Сдвиг
В начале 1909 года я был в Петербурге - лишь несколько дней: читал лекцию: "Настоящее и будущее русской литературы". Остановился у Мережковских; был болен слегка; З. Н. Гиппиус поехала со мною на лекцию; в лекторской меня настигает В. И. Иванов, с которым весь год мы были в откровенной полемике; он говорит мне, что "Пепел", который тогда только вышел в "Шиповнике", есть событие: там-де - затронуты темы России; он должен иметь разговоры со мной; и - немедленно; он предлагает мне тотчас же после лекции ехать к нему; переночевать у него. Я - колеблюсь: З. Н. шепчет мне: "Слушайте, если поедете к Вячеславу, то этого вам не прощу" ... После лекции В. И. Иванов опять уговаривает меня к нему ехать; З. Н. - не пускает, я - еду; мы поднимаемся вот по лестнице к Вячеславу; звонимся; А. Р. Минцлова отпирает нам дверь; относительно ее я не знал, что она в очень дружеских отношениях с В. И. (после смерти супруги Иванова, Зиновьевой-Аннибал, А. Р. Минцлова оказала убитому горем поэту большую поддержку125; так стала она другом дома Иванова и входила в дела его вместе с М. М. Замятиной126, подругой покойной). Меж нами троими свершается замечательный разговор: выясняется, будто бы в "Пепле" затронул я важные темы вполне бессознательно; образы "Пепла" - отображенье-де наваждения, разлитого в России - врагом России; нас Минцлова слушает с таким видом, что - ясно: слова В. Иванова внушены ей конечно; и вот происходит меж нами обмен странных мыслей; мое ощущенье преследования и Врага по Иванову правильно; есть-де "враги", отравляющие Россию дурными флюидами; это-де восточные оккультисты, действующие на подсознание русских, развязывающие "дикие страсти под игом ущербной луны"; я, Иванов, Бердяев, Блок и другие-де князья уделов культуры должны позабыть свои распри и протянуть руки друг другу: образовать благородное братство для бескорыстнейшего служения Духу и Истине; выработаются оттого-де могучие светлые силы, Россию спасающие от готовимой гибели; эти слова Вячеслава Иванова и комментарии Минцловой перекликалися с мыслями Владимира Соловьева о "панмонголизме", вполне соответствуя только что мной изжитому видению старцев, вещающих о с того вечера начинается быстрое сближение с Ивановым; соединяющее звено между нами - А. Р., появляющаяся часто в Москве, от Иванова.
Происшедший обмен разговоров весьма характерен для этого времени; в мраке реакции у меня, у Иванова, Эллиса подымается стремление к теософии; и - потребность в духовной работе, вооружающей от губящих родину сил; мы, культурные силы России, для тайных врагов - на виду; в нас пускают оккультные стрелы из темного мира, сознательно разлагающего Россию; я отмечаю, что воздух таких разговоров охватывал часть московского и петербургского общества того времени; приподымалася тема: "Восток или Запад"; Блок только что кончил свое изумительное "Куликово Поле", которого ни Иванов, ни Минцлова, ни особенно я - еще знать не могли; в "Куликовом Поле" -- все та же: губящая сила востока (татар), тема светлого "князя и стяга"; призывы к молитвенному вооружению:
Доспех тяжел, как перед боем.
Теперь твой час настал. Молись!
Я, Иванов и Минцлова проговорили всю ночь и весь день; проговорили день следующий; В. Иванов послал к Мережковским за оставленными моими вещами; З. Н. - разобиделась, не простив мне "измены" (сбежал к Вячеславу Иванову); мне ж Мережковские виделись обуянными злыми стихиями; я написал из Москвы очень скоро об этом письмо Мережковскому; он на письмо не ответил; так мы - без ссоры разошлись; с тех пор останавливаюсь я в Петербурге у Вячеслава Иванова.
