сейчас говорили вы, - тема семинариев Риккерта.
Очень ценил это мнение я; Кистяковский ведь был риккертианец; и думаю: "риккертовский" мой фрак, над которым пошучивал Шпет, был мне более впору, чем это казалось ему.
Приблизительно в то же время в мир мысли моей входит Н. А. Бердяев; воистину: личность Бердяева, воспринимающая трепет эпохи и понимающая психологию символистов, весьма говорила мне; оригинальный мыслитель, прошедший и школу социологической мысли, и школу Канта, мне импонировал в нем и большой человек, преисполненный рыцарства; импонировал - независимый человек, не склонившийся ни к ортодоксии, ни к Мережковскому; вместе с тем: поражал в нем живой человек; я не помню, когда начались забегания к Н. А. Бердяеву, жившему где-то вблизи Мясницкой, - но помню: потягивало все сильнее к нему; обстановка квартиры его располагала к кипению мысли, располагала к уюту беседы, непринужденной и искристой; сам Бердяев за чайным столом становился мне близок; мне нравилась в нем прямота, откровенность позиции мысли (не соглашался я в частностях с ним); и мне нравилась добрая улыбка "из-под догматизма" сентенций, и грустный всегда взгляд сверкающих глаз, ассирийская голова; так симпатия к Н. А. Бердяеву в годах жизни естественно выросла в чувство любви, уважения, дружбы.
Мережковские, Риккерт, Бердяев, д'Альгеймы, неокантианцы, Шпет, Метнер, - влияния сложно скрещивались, затрудняя работу самосознанья; Бердяев был близок по линии прежнего подхождения к Мережковским; идейное отдаленье от них приближало к Бердяеву; а с другой стороны: мне общение с Метнером, Шпетом вселяло порою жестокую критику по отношению к "credo" Бердяева; Шпет почитатель Шестова, в те годы всегда направлял лезвие своей шпаги на смесь метафизики с мистикой у Н. А.; он говаривал мне:
- Мистика не должна рационализоваться в мысли; стихотворение - мистика; гносеологический трактат - философия. Смешивать их - нельзя.
Но конкретнее всех повлиял на меня Э. К. Метнер; я должен сказать о нем.
Слишком много он значит; в 1908 - появился опять на моем горизонте он после того, когда я не имел уже общения с Блоком; мне Метнер как бы заполняет порожнее место в душе; это место недавно еще занимал А. А. Блок.
С Э. К. Метнером познакомил Петровский меня (в 1901 году); стиль знакомства был шапочный; много о Метнере сльпнал; я слышал, что он одиноко идущая личность, пришедшая самостоятельно к многому из того, что являлось для нас пульсом новой культуры; Метнер, немец по происхождению, славянофильствовал в юности, увлекаясь Леонтьевым, ценя Страхова52 и Григорьева53; он потом пришел к Гете; и Гете стал светлым кумиром ему; специального знания философии не было в нем (восторженное поклонение пред Кантом - не в счет); философию брал необходимой нотой он в аккорде сцепления знаний, которое назьшаем культурою; в исследователях культуры всегда поражает каприз аналогий, сближений, сплетений меж разными сферами духа; чем блещет в деталях мысль Шпенглера, - было предметами наблюдения Метнера; философские увлечения его протекали внутри музыкального пафоса; музыку проницал он насквозь; кандидат прав, юрист, - тосковал он о том, что его миновала консерватория; брат его, замечательный композитор (Н. Метнер), был вечным источником дум, упований, забот и опек его; им восхищался он; переносил на него все надежды; дух музыки - родственная стихия всех Метнеров; так: родитель Э. К., Карл Петрович54, Карл Карлович, брат и сестра55 - продемонстрировать отрывок из Шумана, Вагнера, Баха, Бетховена; вскакивал с места и, обрывая брата, импровизировал лекцию, касающуюся двух-трех аккордов Бетховена, Вагнера; он в вопросы культуры входил с непередаваемым по изяществу жестом души; помню Метнера 1902 года: изящный, блестящий, весь искристый, вспыхивающий тончайшими характеристиками, напоминал альбатроса он, заширявшего в небе мысли над бурею музыкального моря; все, им писанное (псевдоним его Вольфинг) интересно, не отражая все ж Метнера, исполняющего симфонии мыслей о музыке в круге интимных друзей; все писанное - биение крыл по земле альбатроса: тяжелые взмахи, все ударяющие о голую землю...
