Стихи о Прекрасной Даме
Когда говоришь о поэте, то говоришь о центровом его образе, о мифе сердца его и о мифах, с ним связанных, требующих огромного комментария; если бы мы могли разложить эти мифы на мысли, то каждый "миф" Блока потребовал тома бы.
Говорить мне о внутренно-ясном и сложно-неясном во мне - не могу; и заранее обещаю, что многое в моих темах касания Блока покажется образным, т. е. рассудку неясным: ведь ясная мысль не совпадает конечно же с ясностью рассудочной мысли; порой ясно мыслить - наверное, быть обреченным к неясному выражению, т. е. отчетливо знать, что вот здесь, например, должна кончиться ясность; и - выступает из-под нее темный смысл (для рассудка) - все же ясный, когда мы положим его в наше сердце, и он в нашем сердце заленится процветающим образом; выжидать, чтобы образ созрел, не кромсать его в сердце рассудочными определениями, - это значит: быть ясным.
Блок - наш национальный поэт; его участь - всем нравиться без объяснения, чем он нам нравится; объяснения - периферичны; и понимание умом не покрывает глубины сердечного взятия; Пушкин понравится 12-летнему гимназистику: и ему, уже ставшему сорокалетним; сорокалетний, быть может, впервые, сознает природу поэзии Пушкина; но - так ли сознает, как гимназистик? Многие не пережили вторичного соприкосновения с поэтами; и - остаются при "гимназическом" понимании поэзии их; все оценки, диктуемые таким пониманием, - плоски; не убраны здесь предрассудки сознания; не попадает поэт в наше сердце.
Поэтому нам надо подставить, как чашу, сознание наше; и ждать, иногда очень долго, чтобы струя его жизни действительно пролилась в нас; поэт должен в нас пережить себя; мы должны наблюдать "его" жизнь в нашем сердце; на основании лишь такого конкретного наблюдения из нас прорастают суждения о музе его.
Понять Гете - понять связи "Фауста" со световою теорией18; понять Блока - понять связь стихов о "Прекрасной Даме" с "Двенадцатью"; вне этого понимания - Блок партийно раскромсан и разве что отражается и однобокой политике, которую он сам называет "маркизовой лужей". Не отдать Блока "луже" -- пройти в его мир, где один за другим из ствола поэтической жизни, как ветви, росли его мифы; и тут упираемся мы в первообраз его: тут "Прекрасная Дама" встает.
Все, написанное о Ней - полно пошлости, плоскости; видеть в Ней стиль и романтику средних веков, после смытую реальными, гражданскими темами, - непонимание Блока; увидеть в "Ней" сказку, приятную нам, - непонимание тоже. "Прекрасная Дама" непроницаема без вольфильства, без вольного философствования; в Ней - огромная, философская тема; и Блок в этой теме конкретный философ, то есть не тот кто штудирует серии теоретических книг - а тот, именно, кто своим переживаньем во плоти загадывает философскую тему.
Понять философскую или, верней, антропософскую тему его без узнания импульсов, одушевлявших сознание лучших русских 1900--1901-ых годов - невозможно; национальные поэты суть органы дыхания коллективов (больших или малых - не все ли равно); мы отметили его связь с Соловьевым; она - не случайна.
Начало девятисотых годов и конец девяностых - огромное, переломное время: все кризисы, которые переживаем мы ныне, - начало свершения перелома, уже наступившего в 1901 году; очень многие русские души так встретили этот год; Блок явился вождем их. В период времени написанья стихов "Ante Lucem"19 устремления художников и мыслителей пересекалися в темном, в до-светном; господствовал - пессимизм; небытие - разливалось; тогда Александр Александрович из себя выговаривал время, до-светное время: "Пусть светит месяц -- ", "Ночь распростерлась надо мною", "На завтра новый день угрюмый еще безрадостней взойдет", "Мне снилась смерть", "Земля мертва, земля уныла...", "Я стар душой. Какой-то жребий черный -- мой долгий путь", "И сам покой тосклив, и нас к земле гнетет бессильный труд, безвестная утрата...", "Стала душа, пораженная, комом холодной земли"; никакой еще Ее (с большой буквы) на горизонте сознанья А. А. не подымается вовсе; все женственное, что мы встречаем в строках, сосредоточено вокруг темы Офелии, земной девушки. Так 23 декабря 1898 года он пишет:
Но ты, Офелия, смотрела на Гамлета
Без счастья, без любви...20
А 8 февраля 1899 года опять пишет песню Офелии21; 28 мая 1900 года опять поминает Офелию он:
Мои грехи в твоих святых молитвах,
Офелия, о нимфа, помяни22.
Мы уже знаем, что образ Офелии связан для Блока с его ранней юностью, когда он, гимназист, играл Гамлета; роль Офелии исполняла Л. Д., будущая невеста А. А.23
Лишь 29 июля 1900 года, сейчас же после кончины Владимира Соловьева, подъемлется первая тема Софии у Блока. Офелия исчезает в строках:
То Вечно-Юная прошла
В неозаренные туманы24.
В следующем по времени стихотворении, помеченном 22 сентябрем 1900 года - опять Вечно-Юная ("Она" с большой буквы):
И в одиноком поклоненьи
Познал я истинность Твою25.
25 ноября в том же году опять обращение к Ней:
В Тебе - спасенье26.
Офелии - нет.
А в 1901 году раскрывается во всей силе Ее озаренье для Блока. "Ее" -- не называет вначале никак он; "Она"-- не имеет ни образа, ни подобия. "Она " есть "Она".
"Ты -- лучезарное виденье", "То -- Вечно-Юная", "И Ты вдали", "Я ждал Тебя". Сначала "Она" для него без-эпитетна и без-образна. Первое более внятное определение Вечно-Юной: Она - Дева, Закатная и Таинственная.
... Явись ко мне без гнева,
Закатная, Таинственная Дева27.
неизменен.
Все в облике одном предчувствую Тебя.28
Каков этот облик в начале явления своего пред поэтом? Какие цвета сопровождают его? Лучезарность, золото и лазурь Ей сопутствуют: "Ты - лучезарное виденье", "И лучезарность близко", "Жду волны - волны попутной к лучезарной глубине", "Ты над могилой - лучезарный храм" и т. д.
А солнечное золото и лазурь -- вот они: "И Ясная, потекла", "Солнце разлейте", "Этих снов золотых", "Нити бегут золотистые"... "Ты лазурью золотою просиявшая навек"... "В этой бездонной лазури"... "Это - бог лазурный... шлет... дары", "кто-то шепчет и смеется сквозь лазоревый туман"... "Ты лазурью сильна"... "Твоей лазурью процвести"... "Вдруг расцвела, в торжествуя"... "И... Ты плывешь в объятия лазурных сновидений"... "Тобой синеют, без границы моря, поля и горы, и леса"... Эта "лазурь"во второй половине 1901 года уже ослабляется: в голубое: "Прошла голубыми путями" (16 июля), "Над Твоей голубою дорогой" (16 июля), "Голубая царица земли" (16 декабря), "Голубая даль светла" (29 декабря), "Смотрит, смотрит свет голубой" (29 декабря).