Очень скоро в Москве появляется он; мы встречаемся: у меня, у Бердяева, у К. П. Христофоровой; здесь живет А. Р. Минцлова, вернувшаяся в Москву; привкусы разговоров - все те же: Россия, "враги", союз рыцарей Истины, князья уделов;
В те дни происходит со мною в Литературно-Художественном Кружке потрясающий меня инцидент, едва ли не на докладе Иванова127; ряд оппонентов, газетчиков словами набрасываются на меня и начинают форменно издеваться; я - сдерживаюсь; с эстрады с улыбкою наблюдаю я травлю; Бердяев и Гершензон, сидящие недалеко, возмущаются: вдруг истеричный писатель, взяв слово, выкрикивает (против меня) недопустимые вещи, а председатель беседы (С. А. Соколов) не останавливает его; кровь бросается в голову мне; вскакиваю и кричу на весь зал: "Вы - подлец!" Начинается невыразимый скандал: схватывает меня Н. А. Бердяев; мне несут воду; а оскорбленного мною писателя окружают и успокаивают; кричат: "Занавес, занавес!" Публика вскакивает: в зале размахивают стульями; смутно я сознаю себя около лестницы; А. Р. Минцлова за руку уводит меня; настигает взволнованный Гершензон и настаивает, чтобы я извинился перед писателем; инцидент-де, конечно, будет иметь продолжение; я должен быть чутким: и - извиниться; тут я начинаю вполне понимать мной содеянный ужас; конечно: слетевшее слово "подлец" -- лишь вскрик боли; конечно: ведь я оскорбить никого не хотел; Гершензон увлекает обратно меня - в гул и крики, в рои возбужденных людей - к оскорбленному мною писателю, которому говорю, что несчастное слово слетело совсем неожиданно; за него прошу я извинения; во всем прочем - считаю себя вполне правым; тут нас разделяют; и увлекают домой меня.
Тотчас ко мне приезжает Иванов; и - успокаивает. Инцидент раздавил меня; в нервном упадке увозит Петровский в Бобровку, в имение Рачинских128: в Тверскую губернию (не далеко от Ржева); в Бобровке встречаемся с только что приехавшими туда погостить Г. А. и Т. А. Рачинскими129; и с ними проводим неделю; здесь принимаюсь за "Голубя" я; написывается первая глава. Рачинские и А. С. Петровский уехали на первой неделе поста; я остался с сестрой Рачинского, Анной Алексеевной130, почти не жившей дома, а разъезжавшей по родственникам; я жил в большом доме, старинном, со множеством комнат, увешанных портретами предков, с тенистыми переходами и с превосходной библиотекой, принадлежащей Г. А.; проживал здесь неделями совершенно один; прислуживал глухонемой старичок: он беззвучно являлся с обедом и с ужином, он затапливал молча огромный камин; объяснялись мы знаками; изредка наезжала Рачинская; и - опять уезжала; работал я лихорадочно, собирая огромные матерьялы по ритму; по вечерам читал я - по преимуществу книги, затрагивающие проблемы таинственных знаний: алхимии, каббалы, астрологии; и составлял гороскоп свой.
Усадьбу суровые окружали леса; помню я: вечером, надев лыжи, скольжу я по твердому насту в поля, а сосновые дали чернеют так грустно верхушками; и большая тоска - поднимается: безысходная; с нею встает мой вопрос: "Мне погибнуть или жить?" Нападаю на книжку, в которой изложены разные оккультные действия; и под влиянием ее возмышляю - эксперимент; именно: перевернуть мне судьбу, разбить урну, из пепла воскреснуть для жизни; пишу я "магическое" "Урну":
Да, надо мной рассеет бури
Тысячелетий глубина -
В тебе подвластный день Луна,
В тебе подвластный час Меркурий131.
Стихотворение это написано в понедельник (иль в день Луны), в час Меркурия (т. е. 8 - 9-ти вечера); солнечный гений из Урны, в которую собран "пепел" мой, - "не пепел изольет, а -- луч".
Странно: Бобровка - водораздел двух периодов жизни: один от - 1901 года, обнимает 7 лет; другой тянется: от 1909 до 1916; два семилетия совершенно различно окрашены мне; а в Бобровке отметился самый день жизненного водораздела; и даже - час водораздела: день и час написания "магического стихотворения". Ряд стихотворений, написанных прежде, так мрачно окрашены.
Стихотворение предыдущее - тьма:
Меня влекут слепые силы
В покой отрадный хладных стран; -
И различаю сквозь туман
Я закоцитный берег милый132.
Стихотворение написано в конце февраля 1907 года. Магическое стихотворение (к "Пи-Рею")133
Как тучи, невзгоды
Проплыли,
Над чашей
И чище и слаще
Тяжелый, сверкающий воздух;
И - отдыхи134.
С. А. Соколов присылает в Бобровку мне корректуры печатаемой им "Урны"; пишу предисловие; там есть слова: "Что такое лазурь и что такое золото? На это ответят розенкрейцеры". Далее. "В "Урне" я собираю свой собственный пепел, чтобы он не заслонял света моему живому "я". Мертвое "я" заключаю в "Урну", и другое, живое "я" пробуждается во мне к истинному135.