Много раз признавался Э. К.: замечательный дирижер вроде Никиша56 не нашел в нем исхода; я верю ему; все же, был замечательным дирижером, но только в другом вовсе смысле он, дирижируя культурными интересами, жившими в душах друзей, образуя дуэты, квартеты, квинтеты; под дирижерскою палочкой Метнера исполняли мы трио: Я, Метнер, Эллис; иль: Я, Морозова, Метнер; иль: Я, Метнер, Петровский; квартеты: Эллис, Я, Метнер, Шпет; иль: Я, Н. К. (композитор), Э. К., Эллис; более искристого собеседника в интимном кругу не встречал; и - тянуло к нему; брал в душе моей тонкие ноты; касаясь переживаний сознания, переживания эти сплавлял он с великими деятелями культуры, которыми так умел восхищаться; его божества: Гете, Кант и Бетховен; он сумел в ряде лет заразить меня пафосом; мне до встречи с Э. К. говорили романтики; он открыл мне мир Гете; до встречи с ним я увлекался Шопеном и Григом; раскрыл мне глубины Бетховена, Шумана; более говорил Шопенгауэр; а Метнер годами подталкивал к Канту меня; не могу я сказать, чтобы он был знаток его; интерпретировал он не мысли философа, а жест его мыслей; воистину: Кант, Бетховен и Гете являлись "Симфониями" Метнера; думаю, что во многом он создал морально характер творений и композитора Метнера.
Он о Гете воскликнул раз: "Я не знаю, кто именно ваш герой {Один известный теософ (Белый намекает на Р. Штейнера. - С. П.).}; но о Гете я знаю: он - воплощение Духа".
Культура по Метнеру - обнаружение Духа; и - подлинно церковь; в эпоху романтики нашей, когда мы с С. М. Соловьевым теологизировали музыкальное восприятие жизни, конечно же Метнер омузыкаливал мне и самую теологию, и самую мистику; он впоследствии стал увлекаться идеями Чемберлена; и развился фанатизм в нем; импровизации его сузились до... психоанализа; в пафосе к психоанализу он казался мне не столько провидцем, - "подглядывателем"; я увлечение Фрейдом Э. К. не прощу никогда.
Никогда не забуду сближения с Метнером, происшедшего вскоре после шапочного знакомства, когда неожиданно встретились мы на репетиции Никита; Никиш, восторг перед Иикишем соединил нас; мне помнится: то было ведение C-dur-ной симфонии Шуберта; Метнер сидел со мной рядом; и комментировал мне отдельные темы симфонии, комментировал он комментарии Никиша; разговор перешел наш на Никиша; и я заметил, что в Никише есть печать исключительности; заговорили мы оба об исключительных личностях; разговор перешел незаметно на Ницше; от Ницше на то, о чем после писал я в статье моей - "Маски": "Есть существа загадочно-странные. О существовании их не подозревают... Они все знают. Они все видят. Но они не говорят"... И - далее: "Слова -- тени переживаний. Углубляя переживание, затрудняем его передачу. В душе остается избыток никому не передаваемых восторгов и страданий... Искусство перестает удовлетворять... Художник... не может быть руководителем жизни. Ищешь иного руководителя, молчаливо прошедшего над безднами, окончившего путь на том берегу. Сквозь трагический лик его, разорванный в клочки, выступает новый лик, обретенный навеки, -- лик ребенка..., глядящий на нас с улыбкой мягкой грусти..." И - далее; "У Артура Никита странное лицо..."
"века сего"; и он - ищет; наш разговор в Благородном Собрании положил основание в необходимости ряда других разговоров. Простившись с Метнером, я пошел прозаически на скучнейшую лекцию Д. Н. Анучина57; и не дойдя повернулся домой.