Золото и лазурь - иконописные краски Софии; иконное изображенье Софии сопровождают те краски; и у Владимира Соловьева "Она"лазурью золотистой; или - в ней лазурь: "О, как в тебе лазури... много"... У Владимира Соловьева Она опускается с неба на землю, перенося свое золото и лазурь к нам, сюда:
Знайте же. Вечная Женственность ныне
В теле нетленном на землю идет.
В этом предвозвещеньи схождения на землю Ее А. А. вместе с Владимиром Соловьевым - духовный максималист.
Является стремление соединить вершину мысли с вершинною точкою личности; воплотить философию нового времени в жизнь; то стремление - своеобразный максимализм, отделяющий, например, Эмпедоклову философию о стихиях от самого Эмпедокла29, соединяющегося со стихией огня в мифе, о том, как он бросился в Этну. Стремление вот к такому максимализму рождает нам тему поэзии Блока.
Фауст - абстрактный максималист до первой сцены из "Фауста": до тоски по конкретному, заставляющей его взять чашу с ядом; решенье убить себя, - высекает в душе его жизнь; и жизнь отвечает: "Christ ist erstanden!30" И Фауст выходит в весну; там встречает он Гретхен; не понимая видения, поступает с Видением, как... Дон-Жуан: Мефистофель, Рассудок, - мешает понять: Гретхен есть Беатриче, его проводница к голосу Жизни; она только зеркало, - в котором отображается Та; к Ней ангелы Фауста возносят по смерти; и там в синеве созерцает он тайну Ее, через Нее узнает, кем была ему Гретхен; Гретхен встречает на небе:
Der früh Geliebte,
Nicht mehr Getrübte,
ück31.
На земле Фауст Гретхен не понял: и не сумел в ней увидеть соединенье Вечного с временным; разрезал в ней Вечное линией времени: убил Гретхен; убийство - самоубийство вместе со всеми следствиями - содержание двух частей "Фауста" и описание пути к конкретному максимализму; из "кукольного своего состояния" (Faust in Puppenzustand) вылетает он яркою бабочкой духа, Марианнусом:
Das Unbeschreibliche
Hier ist getan32.
Искание пересечения Вечного с временным, точка слияния Вечного с временным, стремление охватить время Вечным - конкретные поиски молодых символистов начала столетия: символ их символов - акт воплощенья Виденья, ведущего к созерцанию тайны Той, которая есть Mater Gloriosa33.
Таков образ Музы у Блока; кончается "Фауст" им; им открывается Блок.
Он - поэт-символист, теоретик-практик, понявший конкретно зарю
Соловьева, зарю наступления новой эпохи; он понял: заря есть сечение небом земных испарений; и - стало быть: понял - конкретное "да" "мозги и составы" (прекрасное выражение Апостола Павла), до облеченья себя новым телом культуры иль ризы Ее, уподобляемой эфирному току, пресуществляющему отношения человеческие в "Das Unbeschreibliche"34:
Фаусту это лишь стало возможным по смерти; о нем возглашают небесные хоры:
Vom edlen Geisterchor umgeben,
Wird sich der Neue kaum gewaehr,
Er ahnet kaum das frische Leben,
So gleicht er schon der heil'gen Schair.
Sieh: wie er jedem Erdenbande
Der altem Hūlle sich entrafft
Und aus ātherischem Gewande
Hervortritt erste Jugendkraft3S.
(Faust)
В Видении Блока загадано Блоку: произвести на земле - катастрофический акт: совершить несовершимое.
Будут страшны, будут несказанны
Неземные маски лиц...
Буду я взывать к Тебе: Осанна!
Сумасшедший, распростертый ниц.
Ты откроешь Лучезарный Лик.
И, свободный от земного плена,
Я пролью всю жизнь в последний крик36.
"Надвигается революция Духа" -- так гласят: философия и поэзия Владимира Соловьева, никому не известный еще, замечательный "Третий Завет" А. Н. Шмидт и еще не поднявшийся на поверхности жизни антропософический западный импульс, подводящий по-своему к встрече с Софией.
А. А. Блок в первой книге стихов - заостритель огромного импульса, подходящий к нему несравненно решительней Владимира Соловьева.
Уже для А. А. выявление Ее облика есть не мистический акт, а культурное деланье, предстоящее, может быть, завтра же - каждому. Как философски оформить проблему и как обложить ее Контом, Владимиром Соловьевым, - задача конкретных философов. И при помощи философии можно растолковать: тема яркой поэзии Блока, - не сказка, не стиль; она - тема, имеющая огромное философское основание.
Блок тогда уже знал, что со старым покончено; рухнули старые формы; и времена изменились; органы восприятия - перерождаются в нас. Все грядущие светы и тьмы, для поэзии Блока загаданы в том же образе: "Ты".
Не знаешь Ты, какие цели
Таишь в глубинах Риз Твоих,
Какие ангелы слетели,
В Тебе таятся в ожиданьи
Великий свет и злая тьма -
Разгадка всякого познанья
И бред великого ума37.
Понять А. А. Блока - понять: все есть для него объяснение звука зари, совершенно реальной; конкретностью окрашено для него наше время; и выход поэзии Блока из философии Соловьева, есть выход в конкретности факта зари; в воплощения Вечного в жизнь: это поняли символисты; аллегористы и декаденты, - не поняли: все искания и воплощения возникали проблемою связи Владимира Соловьева и Федорова38 с философией русской общественной мысли (с Лавровым39 и с Герценом).
Следующая стадия: - соединение философии Федорова (воскресение индивидуального) с углубленной проблемой народничества, воскресения народного коллектива как хора, оркестра, которой кончается "Фауст":
Alles Vergāngliche
Ist nur ein Gleichnis;
Das Unzulängliche
Hier wird's Ereignis;
Das Ubeschreibliche
Das Ewig-Weibliche
Zieht uns hinan40.
Только Gleichniss'ы41 новой проблемы становятся Ereigniss'ами42 мирового процесса, мистерией, солнечным градом и Новым Иерусалимом, Покровом Господнем; и этот Покров - Вечной Жены, Той, Которою кончается творчество старого Гете, Которою начинается творчество юноши Блока: конец здесь - начало; конец гуманизма; начало антропософии, примиряющей Запад с Востоком, являющей в конце варварской, капиталистически-буржуазной культуры не древнего эллина, а ветхого деньми Скифа в провиденциальном аспекте. Так "Скифы" загаданы уже нам в первых годах поэтической жизни А. А.; лики их - в складках ризы у Той, о Которой гласится:
Hōchste Herrscherin der Welt,
Lasse mich im blauen
Ausgespanntcn Himmelswelt
Dein Geheimnisschauen...43
(Goethe)
Мы преклонились у завета
Молчаньем храма смущены.
В лучах божественного света
С улыбкой ласковой Жены.
Единодушны и безмолвны.
Постигли солнечные волны
Вверху - на темных куполах,
И с этой ветхой позолоты
Из этой страшной глубины
На праздник мой спустился Кто-то
С улыбкой ласковой Жены44.
Блок эпохи "Крушения гуманизма"45 и "Скифов", есть Блок, нам рассказывающий отдельные из эпизодов огромного мирового переворота, начавшегося от реакции соединения неба с пучиною вод: там на небе улыбка Жены, а из бездны навстречу выходят прообразы Скифов, протянутых к свету из-под обломков обвала гуманистического ренессанса; и скифская линия русской поэзии, голосами Есенина, Клюева46 и Орешина47 в более поздних годах, перекликается с линией, исходящей от Блока и Соловьева.