Чувствую я теперь зарю новых дней: "Где-то уж брезжит заря примиренности: "Голос безмолвия" (предисловие к "Урне"). Эпоха от 1901 года до 1909 года - путь: от пессимизма к проблемам Владимира Соловьева и к символизму; заканчивается он мне попыткою обоснования символизма. Эпоха от 1909 года до 1916 - путь: от символизма, как метода изображения переживания в образе к символике тайного знания; он - путь самопознания. Первая эпоха - эпоха "Симфоний"; вторая - "романов"; первое семилетие связан я со "Скорпионом" и с "Грифом"; второе же - с "Мусагетом", с "Духовным Знанием"136; первое семилетие - я в России; второе - окрашено странствиями; первое - в круге друзей; второе - с Асей, в 1909 году подымающейся на моем горизонте137. Первое семилетие - дружба сердечная с Мережковскими; второе - многообразные встречи с В. И. Ивановым; на все детали жизни две эти эпохи бросают по-разному мне лучи. Жизнь же в Бобровке есть переход, порог, Рубикон.
Из Бобровки через Москву еду в Киев138: участвовать в благотворительном вечере; по возвращению у д'Альгеймов встречаю племянницу М. А. Олениной - Асю (Анну Алексеевну Тургеневу), приехавшую из Бельгии, где она училась гравюре - на отпуск; происходит сближение наше; оно окончилось тем, что А. А. стала мне спутницей жизни; весна улыбнулась зарей: встреча с Асей, поездка весенняя в Саввинский монастырь139 - вчетвером (А. А. и Н. А. Тургенева, А. М. Поццо, я). Происходят бурные заседания комитета "Весов"; чествуют Гоголя140 и т. д. В мае А. А. уезжает сперва на Волынь141, к умирающей бабушке; после - в Бельгию (на год). Я же встречаю в Москве снова Минцлову, вызывающую во мне те же темы: моральной переработки и сознания; укреплюсь я в мысли; нужно братство рыцарски вооруженных людей; и нужна моральная агитация в кружках молодежи; и стало быть: нужно братство, ячейка людей, распространяющих моральные импульсы; некоторых из студентов и курсисток, имеющих влияние в кружках молодежи, стараюсь я инспирировать; Эллис и Метнер подхватывают идею мою; и - откликаются: Киселев, Крахт, Петровский. Я помню: поездки мои в ("Изумрудный Поселок")142 {По Брянской железной дороге.}, где обитал летом Метнер, - какие-то светлые пиршества упований с Метнером о возможности общей культурной работы. Э. К. объясняет, что у него есть возможность достать деньги для издательства.
Этой весной я воскрес для надежд.
Традиционно живу у С. М. Соловьева я летом; меж нами наметилось расхождение143. С. М. не симпатизирует моим устремлениям в сторону теософии и духовной науки; подмена-де это пути; он с враждебностью смотрит на утлубленье мое в "Doctrine Secrete" Блаватской; подготовляется наше взаимное отхождение; летом усиленно переписываюсь с А. А. Тургеневой; пишу "Голубя" (для "Весов"); очень часто бываю в Москве; часто вижусь со Шпетом.
А осенью разражается "эллисовский инцидент", выбивая из строя.
Считаю его характерным; и должен остановиться на нем; натура противоречивая, - Эллис всегда отличался: действительным бескорыстием; все отдающий другим, забывающий часто обедать (Нилендер, переселившийся к Эллису в "Дон", очень часто присматривал, чтобы Эллис не позабыл пообедать), - Эллис был страшно беспечен, рассеян, небрежен по отношению к книгам; рассеян - до ужаса; знали мы все о неряшливом отношении Эллиса к книгам; дать книгу ему - это значило: получить ее в очень испорченном виде, с заметками на полях; и с дождем восклицательных знаков; иль - значило: книги лишиться, - не потому, что присвоит он книгу, а - затеряет ее (передаст ее первому встречному, занесет ее и забудет); не раз у себя на столе находил занесенные Эллисом книги, исчерканные карандашом. Зайдя к Эллису раз увидел каких-то людей, упаковывающих книги, принадлежавшие Эллису, но отданные в пользу какой-то организации; он все отдавал, что имел; а когда сам нуждался, то с легкостью прибегал к чужой помощи: приходил, говорил: "Накормите меня"; раз лишился пристанища он, явился ко мне: прожил около двух недель у меня. С той же рассеянной легкостью вел он себя и в Музее, пишучи свою книгу о символизме; был пущен в отдельную комнату он; там писал свою книгу: его пустили - с книгами "Скорпиона", которые дал ему Поляков для вырезыванья цитат, вклеиваемых в текст; пользовался музейскими экземплярами; раза два он в рассеянности перепутал книжные экземпляры и вырезал для наклейки из данного музейского экземпляра; речь шла о странице из "Северной Симфонии" и странице из "Кубка Метелей "; служитель музея заметил, как Эллис вырезывал; и, когда он ушел, по обычаю оставив портфель свой в Музее, служитель отнес тот портфель к заведующему Библиотекой; Эллису сделали выговор: за неряшество; и лишили права работать в Музее. Об инциденте узнал некий юркий газетчик, настроенный против "Весов", где с обычною резкостью Эллис обрушивался на всю прессу; да, да: средь газетчиков были плохие поэты, которые присылали стихи к нам; стихи отвергались; вот эти-то "отверженные" -- и вздули - до ужаса инцидент; и ославили Эллиса вором - на всю Россию; можно было подумать, читая газеты, что Эллис годами выкрадывал из Музея ценнейшие рукописи. Кассо, министр просвещения, прочтя о свершившихся "кражах", воспользовался инцидентом, чтобы столкнуть профессора Цветаева144 с поста заведующего Музеем (у них были личные счеты): прислал телеграмму - дать делу ход; Цветаев же, в свою очередь, имел причины Эллиса не любить.
