Я подхожу к описанью того, как расшатывались отношения наши с А. А.; как схождение подготовлялось годами, так точно и расхождение наше произошло в ряде месяцев. Но сперва мне пришлось пережить неприятность в Москве. Так: однажды является Брюсов ко мне на квартиру; предлог - деловой; но я чувствую: Брюсов таит что-то; он со мной сух, в высшей степени неприятен; по окончании деловых разговоров, вдруг он переносит слова свои на Мережковского, которого принимается он поносить; нападение так неожиданно, что на него не сумел я ответить с достаточной силой; не сразу нашелся; а он, отругавши Д. С., подал руку (пресухо); оставшись один и опомнившись, я пришел в бешенство; и написал оскорбителю очень-очень решительное письмо; в нем уведомлял я В. Я., что словам его о Д. С. не могу придавать я значения; известно: В, Я. есть отпетый болтун1.
На другой же день получаю ответ2 с обращением "Милостивый государь"; "милостивый государь" уведомляется: после печатных его заявлений о Брюсове Брюсов не может перенести такой отзыв о нем; письмо оканчивается официальным вызовом на дуэль, с указанием куда следует обратиться и кто секунданты.
К дуэлям в те дни относился серьезно я; я полагал, что пока у нас нет силы вынести оскорбление по-христиански, вся апелляция к христианству есть фальшь; и дуэль, мной в глубинах отвергнутая, есть печальная форма для разрешенья конфликтов; но я относился к дуэли серьезно лишь в том только случае, если нет больше средств разрешить столкновенье людей, пересекших друг другу пути. Между тем: очевидно, что Брюсов искусственно подстроил дуэль, что причины к дуэли меж нами и не было; Мережковский - предлог, чтоб взорвать меня; дуэль - провокация Брюсова; для провокации этой имел он причины; о них ничего не скажу; у меня же причин веских не было принимать этот вызов. Все то изложил я в письме; и просил В. Я. Брюсова взвесить факты; коль он будет твердо настаивать на дуэли, то я, буду вынужден, но именно - вынужден на нее согласиться3.
Тут я обратился к друзьям Л. Л. Кобылинскому и С. М. Соловьеву, прося их при случае быть секундантами; но вмешались друзья; и - дуэль отменилась.
В. Я. находился все время в каком-то повышенном "истерическом"состоянии; и от дуэли переходил к его обступающим образам смерти, самоубийства; в стихотворениях "Венка" отразились душевные состояния Брюсова, как, например, в "Ахиллесе у алтаря"4; все хотелось ему, просияв, умереть; он кидался из крайности к крайности и ко мне относился неровно; через две-три недели по вызове на дуэль, мы с ним встретились около типографии Воронова (близ Манежа); из шубы его торчал толстый сверток закатанных гранок; склонив набок голову, он даже с нежностью заворковал что-то мне; разговор перешел на одно из написанных стихотворений о смерти; вдруг Брюсов воскликнул:
- Да, да: хорошо умереть в ранней молодости, Борис Николаевич. Не правда ли? Умерли бы вы теперь, пока молоды, а то - напишете вы уйму книг; и - испишетесь к старости. Отчего бы не умереть вам теперь?
Помню, я - возразил:
- Да не хочу я, В. Я., умирать; еще годика через два, когда будет мне 26 лет, - ну, тогда мы посмотрим.
В. Я. же ответил с улыбкой:
- Ну, - поживите еще - так: два годика. До 26 лет? Так? Не правда ли? Характерно, что 26 лет я едва не отправился к предкам5; мне Брюсов, даря два лишь года, как будто заранее отнимал все возможности жить.
я с ней познакомился на одном из собраний; М. К. - оказалась большим человеком; она повлияла на многих из деятелей того времени: на А. Н. Скрябина6, на Э. К. Метнера, Г. А. Рачинского, кн. Е. Н. Трубецкого и на группу, впоследствии собранную вокруг книгоиздательства "Путь"7. В ней - встречало редчайшее сочетание непосредственности с совсем исключительным пониманием Ницше и музыкальной культуры; она имела способность объединить музыкантов, философов, символистов, профессоров, общественников, религиозных философов; нас, символистов, влекло к ней ее понимание зорь 901--902 годов; она зори видела: воспринимала конкретно; профессора, музыканты, общественники находили в ней нечто свое, мы, московские символисты (поздней "мусагетцы"), в ней видели "нашу"; она понимала поэзию Вл. Соловьева и Блока большою душою своею; весна того года окрашена мне возникающей дружбой с Морозовой, у которой я часто бывал и с которой часами беседовал; да, она понимала стихийно тончайшие ритмы интимнейших человеческих отношений; но с присущей ей светскостью, под которой таилась застенчивость, она не всегда открывалась во вне; очень многие к ней относились небрежно; и видели в ней "меценатку", а удивительного человека - просматривали.