Есть у Гете в теории красок великолепный отрывок, трактующий о моральном восприятии краски, где цвет превращается в символ морального мира; и палитра у поэта, и цвет его зорь, освещенье ландшафтов его дает нам бесконечное множество черточек, выясняющих его воззренья на мир: так: поэт сам себя истолковывает в выборе цвета.
В 1899 году А. А. говорит:
Земля мертва, земля уныла...
рассвет48.
Через год он пишет:
На небе зарево... Но все еще: -
... глухая ночь мертва,
Толпится вкруг меня, лесных дерев громада,
Но явственно доносится молва
Далекого, неведомого града49.
Звук грядущего града к нему приближается.
А через месяц уже умирает В. С. Соловьев, раньше всех увидавший, что -
Всходит омытое
Солнце любви...50
(Июнь 1900 года)
Потому что, - "Вечная женственность ныне идет!". В месяц же смерти Владимира Соловьева Блок пишет:
То вечно Юная прошла
В неозаренные туманы51.
Перед этим еще не был вовсе разгадан А. А. Ее образ; тот образ вставал перед ним в символическом образе Гамаюна, в стихотворении, посвященном картине В. М. Васнецова:
Она вещает и поет
Не в силах крыл поднять смятенных...
Вещает иго злых татар,
Вещает казней ряд кровавых,
И трус, и голод, и пожар,
Злодеев силу, гибель правых51...
Так пред явлением своим в лике Света Она появляется в образе мстящем: вещает грядущими "страшными летами", которые после уже воспевает поэт; все вещает она: будут - "Скифы", и "Куликово Поле", и "Калка", и - что еще? У Владимира Соловьева Она появляется Девой-Обидою, плещущей крыльями; старые символы Руси далекой соединяются с новыми символами Руси грядущей, "Слово о полку Игореве"с "Куликовым Полем" будущего, возглас "О, Русская земля, за шеломенем еси" с возгласами стихотворений Вл. Соловьева, с картинами Виктора Васнецова. Туманная атмосфера ушедшего века раскрылась в блесках огней.
Ищу спасенья.
Мои огни горят на высях гор.
Всю область ночи озарили.
Но ярче всех - во мне духовный взор
И Ты вдали... Но Ты ли?
Ищу спасенья.
Стихотворение оканчивается словами:
Там сходишь Ты с далеких светлых гор.
Я ждал Тебя. Я дух к Тебе простер.
В Тебе - спасенье!..52
В стихотворении намечены все особенности эпохи, в которую начинаем уже мы конкретно вступать: и напряжение чаяний, и великий соблазн от подмены (-- Но - Ты ли?).
Предчувствую Тебя. Года проходят мимо -
Все в образе одном, предчувствую Тебя.
Весь горизонт в огне - и ясен нестерпимо,
И молча жду, - тоскуя и любя.
Но страшно мне; изменишь облик Ты?
И дерзкое возбудишь подозренье,
Сменив в конце привычные черты.
О, как паду и горестно и низко,
Не одолев смертельные мечты!
Как ясен горизонт! И лучезарность близко.
Но страшно мне: изменишь облик Ты53.
В стихотворениях летних 1901 года у Блока характеристика Ее веяний совпадает во всем с характеристикой Владимира Соловьева: в лазури и в золоте оба Ее созерцают; но она выявляется в чисто блоковском переплетении тем; индивидуальней, интимнее звучат темы у Блока; и - далее, с осени того года рисуется нисхождение Ее в хаос стихийного мира, и "пучину морскую"; здесь сферы Ее пересекаются уже с сферой Майи ("Астарты" по Блоку); и возникают соблазны, неведомые поэзии Соловьева: по-новому восстанавливается связь с Фетом и с Лермонтовым; и - появляются: врубелевские тона.
Лучезарность не сразу является в строчках Блока; она разгорается из "огней" ("Мои огни горят на высях гор...", "Весь горизонт в огне").
Слетает - в вихре и огне
Крылатый ангел от страниц Корана54.
(3 июня 1900 года)
Потом - "огней" нет: есть лазурь и есть золото.
Но "огни" подымаются сызнова: "Стану, верный велениям Рока, постигать огневую игру"... "Я умчусь огневыми кругами" (18 августа), "Пылаю " (2 ноября), "Как сердца горят над бездной", "За ладьей - огневые струи - беспокойные песни мои" (20 декабря), "Первый день твоей весны будет пламенное лето" (25 декабря).
Эта вспышка огней сопровождается ослаблением лазури до голубого, от приближения Ее к сферам, где Лик начинает двоиться Ее, заслоняемый Ликом Астарты:
Но и ночью в час ответа
Ты уйдешь в речной камыш55.
(14 июня 1901 года)
Или: "Ты -- другая, немая, безликая, притаилась, колдуешь в тихий" (23 ноября 1901 года), "Злая дева, за тобою вышлю северную ночь". Это уже не "Она", Кто - "лазурью золотистой просиявшая навек".
От тяжелого бремени лет
Я спасался одной ворожбой.
И опять ворожу над тобой,
Но не ясен и смутен ответ56.
Тут "она" -- с буквы маленькой.
Я все гадаю над тобою,
Но, истомленный ворожбой,
Смотрю в глаза твои порою
И вижу пламень роковой57.
"ней" (с маленькой буквы), к Астарте, то вдруг обращает к Той, Ясной, которую помещает он в терем (?), которую в терему он пытается страстно настигнуть:
И когда среди мрака снопами
Искры станут кружиться в дыму,
Я умчусь с огневыми кругами
И настигну Тебя в терему58.
Дым огней превращается в тени, которые начинают все более выступать и противиться пресуществлению Ее хаоса водного; и лазурь -- померкает, а золото -- то подменяется светом, а то осаждается позолотою на церковных
До осени 1901 года Она объективно сияет А. А., как Владимиру Соловьеву, а свет Ее, проницая душевность, в душевности топится, растворяется; и подымаются страстные, я бы сказал, что хлыстовские ноты радения, нетерпения, ожидания Ее сошествия в личную биографию; Лик Ее оплотневает; и - появляется ряд новых образов, сопровождающих главную тему поэзии Блока.
Появляются Церковь и Храм, не духовный, сияющий храм, а храм каменный. Слово "церковь" сперва очень редко встречаем у Блока.
Но с глубокою верою в Бога
Мне и темная церковь светла59.
Здесь А. А. нуждается в церкви еще, как в существенном знаке.
Уже в конце года в другом лейтмотиве "она" (с буквы маленькой): с атрибутами чар, как волшебница, выплывает в стихиях метели; тогда раздается звук колокола, церковного, которого не было прежде у Блока:
Опять волшебницей всплыла,
И в вечном свете, в вечном звоне
Церквей смешались купола60.
(27 ноября)
Как не похож лейтмотив этой мчащейся в стонущем вихре "волшебницы" с лейтмотивом Ее: "Ты - цветешь одиноко. Ты лазурью сильна".
Точно знанье о Ней, отлетающее, А. А. силится закрепить в тяжелейшие ризы иконы.