Весной этого года вышла вторая "Симфония"; скоро по выходе книги в квартире однажды раздался звонок: это были Петровский с Эмилем Карловичем, который, прочтя мою книгу, решил, что я - автор "Симфонии"; понял он жест написания книги, в то время столь дикой; пошли мы гулять: говорили о темах "Симфонии", музыке и о многом другом, очень-очень интимном; я не забуду зеленого скверика около Храма Спасителя, где очутились мы. Метнер, взволнованный, искристый, с длинными волосами, с зелеными взорами, с острой бородкой, размахивая по воздуху палкою, выговаривал изумительнейшие, интимные вещи: о литературе, о жизни, о нашей эпохе, о нас, о грядущем. С того вечера стали мы откровенно друзьями. А вскоре уже Э. К. Метнер в провинциальных газетах успел напечатать два фельетона о дикой для многих "Симфонии"; по времени первый он благожелательный критик мой; в "Симфонии" видел он подлинное искание музыкального лейтмотива эпохи.
Весной мы разъехались; с осени 1902 года - вновь встретились; с того времени мы - в сплошных, удивительных, горизонт расширяющих разговорах: под аккомпанементом рояля, гремящего за стеной: то Н. К., композитор тогда сочинял "Stimmungsbilder"58; а также сонату C-moll; моя память об этих беседах, напоминающих пиршества - отразилась в стихотворении, посвященном мной Метнеру.
... Помню наши встречи
И нескончаемые речи
О несказанно дорогом.
Бывало, церковь золотится
В окне над старою Москвой,
И первая в окно ложится,
Кружась над мерзлой мостовой,
Снежинок кружевная стая,
Уединенный кабинет,
И Гете на стене портрет...
О, где ты, юность золотая? 59
Осенью 1903 года Э. К. переехал с женою в Нижний Новгород; до 1916 года между нами - живейшая переписка, сплошной разговор; и весной 1904 года я ездил в Нижний60; 1906 год, часть 1907 года Э. К. проживал за границей; в конце 1907 года он появился в Москве; наш "сплошной" разговор - продолжался; необходим был он мне, пережившему ряд моральных ударов; ни с Эллисом, ни с С. М. Соловьевым не мог говорить независимо я об А. А.: Соловьев ведь со мной пережил очень трудное пребывание в Шахматове; он оформить мое отношение к Блоку не мог; Эллис часто использовал недоуменье мое в полемических целях.
А Метнер был тем человеком, который мне мог переформировать складывающееся отношение к Блоку в мне нужный аккорд; он с огромной любовью принялся за гармонизацию мира сознания - при помощи: музыки, философии и культуры.
Прислушиваясь ко мне, увидел в истории с Блоком проблему мучительного перехода от романтизма к классической ясности; и выговаривал мне: "Все то было и с Гете; но Гете-то справился: и - просиял".
Предостерегал нас он и прежде еще против мистики и теургии, оскопляющих творчество и прокисающих в творчестве "анекдотиком". "Балаганчик" по Метнеру - следствие излишества Блока; и у меня "балаганчик" был тоже; Э. К. мне внимал; он старался во мне приподнять образ Блока; и он утверждал: Блок - единственный современный поэт.
Философия и культура - костяк, за который я крепко вцепился; и я до излишества вплавился в тонкости логики; - "риккертианизировал", "когенизировал" я; и за это журили меня: и Бердяев, и Метнер; особенно - Г. А. Рачинский; и прежде устраивал порки он мне за излишество декадентства, которое он называл "бильбоке"; затащивши, бывало, в прокуренный свой кабинетик и заперев дверь на ключ, принимался жестоко стрелять в меня клубами дыма он, размахавшись руками и кончиком правой ноги.
- Паф-паф-паф. Клубы дыма!
- Всегда говорю тебе, - вы оставьте-ка - паф-паф-паф - бильбоке свои: парус-стеклярус - подкидывать рифмами можно - паф-паф, - он подкидывал кверху рукой с папиросою, изображая игру в бильбоке (игру с рифмами)... "Только помни - а что написал Кант? Можешь ли рассказать сейчас первые главы из "Критики" Канта? Коль можешь - подкидывай рифмами: парус-стеклярус..." И так - продолжалось часами: я - заперт; супруга Г. А. к нам стучалась, стараясь выручить: нет - прочно заперт на ключ; и там - высечен добрым, почтенным Г. А.; раз во время такой экзекуции стал зачем-то он переодеваться; он снял с себя все; и увлекшись речью о Гете, о Данте, о Канте - стоял предо мною в костюме Адама, размахивая рукой с папиросой и егозя сединой и очками; Татьяна же Анатольевна громко стучалась в дверь:
- Гриша!