Поступок, которому имя "неряшество", огромный скандал; и на бедного Эллиса обрушилось все: и счеты министра с заведующим Музея, и нелюбовь заведующего, и ехидная радость газетчиков, ненавидевших Эллиса. Эллиса оклеветали по всей России; и опровержения печатались на четвертой газетной странице "петитом", а обвинения в том, что он вор - на первой странице с сенсационными заголовками, набранными аршинными буквами; тот факт, что судебный следователь прекратил "дело Эллиса", за отсутствием такового, что третейские судьи (проф. Муромцев145, проф. Лопатин, Маляптович146 и др.) - признали Эллиса невиновным в "краже"страниц из "Симаюний", которые он мог бы иметь от меня, от С. А. Полякова, - читатели сенсационных газет не узнали.
Отвратительный инцидент совершенно измучил - нас, Эллиса; с того времени в Эллисе замечается явный уклон к оккультизму; он скоро становится - приверженцем Штейнера.
В эти же месяцы происходила спешная организация "Книгоиздательства Мусагет", вызванного к жизни Э. Метнером; осень 1909 года окрашена для меня собраньями, организующими К-во "Мусагет". К "Мусагету" примкнули: Рачинский, Петровский, Сизов, Киселев, В. Нилендер, Садовской; редакционной) тройкою оказались: я, Метнер, Эллис; секретарем стал А. М. Кожебаткин147148.
В те месяцы появились из Оренбурга Ф. А. Степун149 и С. И. Гессен150, ищущие издателей для русского отделения международного философского журнала "Логос"; они вступили с нами в сношения; происходили беседы с Ф. А. Степуном и С. И. Гессеном; "Мусагет" принял "Логос". Задуман же был "Мусагет" широко, распадаясь в три линии: в линию собственно "Мусагета", имеющего - литературные цели, в "Орфея", "Логоса", философского обоснования проблемы культуры. В составе же "Логоса" действовали: Ф. А. Степун, С. И. Гессен, Б. В. Яковенко и Э. К. Метнер; в "Мусагете" -- я, Эллис, Метнер; в "Орфее" -- Петровский, Сизов, Киселев; все три линии стремилися вытянуться: возможно длиннее; внутри "Мусагета "всегда наблюдалась борьба трех тенденций (мистической, эстетической, философской). К "Логосу" примкнул ряд философов (между прочим проф. Б. А. Кистяковский); Шпет - стал вдали.
В это время знакомлюсь с покойным я Крахтом (скульптором); скоро в студии Крахта возникли собрания молодежи, естественно сгруппированной вокруг "Мусагета"; "Символизм", "Арабески"; и занимался проблемами философии и стихотворного ритма, дописывал "Серебряный Голубь".
Продолжалась деятельность религиозного О-ва; от "Свободной Эстетики" стал удаляться; в "Кружке " не бывал; с д'Альгеймами - разошелся, взяв сторону Метнера, переставшего бывать в "Доме Песни"; "Путь", вокруг которого группировались: Рачинский, Бердяев, Булгаков, кн. Трубецкой, Гершензон. "Весы" - кончались.