В 1902 году звучит колокол, прежде неслышный, для всех оглашая пришествие: ""Высок и внятен колокольный зов", "Церковный свод давал размерным звоном всем путникам напутственный ответ", "Тайна жизни теплится, благовестны звоны", "Несутся звуки ", "Слышу колокол" и т. д. В 1901 году встречи с Нею происходили в полях, а не в храме; теперь эти встречи - в "церковной ограде"; Она, замыкая себя в круг материи, опускается в низшие сферы; предметами культа обложены плотно все мысли и чувства о Ней; всюду - церковь и храм, храм - вещественный: "Озарены церковные ступени"... "Ты здесь пройдешь, холодный камень тронешь, одетый страшной святостью веков"... "У строгих образов", "Церковный свод давал... напутственный ответ", "В лампадном свете образа", "Мы преклонились у завета, молчаньем храма смущены", "Вверху - на темных куполах", "Я укрыт до времени в приделе", "Мы живем в старинной келье", "Кто-то... шепчется у святой иконы", "Я знаю; мы в храме вдвоем", "На мирные ступени всходите все", "Люблю высокие соборы душой смиренной посещать", "Брожу в стенах монастыря", "И вечно бледный воск свечей, и убеленные карнизы", "Ночь долга, как ряд заутрен и ", "Внимай словам церковной службы", "Огонь кадильный берегу", "И за церковную ограду" и т. д. Всюду: церкви, ступени церковные, ризы, лампадки, кадила, заутрени, свечи, карнизы; везде - ограниченность: кельи, приделы, ограды. В приделы, в ограды и в кельи проходит Она; и колеблются тени и мраки вокруг.
Лейтмотиву колоколов и церковных оград соответствуют лейтмотивы теней и полусумрака; прогнанный Ею в прозрениях 1901 года, тот сумрак опять настигает. И можно сказать; мглою, тенью и сумраком - переполнены строки Блока: так золото и лазурь предыдущего года пресуществляются в этом году в свет и в тьму. Отступление в тень есть последствие дерзости - Ее настигнуть, ворваться насильственно в терем к Ней:
И настигну тебя в терему61.
Это написано 18 августа 1901 года, а 24 августа слышится уже последствие "дерзости": "Видно, дни золотые прошли"; и далее:
От себя ли скрывать
Роковую потерю?62
Через три дня написано:
Или великое свершилось,
И ты хранить завет времен
И, озаренная, укрылась
От дуновения племен?63
И - нота раздвоенности:
И ты безоблачно светла,
Но лишь в бессмертьи - не в юдоли64.
Как будто бы дерзостная катастрофическая попытка преобразить мир юдоли отражена духом тьмы; вырывается:
Смотри я отступаю в тени.
То тени церквей, стен пределов и келий. И - тень поднимается над 1902 годом: -
- "Бегут неверные дневные тени", "Здесь, в этой мгле у строгих образов", "Ложится мгла", "Сгущался мрак церковного порога", "в тени не виделось ни зги", "Из сумрака... шаги", "над сумрачным амвоном", "И лестница темна", "И сумерки вокруг", "Там, в полусумраке собора", "Там, в сводах сумрак неизвестный", "Солнцу нет возврата из надвигающейся тьмы", "Там сумерки невнятно ", "На темном пороге тайком святые шепчу имена", "Когда, окутанные тенью, мои погаснут небеса", "Люблю... входить на сумрачные своды" (собора), "Теряясь в мгле", "Свет в окошке шатался в полусумраке -- один" и т. д. "Меняются, темнеют, глохнут стены", "Я... всходил... на темные ступени", "И помрачились высоты", "Я соблюдаю полутьму" и т. д. Главным образом эти сумрак и тень наполняют и церкви.
Вхожу я в темные храмы,
Совершаю бедный обряд65...
Или:
А хмурое небо низко --
Покрыло и самый храм66.
Появление сумрака -- появление сумрака в храме, который трепещет сиянием "красных лампад"; распространяется розовый отблеск и смешивается с погасающей золотой лучезарностью 901 года в ту особую, розово-золотую, густую и пряную обрядовую атмосферу, в которой таится нетерпеливое ожидание встречи с ней, материализованной в образ, входящий в храм. Розовое, озаренное заменяет лазурь золотистую, лучезарную. Розово-золотое есть смесь света с тьмой; вместе с тем: это розово-золотое - нетерпеливость ее ожидания. Характернейшим стихотворением этого времени я считаю стихи, по недоразумению посвященные С. М. Соловьеву:
Бегут дневные розовые тени.
колокольный зов.
Озарены церковные ступени.
Их камень жив - и ждет твоих шагов...
Ты здесь пройдешь, холодный камень тронешь,
Одетый страшной святостью веков,
И, может быть, цветок весны уронишь
Здесь, в этой мгле у строгих образов.
Растут невнятно розовые тени,
Высок и внятен колокольный зов.
Ложится мгла на старые ступени...
Я озарен -- я жду Твоих шагов67.
В приводимом стихотворении проходят главнейшие темы 902 года: мгла, розовость ожидания -- сейчас, непосредственно (не было нетерпения этого в предыдущем году).
Озарен: "Я озарен", "И путник шел, закатом озарен", "И дале шел закатом озарен", "А в лицо мне глядит, озаренный, только образ, лишь сон о Ней", "Озарены церковные ступени", "Брезжит бледная заря", "А в лицо мне глядит озаренный" и т. д.
"Я озарен -- я меду твоих шагов": здесь надежда на невозможную встречу звучит нетерпением, зудом, тьмой страстности, только извне озаряемой, не прозаренной; прожигающий душу, становится озарением - озарением внешнего покрывала пучины страстей; оттого поднимаются ноты хлыстовства.
Нетерпением окрашен весь 902 год: "Я меду твоих шагов", "Я укрыт до времени в пределе, но растут великие крыла, час придет -- исчезнет мысль о теле, станет высь прозрачна и светла", "Ждать ли пламенных безумий молодой души?99, "Встретить брачными дарами вестников конца?", "Мы помчимся к бездорожью в несказанный свет...", "К нам прольется в двери келий светлая лазурь", "Жду вселенского света", "В ризах целомудрия, о, святая, где ты?", "Жду я", "О, взойди лее предо мною не в одном воображеньи", "Я знаю: мы в храме вдвоем", "Гадай и меди", "Она сама к тебе сойдет", "Я, отрок, зажигаю свечи, огонь кадильный берегу...", "Все медали какой-то вести", "К ночи медали странных вестей", "Давно мне не было вестей", "Я вышел в ночь... несуществующих принять", "Яснее, ближе сон конца", "Там меду я Прекрасной Дамы в сияньи красных лампад", "Будет день, и распахнутся двери", "Буду я взывать к Тебе: Осанна! Сумасшедший, распростертый ниц", "Разгораются тайные знаки", "Я знаю: Ты здесь. Ты -- близко"... и т. д.