- Скоро ли ты?
- Подожди, Танькин: брось...
Так: в костюме Адама, Г. А. продолжал свою "порку" (Г. А. очень-очень любил меня; и за глаза он меня защищал от маститых профессорских нападений; в глаза же - ругал: отругает; да вдруг - как "хвальнет").
А теперь принимался поругивать добрый Г. А. меня за то именно, к чему влек он когда-то.
- А можешь ли пересказать ты отчетливо "Критику"? Если можешь - подкидывай рифмами: парус-стеклярус...
Раздавалось - другое теперь:
- Кант да Кант: Кант да Кант!.. Сухо... Ведь вы же, Борис Николаевич, - настоящий художник; а помните, как вы писали когда-то: "И ухнул Тор громовым молотом по латам медным, обсыпав шлем пернатый золотом воздушно бледным..." Трубецкой-то, Евгений-то Николаевич, - не понимал... Я ему и прочел...
Выходило: Г. А. призывал к "бильбоке": звал подкидывать рифмами: "бледным -- медным"; всегда так: ругал и похваливал; ругал за стихи - оттянуть от сумбурности; хвалил же - предостеречь от сухой гносеологии; да, он понимал, что мое погружение в философию - показатель болезни во мне: получившие в жизни удар поступают в монастыри - из отвращения перед жизнью; к логике привлекало меня, как к вину это время:
Внемлю речам, объятый тьмой
Философических собраний,
Неутоленный и немой
В весеннем, мертвенном тумане.
Вот ряд неутомимых лбов
Склоняется за стол зеленый;
Песчанистою пылью слов
Часами прядает ученый... 61
Или
Уж с год таскается за мной
Повсюду марбургский философ,
Мой ум он топит в мгле ночной
Метафизических вопросов.
На робкий, роковой вопрос
Ответствует философ этот,
Почесывая бледный нос,
"Жизнь", - шепчет он, остановись
Средь зеленеющих могилок -
Метафизическая связь
Трансцендентальных предпосылок 62
Или
О, пусть тревожно разум бродит
И замирает сердце - пусть,
Когда в очах моих восходит
Философическая грусть!63
Увлечение философией - выражение внутреннего одиночества; видел вниманье к себе я со стороны: Соловьева, Морозовой, Метнера, Эллиса и Петровского; видел, что мысли мои - привлекали ко мне молодежь; приходили: студенты, курсистки, рабочие, молодые писатели, - за советами, литературными указаниями, даже с вопросами, ставящими порою в тупик ("что нам делать", "как жить"); во всем этом я видел естественное выражение внимания; но внимание отдавалось мне трескотней телефонных звонков, шумом слов, утомлением; часто я после живых разговоров, оставшись один в кабинетике (с оливкового цвета обоями, и с оливковой занавеской), ложился в прострации - на диван; зеленоватое зеркало передо мной отражало худеющий облик; так я оставался один: с двойником; и тоска обнимала меня; "тихий час" мой был страшен; в минуты глубокого одиночества звучал "Реквием" мне Моцарта: то мать моя игрывала отрывки из "Реквиема";
Далек твой путь: далек, суров.
Восходит серп, как острый нож.
Ты видишь - я. Ты слышишь - зов.
Приду: скажу. И ты - поймешь.
С тобой - Твоя. Но вы одни.
Ни жизнь, ни смерть: ни тень, ни свет,
А только вечный бег сквозь дни.
А дни летят, летят: их - нет.
Уйдешь - уснешь. Не здесь, а - там.
Забудешь мир. Но будет он.
И там, как здесь, отдайся снам:
Ты в повтореньях отражен.
И тот же день, и та же ночь;
И прошлого докучный рой...
Не превозмочь, не превозмочь!..
Кольцом теней, о ночь, - покрой...64
И я любил. И я изведал
Безумный хмель любовных мук,
И пораженья и победы,
И имя: и слово: друг.
Их было много... Что я знаю?
Воспоминанья, тени сна...
Я только странно повторяю
И - далее:
И те же ласки, те же речи,
Постылый трепет жадных уст,
И примелькавшиеся плечи...
65
Стихотворение это написано в самом начале 1908 года; и - утомление в нем.