Я ей обязан в жизни бесконечно многим.
В мае приехали Мережковские; у М. К. Морозовой мы с К" А. Бальмонтом устроили лекцию Мережковского в пользу каких-то организаций8 (часть средств шла на деятельность возникавшего Христианского братства борьбы); говорили: Свснцидкии, Рачинский, С. А. Соколов и еще кто-то, и я; отвечал - Мережковский. Рачинский, торжественно закрывая собрание, грянул;
- Святится, святится, Иерусалиме! М. К. после много смеялась.
Я, только что написавший статью "Апокалипсис в русской поэзии", мне навеянную общением с Блоками и с С. М. Соловьевым, загнул что-то круто мистическое на собрании у Морозовой; этого не мог вынести бывший на вечере князь С. Н. Трубецкой, юмористически сказавший кому-то:
- Не понял ни слова я в вое Бореньки Бугаева...
Мое левое соловьевство, настоянное на символизме, воспринималось патронами московской идеологии "воем"; у "воющего" - оказались друзья; и в салоне Морозовой Метнер, Рачинскии, хозяйка салона отстаивали устремления Блока и Белого перед Лопатиным, профессорами Хвостовым10 долго не понимал, как поэта, меня; и наконец-таки - понял.
Мы каждую среду встречались у Астрова; на собраниях оказывалось все больше народа; образовалось в те дни Христианское братство борьбы под руководством Свенцицкого; приезжавшие в то время в Москву А. С. Волжский с Булгаковым совершенно подпали под обаянье Свенцицкого; помню: зашедший ко мне А. С. Волжский, шагая растерянно и сутуло по комнате, встряхивал пышной копною волос и посматривал на меня детски-добрыми, голубыми глазами:
- Что ж, - может быть, и они низведут огонь с неба?
"Они" - В. Ф. Эрн и Свенцицкий. Сформировывалось и Московское Религиозно-Философское Общество11; устав еще не был написан; но уже происходили собрания в Зачатьевском переулке; на этих собраниях бывало порой до двухсот человек; тут сидели священники, социалисты-революционеры, сектанты, эстеты, марксисты, студенты, доценты и ницшеанцы; я помню, как в жаркий денек, когда всюду в садах раекрывалися белые гроздья сирени, я ехал в Зачатьевский переулок; и - думал: четыре лишь года назад, в это время как раз я писал о собраниях "мистиков" в первой, в "Московской Симфонии"; там описывалось, как сеть мистиков покрывала Москву и как мистики собирались в Зачатьевском переулке; ао не было "сети" еще в эти дни; а теперь - "сеть" возникла; в Зачатьевском переулке (?) действительно "собирались"; и помнится: я подивился "Симфонии"; и казалось: я сам теперь, едущий в Первый Зачатьевский переулок, поехал по собственным строкам, как бы мне оформившим линию устремлений моих.
Сети мистиков покрывали Москву; на углах попадались порой прокламации с черным крестом; то студенты из Христианского братства борьбы по ночам их наклеивали на углах переулков; Свенцицкий в то время считал специалистом себя, но - особого рода: он ставил вопросы священникам, посещавшим собрания; бедный священник, не чуя ловушки, стараяся быть радикальным, ему отвечал, а Свенцицкий ответ превращал вновь в вопрос, на который священнику было трудно ответить; на третьем, четвертом вопросе священник срывался; Свенцицкий же восклицал патетически:
- Вот отец (имярек) отрекается от Иисуса Христа!
которых он заявлял укоризненно:
- Вы отреклись от Христа!
Помню: это проделал с Востоковым*2 он; приемы Свенцицкого отвращали меня от него; мне казалось, что "братство борьбы" есть духовная тирания Свенцицкого над людьми; возмущенный такими повадками кандидата в "великомученики", я однажды пришел к нему и к В. Ф. Эрну, чтобы высказать:
- Вы - Симон волхв13!
А Свенцицкий в ответ - разрыдался; и новым "приемом" обезоружил меня; я не раз наблюдал его: он действовал на души, но лишь "нахрапом": и то вырывал отречение от Христа, то - рыдал; он был болен тяжелою формою "истерии"; и я это видел; и Блок это видел; не видели: Эрн, Шерр, Булгаков, Рачинский и многие религиозные почитательницы Свенцицкого.
И я, и С. М. Соловьев отстранились от "братства"; С. М. Соловьев повез меня в мае к себе, в Дедово; мы проживали с ним в маленьком доме покойных родителей С. М., а обедать ходили мы к бабушке С. М., А. Г. Коваленской; просиживали вечерами в селе Надовражине, у Любимовых; и поднималися разговоры - о Брюсове и о Блоках; С. М. юмористически инсценировал нашу "секту"; и нам доставалось за это:
- Вот, вот, погодите...
- Вас черти за это...
"колокольчики" Владимира Соловьева (из Пустыньки14); мне говаривал С. М.:
- Посмотри, что-то есть "оссиановское"15 в этом лете...