Не следует забывать, что безумные ожидания Ее близости звучат страстными криками в темном храме, слегка озаряемом трепетом красных лампад, - в миг, когда хмурое небо "покрыло и самый храм"; ожидание это сопровождается стуками, медиумизмом и спиритизмом. ("О, как понять, откуда стук", "Узнать, понять далекий шорох, близкий ропот, несуществующих принять, поверить в конский топот", "Все диким страхом смятено", "И на дороге ужас веет", "Войдет подобие лица", "Но были шорохи и стуки"... и т. д.); представьте себе обуянного исступленным экстазом, твердящего в темном храме средь "красных лампад" заклинанье: "Приди, о, приди!" И вам станет понятным страх ждущего, который
... Спрятал голову в колени
И не покажет мне лица68.
Или:
Прильнув к церковной ступени,
Боюсь оглянуться назад69.
В таком состояньи понятны слова:
Ты свята, но я Тебе не верю,
И давно все знаю наперед:
Будет день, и распахнутся двери,
Вереница белая пройдет.
Будут страшны, будут несказанны
Неземные маски лиц...
Буду я взывать к Тебе: Осанна!
70.
И вот - накатило: и происходит все то, что предвиделось в стихотворении:
Гадай и жди. Среди полночи
В твоем окошке, милый друг,
Зажгутся дерзостные очи,
Послышится условный стук.
И мимо, задувая свечи,
Как некий Дух, закрыв лицо,
С надеждой невозможной встречи
Пройдет на милое крыльцо71.
Кто же приходит? Она? Та, которую называл А. А. Девой, Зарей, Купиной, Вечно-Юной, лазурью Сильной?
Закатная таинственная Дева...72
Нет, не Дева уже, а... Жена. Характерно: "Она" изменяется в 1902 году у А. А. ("Но страшно мне: изменишь облик Ты...")
И с этой ветхой позолоты,
Из этой страшной глубины
На праздник мой спустился Кто-то,
Жены73.
Эту Жену, иль "жену" (с маленькой буквы) ждет, как любовницу он:
Истомленный жду я
Ласковую, милую74.
Он ждет, что -
"Забрезжит брачная заря.
"Жена" ему шепчет:
Милый, милый, тебя обниму.
Или:
Там жду я Прекрасной Дамы
В сияньи красных лампад75.
Куда же девалась лазурью сильная Дева? Прекрасная Дама, Жена, - вместо Девы пришла.
Я соблюдаю полутьму
В Ее... алькове76.
Как? У владычицы Вселенной - альков? Нет, - просто какая-то "дама"; поэтому я не верю эпитету в "нетронутом" алькове... И "дама" является: и за "дамой " следит он:
И я, невидимый для всех,
Следил мужчины профиль грубый,
Ее сребристо-черный мех
И что-то шепчущие губы77.
Понятно, что после таких ужасающих перемещений сознания воскликнешь:
Ты свята, но я Тебе не верю78.
И наткнешься, блуждая средь темных подъездов на "дом":
Там в сумерках белел дверной навес
Под вывеской "Цветы", прикреплен болтом.
Там гул шагов терялся и исчез
На лестнице - при свете лампы желтом79.
Разве не чувствуете, что происходит трагедия, переживаемая хлыстовским сознанием: прозрение подменяется озарением (лучезарное горы инспирации80 к пресловутому дому "Цветы". Начинается с "Девы" ("Я озарен, я жду Твоих шагов"); подменяется далее лик Зари ликом Дамы:
И от вершин зубчатых леса
Забрезжит брачная заря81.
Следующее по времени стихотворение:
Говорили короткие речи.
К ночи ждали странных вестей.
. . . . . . . . . . . . . . .
Все ждали какой-то вести.
Из отрывков слов я узнал
Сумасшедший бред о невесте,
О том, что кто-то бежал82.
Кто бежал? Откуда? Куда? Но отвечает следующее по времени стихотворение:
Сбежал с горы и замер в чаще.
Кругом мелькают фонари...
Меня проищут до зари.
. . . . . . . . . . . . .
Мое болото их затянет
Сомкнётся мутное кольцо,
И, опрокинувшись, заглянет
Мой белый призрак им в лицо.
Вместо "брачной " зари остается:
Холодная черта зари -
Как память близкого недуга
И верный знак, что мы внутри
Неразмыкаемого крута.
Преждевременное озарение светом Духа непросветленной глуби пучин подсознания вызывает огромные бури; встают - двойники (наши низшие страсти), которых не ведаем, отдавался голой мистике без духовной науки; когда напрягается свет, - напрягаются снизу темнейшие силы: душа - разрывается.
Лейтмотив двойника подымается в темах поэзии Блока тогда, когда он в нетерпении, упреждая все сроки, пытается настигать в терему свою Музу; двойник - страж порога духовного мира83: "Уже двоилась, шевелясь, безумная, больная дума" (1902), "Жду удара или божественного дара" (1902) (преждевременное порывание к "дару" приносит "удар". "И опрокинувшись, заглянет, мой белый призрак им в лицо", "Навстречу мне из темноты явился человек", "И в этот час в пустые тени войдет подобие лица, и будет в зеркале без тени изображенье Пришлеца", "И вот, слышнее звон копыт, и белый конь ко мне несется... И стало ясно, кто молчит и на пустом седле смеется"... (Конечно же, - мчится, навстречу двойник вместо света Духовного Мира: не проработано подсознание); этот двойник то становится профилем грубым мужчины ("следил мужчины профиль грубый "), а то он - Иуда ("возник Иуда в холодной маске, на коне"); [Лейтмотив] двойника, возникая впервые в падении 902 года, протянут сквозь весь первый том: "Я знаю все. Но мы -- вдвоем. Теперь не может быть и речи, что не одни мы здесь идем, что Кто-то задувает свечи", "Мой страшный, мой Близкий -- "; этот черный монах притаился в глубинах сознания рыцаря Светлой Музы: то он увлекает его в сумрак красных лампад, выговаривая из него свои страшные тайны:
Боюсь души моей двуликой
И осторожно хороню
Свой образ дьявольский и дикий
В сию священную броню.
В своей молитве суеверной
Ищу защиты у Христа,
Но из-под маски лицемерной
Смеются лживые уста84.
Вытолкнутый из глубины подсознанья вовне, он становится "черненьким человечком", которого понимает А. А. в конце первого тома стихов:
По городу бегал черный человек.
Гасил он фонарики, карабкаясь на лестницу85.
Это сам рыцарь Дамы:
Я бежал переулками мимо,
И меня проглотили дома86.
И себя самого видит он в замечательном стихотворении первого тома:
Я руки жал. Я, улыбаясь, знал:
Пробьют часы. Мне будут делать знаки,
Поймут, что я кого-то увидал.
Ты подойдешь. Сожмешь мне больно руку,
Ты скажешь: "Брось. Ты возбуждаешь смех".
Но я пойму - по голосу, по звуку,
Что ты меня боишься больше всех...
Я закричу, беспомощный и бледный,
Вокруг себя бесцельно оглянусь.
Потом - очнусь у двери с ручкой медной,
Увижу всех... и слабо улыбнусь 87.
Он видит того, кто жил в нем, но кто, убежав из него, стал гасить все "фонарики, карабкаясь на лестницу". Но раздвоение - необходимо; оно оттого, что душа посвященного в свете Ее (дева) - уже родила искру духа: "младенца".
Звезда-предвестница взошла,
Над бездной плакал голос новый -
Младенца дева родила88.