"аргонавтов"; Минцлова инспирирует нас - тем же все: идеями рыцарства, братства, служения Духу; от нее узнаю я ряд сведений в области эзотерической теософии; она знакомит с интимными курсами Штейнера, предупреждая, что перестала быть ученицей его; у нее-де - иные учители. Кто? Вопрос интригует и ставит А. Р. на естественную высоту перед нами: что знания ее перемешаны с импровизациями, что они отуманены крайне болезненным состояньем сознания ее, мы еще не разглядываем (разочарование наступило); по настоянию Минцловой, знакомящей с правилами духовного упражнения, еду в начале 1910 года в Бобровку151, где около трех недель отдаюсь "упражнениям".
В конце января по настоянию той же Минцловой - я в Петербурге; останавливаюсь на "башне" у В. И. Иванова.
Примечания
125 О глубокой духовной связи Вяч. Иванова и А. Минцловой см. дневниковые записи писателя (Иванов Вяч.
126 Замятнииа (у Белого фам. дана неверно) Мария Михайловна (1865--1919) близкий друг и домоправительница Вяч. Иванова и Л. Д. Зиновьевой-Аннибал.
127 Этот "инцидент" случился на заседании Московского Литературно-художественного кружка 27 января 1909 г., посвященного выступлению Вяч. Иванова на тему "Последние течения в литературе"; докладчику оппонировал А. Белый. В "Русском слове" (1909. JV° 22. 28 января) была опубликована заметка, посвященная этому скандалу, в которой сообщалось, что писатель Ф. Ф. Тищенко публично обвинил Белого в политической и этической беспринципности, в ответ на что Белый закричал: "Вы подлец! Я оскорблю вас действием!" На следующий день - 29 января - Брюсов писал Вяч. Иванову: "Я принял все меры, чтобы для Белого инцидент не имел дурных последствий" (ЛН. Т. 85. Валерий Брюсов. С. 520).
128 В Бобровку (Тверская губ.) Белый вместе с А. Петровским уехал 20 февраля 1909 г. и прожил там до середины марта.
129 Рачинская (урожд. Мамонтова) Татьяна Анатольевна (1864--1920) - жена Г. А. Рачинского (см. о нем комм. 52 к гл. 1).
130
131 Строки из стих. "Наин".
132 Из стих. "Жалоба" (1909).
133 Стих. "Наин" было адресовано "Пи-Рею". Имя это сопровождалось подстрочным примечанием автора: "солнечный гений".
134 Из стих. "Родина (Наскучили старые годы)".
135 См.: Стихотворения и поэмы. М., 1994. С. 224.
136 Так в среде последователей Штейнера именовалась антропософия.
137 Начало регулярных встреч Белого с А. Тургеневой, приехавшей к своей тете М. Олениной-д'Альгейм из Брюсселя, где она училась граверному искусству, относятся ко второй половине марте 1909 г. Ср. запись Белого об апреле того же года: "Возникающая любовь между мной и Асей" (Материал к биографии. Л. 56).
138 Поездка Белого в Киев (через Москву) состоялась в середине марта. 14 марта в киевском театре Медведева Белым была прочитана лекция "Современность и Пшибышевский".
139 Архитектурный памятник XV--XVIII вв. Упомянутая в тексте поездка датируется апрелем 1909 г.
140 В апреле 1909 г. отмечалось столетие со дня рождения Гоголя. Статья Белого Гоголь", приуроченная к этому юбилею, была напечатана в Весах (1909. No 4).
141 Мать Аси С. Н. Кампиони жила в имении своего мужа-лесничего Боголюбы (Волынская губ.).
142 Подмосковное имение Метнеров.
143 Ср. признание в письме С. Соловьева Белому (август 1909 г.): "Это лето наши души встречались редко".
144
145 Муромцев Сергей Андреевич (1850--1910) - юрист, публицист, земский деятель, профессор Московского университета; член ЦК конституционно-демократической партии, председатель I Государственной Думы.
146 Малянтович Павел Николаевич (1870--1939) - адвокат; министр юстиции Временного правительства.
147 Кожебаткин Александр Мелентьевич (1884--1942) - издатель, библиофил, секретарь издательства "Мусагет", владелец издательства "Альциона",
148 Ахрамович, (наст. фам. Ашмарин) Витольд Францевич (1882--1930) - литературный секретарь издательства "Мусагет", в дальнейшем - деятель советской кинематографии.
149 "Начало века". С. 451). Его перу принадлежат воспоминания о Белом, написанные в 1934 г. в связи со смертью писателя (см.: Воспоминания об Андрее Белом).
150 Гессен Сергей Иосифович (1887--1950) философ-неокантианец.
151 В Бобровке Белый пробыл с 10--12 января по 20 января 1910 г.