Говаривали о Фингале16, читали Жуковского; я рассказывал о моем пребывании в Петербурге у Блоков; мы собиралися в Шахматово. В это время в С. М. Соловьеве проснулись филологические интересы; и целыми днями он разбирал конъюнктуры; а я сочинял "Дитя Солнце"17, поэму свою (мной утерянную впоследствии). Здесь же писал я "Химеры"18, в "Весы".
Фигурировала необъятных размеров крылатка покойного Владимира Соловьева, которой владетелем оказался С. М.; вечерами (то я, то С. М.) надевали "крылатку" (и в ней утопали), чтоб шествовать по дождям, по росистым лугам, вспоминая поэзию Оссиана, Жуковского.
Это хожденье в крылатке Владимира Соловьева казалось: хождением в соловьевских заветах; "крылатка" куда-то исчезла потом; может быть, пожар домика, где мы жили, ее уничтожил.
И более в Дедове нет колокольчиков Пустыньки.
Примечания
1 Ср. письмо Белого к Брюсову от 19 февраля 1905 г.: "Ведь вы ругаете всех. Вы и пишете нехорошие вещи про всех (про меня, например). Лично я относительно себя совершенно ничего не имею: вам так подходит. Я вас часто про себя называю - "ругателем" -- это одна из ваших черт <...> Мережковские мне близки и дороги, и я очень близок к ним. Считаю нужным предупредить вас, Валерий Яковлевич, что впредь я буду считать ваши слова, подобные сказанным мне сегодня (по вашему позволению) обидой себе" (Л. Н., Т. 85. Валерий Брюсов. М,, 1976. С. 381).
2 См. письмо Брюсова к Белому от 20 февраля 1905 г. (там же. С. 381--382).
3 Ср. письмо Белого к Брюсову от 21 февраля 1905 г.: "Все письмо написано не из желания вас обидеть, а из желания исполнить свой долг относительно людей, с которыми я связан теснейшими узами дружбы". Заканчивалось письмо следующим образом: "Если вы человек честный, вы пойдете навстречу моему желанию прекратить возникшее недоразумение. В противном случае, конечно, я меняю тон моего отношения к вам".
4 Стих. 1905 г., входящее в состав сборника "Венок" ("Stephanos").
5 B канун 1906 г., будучи в Париже, Белый заболевает: флегмона, угрожающая заражением крови. 2 января 1907 г. он перенес хирургическую операцию.
6 Скрябин Александр Николаевич (1871--1915) - композитор и пианист.
7 Московское книгоиздательство, принадлежавшее М. К. Морозовой, объединяло последователей Вл. Соловьева и "неославянофилов" и ставило перед собой задачу разработки вопросов "русской религиозной мысли и русского самосознания" в аспекте неославянофильских теорий.
8 Сообщая в середине мая Блоку о московской лекции Мережковского "о церковном соборе", Белый добавляет: "Хлопоты все упали главным образом на меня. Неделю я только и мог, что бегать из места в место" (Переписка. С. 132).
9 Статья была написана в феврале - марте 1905 г. и опубликована в журнале "Весы", No 4, за тот же год. Перепечатана в "Луге зеленом".
10 Хвостов Вениамин Михайлович (1868--1920) - философ, юрист, профессор римского права в Московском университете.
11 Учреждено М. К. Морозовой, его ядро составляли московские религиозные философы (Е. Трубецкой, Рачинский, Свентицкий и др.).
12 Востоков Владимир - священник.
13 Уроженец Самарии, прославившийся своим волхвованием и чудесами, которые он выдавал за силу Божию. В доказательство своего могущества хотел вознестись на небо, но упал и погиб (Деяния. 8: 9).
14 Из имения друга Вл. Соловьева С. П. Хитрово Пустыньки в Дедово были пересажены белые колокольчики - любимые цветы философа, которым он посвятил стихотворения "Белые колокольчики" и "Вновь белые колокольчики" - свой последний стихотворный текст.
15 То есть связанное с образом Оссиана - легендарного воина и барда (III в.), которому шотландский писатель Джеймс Макферсон приписал собственные обработки кельтских преданий и легенд. Эти обработки, собранные в книге "Сочинения Оссиана, сына Фингала, переведенные с гэльского языка Джеймсом Макферсоном" (1765), стали классическим образцом литературы предромантизма.
16 Легендарный певец, отец Оссиана - герой поэмы Дж. Макфсрсона "Фингал" (1762).
17 "Дитя - Солнце" Белый работал в мае - июне 1905 г.
18 Статья была опубликована в "Весах" (1905. No 6). Вокруг нее на страницах журнала развернулась полемика: Вяч. Иванов выступил с откликом "О "Химерах" Андрея Белого" (No 7), Белый опубликовал ответное "Разъяснение В. Иванову" (No 8).