Младенец, рожденный от девы, есть рыцарь, живущий в приделе Иоанна:
Недвижный страж, - хранил огонь лампад.
И вот - Она, и к Ней - моя Осанна -
Венец трудов - превыше всех наград89.
Это - часть высших, светлых способностей, продолжающих в горних светах Ее созерцать и в лазури, и в золоте солнца в то время, когда в низших сферах сознания совершается страшная схватка с собою самим. "Постигли солнечные волны", "В лучах божественного света улыбка вспомнилась", "Остерегающий струился сеет" (1902), "Высь прозрачна и светла" (1902), "Смотри, как солнечные ласки в лазури нежат строгий крест" (1902), "В " (1902), "Верю в солнце завета" (1902), "Непостижного света задрожали струи", "Ярким солнцем залитая шла Ты" (1902), "Крылатых слышу голоса" (1902), "Я возвращусь к Тебе" (1902), "Не понять Золотого Глагола изнуренной железом мечте" (1902), "Восстав от тягостного сна перед Тобою, Златокудрой, склоняю долу знамена", "Душа блаженна, Ты близка", "Навеки преданный Святыне во всем послушаюсь Тебя", "Подходя к золотому порогу, затихал пред Твоими дверьми", "Светлый меч нам вскроет двери ослепительного дня".
Или:
Что мгновенные бессилья?
Время - легкий дым...
Мы опять расплещем крылья,
Снова отлетим.
И опять, в безумной смене
Рассекая твердь,
Встретим новый вихрь видений,
Встретим жизнь и смерть 90.
песня от мудрости; мудрость, софийность в А. А. не ограничивается сверхсознанием; она простирается в сферу рассудочную, подавая порой нам поводы мыслить, что много трагедий А. А. в сфере внутренних опытов произошли от излишнего интеллектуализма его, не позволяющего мысли небесной, Софии, вструиться в мысль мозга (в мысль Канта). Сухое внимание интеллектуалиста сопровождает порой интуицию Блока, раскалывая ее; и - он говорит:
Сухим вниманьем я живу.
Или:
Мой монастырь, где я томлюсь безбожно, -
Под зноем разума расплавленный гранит91.
Этою мыслью он числит: "И - числю, числю без тебя".
Я не достигну примиренья,
Ты не поймешь проклятых числ92.
Или:
И, многовластный, числю...
Это счисление утомляет А. А.
Где новый скит? Где монастырь мой новый?
Не в небесах, где гробовая тьма,
А на земле, - и пошлый, и здоровый,
Где все найду, когда сойду с ума93.
Но с ума А. А. все ж не сходит, ибо в нем самосознание живо; оно обнаруживает ему грань меж рассудком и разумом, меж умом и Софией, меж мирознанием и Богопознанием:
Передо мною - грань Богопознанья,
Неизбежный сумрак, черный дым94.
И, прибавлю от себя, - страх беспредельности, осознанный - им, как основа холодного кантианского мышления в пределах; недаром в стихотворении, посвященном Иммануилу Канту, он пишет:
Такие крохотные ножки...
Такие ручки у меня95.
Эти ширмы - граница образования кантианских понятий. Свет дневного рассудка ("И числю, числю") -- здесь гаснет. Но он углубляется самосознанием в сумрак:
Углубись еще бесстрастней
В сумрак духа своего96.
И тогда этот сумрак свободно синеет премудростью зарассудочной мысли, глубинностью мысли Софии:
Ты сильна, царица, глубинностью,
В твоей книге раззолочены страницы97.
И он проходит в сферы "царицы, ищущей смысла", у которой "синие загадки"; здесь постигают тайны кипучие живомыслия:
Никому не открою ныне
Того, что рождается в мысли.
Блуждаю, томлюсь и числю98.
Но - "ширмы" Канта отставлены; страх пред живой, кипучею мыслью преодолен; и он знает Гетево "Stirb und Werde"99:
Здесь печально скажут: Угас.
Но там прозвучит: Воскресни.
И уже тут начинается мудрость:
Иду за Тобой -
Мне путь неизвестный ведом100.
Это путь к Мудрости, к синим ночам живомыслия, где
Протекали над книгой Глубинной
Синие ночи царицы101.
Здесь синие волны свободной, безмерной духовной конкретности, или софийные мысли:
Киваю синему раздолью,
Несусь в пылающем бреду,
И в складки ризы темносиней
Укрыл любимую звезду102.
Темно-синие ризы - Ее; а - звезды есть звезды нераскрывшейся, издали слышимой инспирации:
Отворилось облако высоко,
И упала Голубиная книга.
А... из лазурного ока
Прилетела воркующая птица103.
Воркующая птица есть мудрость, не знающая кантианских пределов, или - мысль - собственно. И доверием к мудрости, к мысли под коростой внешнего исчисления дышит ряд строк.
Лишь единая мудрость достойна
Перейти в неизбежную ночь104.
Остальному в себе сказать надо решительно: "Strib".
"Strib und Werde"
Что "Werde"?
Отрекись от любимых творений,
От людей и общений в миру,
Отрекись от мирских вожделений,
и молись ввечеру105,
Чтоб -
... дух на грани пробужденья
Воспрянул, вскрикнул и обрел
Давно мелькнувшее виденье106.
Вспыхивают огни мысли.
Мои огни горят на высях гор,
Всю область ночи озарили,
Но ярче всех - во мне духовный взор
И Ты вдали...107
Мысль освещает неосвещенную область ночи, а вера, соединенная с знаньем - ведет.
Медленно, тяжко и верно
Мерю ночные пути:
Полному веры безмерной
К утру возможно дойти100,
Потому что -
Нет меры нашему Познанью...109
Погибла прежняя ложь
И близится вихрь видений110.
Но это для того, кто умеет сочетать в мудрости жизнь и Любовь:
Как с жизнью страстной я, мудрый царь,
Сочетаю Тебя, Любовь111?
Сочетают несочетаемое - терны страданий.
Терны венчают смиренных и мудрых
Белым огнем Купины112.
Здесь Мудрость и "антропос" (человек) - антропософически слиты:
Она и ты - один закон,
Одно веленье Высшей Воли113.
О том гласят письмена:
Я вас открыл, святые письмена.
Я вас храню...114
. . . . . . . . . . . . . . .
Завет служенья Непостижной115.
. . . . . . . . . . . . . . .
Навеки преданный Святыне
Во всем послушаюсь Тебя116.
Это знанье истоков пути, превращающее синеву в леса ангельских крылий (опять выраженье Блока), его наделяет особою, тайною силою знания.
Ты нездешней, видно, силой
Наделен и окрылен117.
Или:
Я - меч, заостренный с обеих сторон.
Я правлю, Архангел, Ее Судьбой.
В щите моем камень зеленый зажжен.
Зажжен не мной - Господней Рукой118.
В высотах сознанья А. А. обитала высокая мудрость, не проплавленная в мелочи жизни и их не сумевшая переплавить: в вопросе переплавленья жизни А. А. упреждает все сроки; и оттого-то - трагедия всей крестной жизни поэта.
Печать тайной мудрости заставляет поэта высказывать: "Я, изнуренный и премудрый", "Я знаю все", "Сосчитал, что никому не дано"...