Мое расхождение с Любовь Дмитриевной постепенно оформилось явным молчанием; мы не видались с 1908 года до 1916 года. А к А. А. отношение - замирало, не вспыхивая ни дружбою, ни враждою; но то, что естественно доходило о Блоках в Москву, было связано с слухами: об образе жизни А. А. Слухи я отстранял даже: я закрывал свои уши. Об этом периоде Марья Андреевна Бекетова пишет: "Жизнь Блоков была у всех на виду. Они жили открыто и не только не скрывали, но далее афишировали то, что принято замалчивать. Чудовищные сплетни были в то время о нравах литературного и художественного мира Петербурга. Невероятные легенды о жизни Блоков далеко превосходят действительность. Но они оба, во всю свою жизнь умели игнорировать всяческие толки"66.
Помню: последнее письмо от А. А. - получил в марте я; письмо было проникнуто грустью; А. А. проживал совершенно один, потому что жена его уехала с Мейерхольдом в провинцию - в труппе; А. А. писал мне: он - один; и работает над "Песнью Судьбы"67. Мне думалось: тема Судьбы была тем, с чем несчастно столкнулся он.
Каждый период имеет окраску; так: если окраска 1901--1902 годов - ожидание какого-то нового времени, то тема 1908 - разочарованье; в "Симфонии" фраза есть: "Ждали Утешителя, а надвигался Мститель". Ощущение 1908 года: да. Мститель - приблизился; А. А. ощущал его грозной судьбой; я - Врагом:
Это - мы поняли; и - замолчали: в молчании поднималася грусть; я искал все забвенья от грусти: в деятельности наших кружков, в философской моей устремленности, в спорах: с Шпетом, с Морозовой, с Метнером.
Примечания
48 В статье "Две стихии в современном символизме" (Золотое руно. 1908, No 3 4, 5) Вяч. Ивановым был выдвинут и обоснован эстетический лозунг "a realibus ad realiora..." ("от реальности к более реальному"), который Белый в своем полемическом отклике - статье "На перевале. XIII. Realiora" (Весы. 1908. No 5) оценил как измену символистским принципам. Иванов выступил с ответной статьей "Б. Н. Бугаев и "Realiora" (Весы. 1908. No 7).
49 Юм Давид (1711--1776) английский философ, историк, экономист; сформулировал основные принципы агностицизма. Учение Юма один из основных источников философии Канта, позитивизма и неопозитивизма.
50
51 Словацкий Юлиуш (1809--1849) - польский поэт-романтик.
52 Страхов Николай Николаевич (1828--1896) - публицист, литературный критик, философ, друг и первый биограф Ф. М. Достоевского.
53 Григорьев Аполлон Александрович (1822--1864) - литературный критик, поэт; по мировоззрении" близок "почвенникам".
54 Метнер Карл Петрович (1846--1921) - отец З. К. Метнера; один из директоров акционерной компании "Московская кружевная фабрика". См. о нем в "Начале века" (С. 96).
55
56 Никиш Артур (1855--1922) - венгерский дирижер, неоднократно выступавший в России. В статье "Маски" (1904) Белый называет его "чародеем" и "исступленным" (Луг зеленый. С. 9). Вспоминая о марте 1901 г., Белый отмечает: "Увлечение Никишем; встреча и первый разговор с Э. К. Метнером на репетиции Никита, определивший будущую дружбу" (Ракурс к дневнику. Л. 14).
57 Анучин Дмитрий Николаевич (1843--1923) географ, этнограф, археолог, один из основоположников антропологии в России; основал отечественную школу географов, академик.
58 "Восемь картин настроений" (Ор. I. No 1--8).
59 Из стих. "Э. К. Метнеру (Письмо)" (1909).
60
61 Неточная цитата двух начальных строф стих. "Премудрость" (1908).
62 Строфа стих. "Мой друг" (1908).
63 Первая строфа стих. "Искуситель" (1908).
64 "Из стих. "Я" (1907).
65 "И я любил, и я изведал..." (1908).
66 Бекетова. С. 81.
67 Драма, опубликованная в альманахе "Шиповник" (1909. No 9). В тексте драмы было напечатано стих., датированное 27 марта 1908 г. и получившее впоследствии название "Песнь Фаины".