С детских лет он "искал таинственных соцветий и, прозревающий едва, еще шумел, как в играх дети". "В тихом воздухе - тающее, "...
Это "знающее " он таит про себя:
Я скрыл лицо, и проходили годы.
Я пребывал в Служеньи много лет119.
Или: "Молчаливые мне понятны и люблю обращенных в слух; за словами - сквозь гул невнятный просыпается светлый Дух". Или: "Но во мне - потаенное знанье". Или: "Никому не открою ныне того, что свершается в мысли", потому что "одна... отражается в каждом слоге". Или: "И в складки ризы темно-синей укрыл Любимую Звезду". Стих для поэта - завеса, Ее укрывающая, иль порог, не позволяющий заглянуть за черту.
Поставлю на страже звенящий стих.
Так что слова поэта есть "Меч, заостренный с обеих сторон"; не поэт, а - пророк он: "Мне в сердце во лег ли красноватый уголь пророка".
И пророчественными строками порою он дышит; так, разве строки, написанные до войны и пожаров общественных, - не пророчество?
Мой конец предназначенный близок,
И война и пожар -- впереди120.
121 - не явный прозор:
Вещает иго злых татар,
Вещает казней ряд кровавых,
И трус, и голод, и пожар,
Но эти прозрения, тайная мудрость, ему доставались наградою за неимоверную боль повседневного умирания; и криком боли сопровождает прозренья он:
"Веселий не надо мне"... "Солнцу нет возврата"...
После Видения, уму непостижного, - чувство пустыни, страд aim я, умирания: "Избрал иную дорогу я, - иду - и песни не те"...
Какие же песни теперь? "Было сладко знать о потере, но смешно о ней говорить", "Ужасен холод вечеров", "Смотри туда -- в хаос безмерный, куда склоняется твой день", "Помрачились высоты"; "Отлетело Виденье, захлопнулись двери", "Пускай другой отыщет двери, какие мне не суждены"... "Не понять Золотого Глагола", "Догорающий факел закинь", "Я искал голубую дорогу и кричал, оглушенный людьми", "Все забылось -- забылось давно", "Я один. Я прощу. Я молчу", "Сердце несчастно", "И пробуждение мое безжеланно", "Мне больше не надо от Вас ничего: я никогда не мечтал о чуде", "Днем никому не жаль меня -- мне ночью жаль мое молчанье", "Молчаливому от муки шею крепко обойму"; все пути к восхождению обрывались для Блока порою:
А на стене - а на стене -
Незримый Кто-то, черный
Кто-то Людей считает в тишине122.
Слово теперь подымается, как излюбленное в 1903--1904 годах, в конце первого тома: "Бегал черный человек", "черный человечек ", "у вас было черное... платье", "черный кто-то", "ходил я в фраке", "под копытом чернела вода", "в черной ", "черная ночь... увлекла" и т. д.
Все чернеет оттого, что
Но песни слагаю - я не знаю кому123.
В конце первого тома везде грусть о Прошлом Видении. Сперва поэт смотрит на будущее; но будущее в конце первого тома уже за плечами; и - поднимается нота прошлого (с 182-й страницы124"Мы пропели и прошли", "Ушел по той же тропинке, куда уходило вчерашнее", "А я забыла вчерашнее", "Все забылось, забылось давно", "Дела свершились", "И дни ", "И поднимаются прошлые сны", "Мне снилось, ", "У забытых могил пробивалась трава. Мы забыли вчера... И забыли слова... И настала кругом тишина", "Забудьте " (про чудо), "То, что свершилось, -- свершилось в вышине", "Этой повестью долгих, блаженных исканий полна моя душная песенная грудь", "Из этих песен я сделал созданье", "Я знаю, не вспомнишь Ты, Светлая, зла, которое билось во мне, когда Ты, стройно-бела, как лебедь к моей глубине", "Я давно не встречаю румянца", "Ты отошла, не дав ответа, а я уснул, к волнам сойдя", "Непробудная... Спи до срока";
Вот он ряд гробовых ступеней
И меж них - никого. Мы вдвоем.
Спи ты, нежная спутница дней,
Залитых небывалым лучом.
Ты с улыбкой зовешь: не буди.
Золотистые пряди на лбу.
Золотой образок на груди125.
Первый том - потрясенье: стремительный выход из лона искусства; и - встреча с Видением Лучезарной подруги; и - далее: неумение воплотить эту встречу, обрыв всех путей; и - вторичное присягновение искусству как сфере, высвобождающей из страдания; какой красотою и болью рисует природу он после катастрофы, произошедшей с ним:
Окно открыто. Воздух резок.
За желто-красную листву
Уходит месяца отрезок.
Он скоро будет - светлый серп,
Его закат, его ущерб
В последний раз ласкает очи.
Как и тогда, звенит окно,
Но голос мой, как воздух свежий,
Под тростником у прибережий,
Как бледен месяц в синеве,
Как золотится тонкий волос...
Как там качается в листве
126
Стихотворения, подобные приведенному, останутся вечными образцами для настоящих, прошедших, грядущих поэтов; но "вечное" здесь высекается - болью, молчанием, внутренним знанием. Это молчание, знание - лейтмотив, подымающийся в 1903--1904 годах после Видения 901 года и срыва 902-го: "Настала тишина, и голос важный, голос благосклонный запел вверху, как тонкая струна"... Этот голос есть внутренний голос, уподобляемый сократову демону127; он и диктует А. А. его кованые, бессмертные строки: "Молчаливые мне понятны", "Ты сильна, Царица, глубинностью", "Люблю обращенных в слух", "Во мне - потаенное знание", "Никому не открою ныне", "Я тайну блюду", "Все, что в сердце твоем туманится, станет ясно в моей тишине", "Я не скрываю, что плачу, когда поклоняюсь, но, перейдя за черту человеческой речи, я молчу"... "Кто-то Сильный и Знающий... "... "Мы мало говорили, но молчанья были глубоки"... "Мы поняли, что годы молчанья были ясны"... "Тишина озаренных", "Тишины снегового намека, успокоенных дум не буди"... "Кто бунтует - в том сердце щедро, но безмерно прав молчаливый"... и т. д.
И молчание знания, добытого через смерть, высекает в поэзии Блока черты того внутреннего реализма, который видит глубинное во внешнем; реалистическая струя к концу тома стремительно крепнет; появляются: "Желтые полоски вечерних фонарей", "На Вас было черное закрытое платье"; "Ей было пятнадцать лет. Но по стуку сердца - невестой быть мне могла"... "Белые священники с улыбкой хоронили маленькую девочку в платье голубом"... "Темная, бледно-зеленая детская комната. Нянюшка бродит сонная"; появляется фабрика, появляется география мест ("Мы шли на Лидо"...), появляются стихотворения из газет: "Приходил человек с оловянной бляхой на теплой шапке"... "Лошадь "..., "Везли балаган"; вычерчиваются бытовые подробности: "Сладко... в мягком, стеганом халате перебраться на кровать". Появляется выписка образа, удивительная по отчетливости: "Зайчик розовый запляшет по цветочкам на стене", "В золотистых перьях тучек танец нежных вечерниц"; образы получают от этого выпуклость:
Всадник в битвенном наряде,
Светлых кудрей вьются пряди,
Искры на мече.
Белый конь, как цвет вишневый,
Блещут стремена...
Пролилась весна...128
Но Блок крепнет в своей поэтической мощи ценою страданья, ценой безглагольного тайного подвига антропософских исканий своих, не слагаемых в слово.
Стихотворения о "Прекрасной Даме" праздник в поэзии русской.
И прав был, конечно, сектант, мне сказавший: "У нас есть один лишь поэт, но поэт - гениальный: поэт этот - "Блок".
Впечатление от вышедшей книги стихов лишь суммировало пережития трех последних годин; стихи Блока, вошедшие в книгу, переживали мы прежде; еще до печатанья: все стихи А. А. этого времени попадали в Москву, где они распространялись в литературных кружках модернистов. Но, помнится: "Грифы" (писатели, сгруппированные вокруг книгоиздательства "Грифы") относились к поэзии Блока теплей, горячее, чем " Скорпионовцы"; в книгоиздательстве "Скорпион" доминировал Брюсов; и влияние начинающих оттеснялось влиянием Брюсова, считавшего самого себя естественным и единственным поэтическим королем; К. Д. Бальмонт, наиболее популярный поэт модернистов в книгоиздательстве "Скорпион" "Мэтром" почетным, а не действительным; В. Иванов, в Москве импонировавший эрудицией, красноречием и годами (он был старше всех), был в кругу "Скорпиона" в то время естественным заместителем "Мэтра" Брюсова; Брюсов, Бальмонт, В. Иванов и были поэтами "Скорпиона" par excellence в те года; Блок был - "младший"; и - недостаточно "скорпионовский", "Скорпиона" проскальзывал непередаваемый оттенок холодного вынужденного признания:
- Хороший поэт, очень-очень хороший поэт, но... И чувствовалось, что "но" продолжается в фразу:
- Но... Брюсов, во-первых... Бальмонт и Иванов... Хороший поэт, но... нас, скорпионовцев, не удивишь им: мы - сами с усами...
"Грифами" и "Аргонавтами"...
Широкая публика вовсе не знала поэта; газеты - ругнулись на книгу.
Примечания
18
19 См. ком. 52 к гл. 3.
20 Строки из стих. "Мне снилась снова ты, в цветах, на шумной сцене".
21 Имеется в виду "Песня Офелии (Разлучаясь с девой милой)".
22 Цитата из стих. "Прошедших дней немеркнущим сияньем..." - блоковский перефраз строк Шекспира.
23 "Гамлета") состоялся в июле 1898 г., в лето окончания Блоком гимназии и поступления на юридический факультет Петербургского университета.
24 Из стих. "То отголосок юных дней...".
25 Заключительные строки стих. "Твой образ чудится невольно...".
26 Заключительные строки стих. "Ищу спасенья...".
27 Цитата из стих. "За городом в полях весною воздух дышит..." (1901).
28 "Предчувствую Тебя. Года проходят мимо...".
29 Эмпедокл из Агритента (ок. 490--430 до н. э.) - древнегреческий философ, поэт, врач, политический деятель, бросившийся, по преданию, в жерло сицилийского вулкана Этна.
30 Христос воскрес (нем.).
31 Давно любимый,
Вернулся, горем больше не томим.
(Пер. с нем. Б. Пастернака.)
32 Цель бесконечная
Здесь - в достиженье.
33 Пресвятая матерь (лат.).
34 "Неописуемое" (нем.).
35
Не знает новичок того,
Что ангельские легионы
В нем видят брата своего.
Уже он чужд земным оковам
В воздушном одеянье новом
Он полон юношеских сил.
(Пер. с нем. Б. Пастернака.)
36 Неточно процитированные заключительные строки стих. "Я, отрок, зажигаю свечи..." (1902).
37 "Я - тварь дрожащая. Лучами..." (1902).
38 Федоров Николай Федорович (1828--1903) - мыслитель-утопист, представитель русского космизма, творец философии общего дела", стремившийся к регуляции природы средствами науки и техники.
39 Лавров Петр Лаврович (1823--1900) - философ, социолог и публицист, один из идеологов революционного народничества.
40 Все быстротечное -
Символ, сравненье.
Здесь - в достиженье.
Здесь - заповедность
Истины всей.
Вечная женственность
(Пер. с нем. Б. Пастернака.)
41 Подобия (нем.),
42 Достижения
43 Миродержица, склонись
В лучезарной тайне
Всей твоей, взнесенной ввысь,
Синевой бескрайней!
44 Стих. Блока "Мы преклонились у завета" (1902).
45 То есть Блок после 1917 г. "Крушение гуманизма" - статья, датированная 1919 г. и опубликованная в журнале "Знамя" (1921, No 7--8). "Сплошной и мучительный" процесс ее обдумывания и работы над ней отражен в дневнике и записной книжке за март - апрель 1919 г.
46 Клюев Николай Алексеевич (1887--1937) - поэт. Переписка Блока с Клюевым началась в ноябре 1907 г. Личное знакомство - осень 1911 г. По поводу одного из писем Клюева Блок сообщал Е. Иванову: "Это - документ огромной важности (о современной России - народной, конечно), который еще и еще утверждает меня в моих заветных думах и надеждах" (Собр. соч. Т. 8. С, 252). Подобное восприятие Клюева как носителя народной правды сохранялось у Блока в течение длительного времени. Ср. письмо матери: "Забавно смотреть на крошечную кучку русской интеллигенции, которая в течение десяти с XV века несет одну и ту же однообразную и упорную думу о Боге (в сектантстве). Письмо Клюева окончательно открыло глаза" (Там же. С. 219). Новая встреча поэтов-символистов и "крестьянских поэтов" произошла в годы революции в рядах "скифского" литературного движения.
47 Орешин Петр Васильевич (1887--1938) - поэт и прозаик, участник альманаха "Скифы".
48 Заключительная строка стих. "Готов ли ты на путь далекий..." (1899).
49 Из стих. "На небе зарево. Глухая ночь мертва".
50 "Вновь белые колокольчики".
51 Неточная цитата из стих. "То отголосок юных дней...
52 Строки из стих. "Ищу спасенья" (1900).
53 Неточно процитированное стих. "Предчувствую Тебя. Года проходят мимо...".
54 Из стих. "В часы вечернего тумана...".
55 "За туманом, за лесами...".
56 Строфа из стих. "Одинокий, к тебе прихожу...".
57 Первая строфа стих. "Я все гадаю над тобою...
58 Заключительная строфа стих. "Ты горишь над высокой горою...
59 Заключительные строки стих. "Ты прошла голубиными путями...".
60 "Я долго ждал - ты вышла поздно..."
61 Заключительные строки стих. "Ты горишь над высокой горою...".
62 Заключительные строки стих. "Видно, дни золотые прошли...".
63 Строфа стих. "Я все гадаю над тобою...".
64 Строки стих. "Смотри - я отступаю в тень...".
65 "Вхожу я в темные храмы...".
66 Цитата из стих. "Мне страшно с Тобой встречаться".
67 Неточно цитируется стих. "Бегут неверные дневные тени".
68 Строки из стих. "Пытался сердцем отдохнуть я...".
69 Цитата из стих. "Мне страшно с Тобой встречаться...",
70 "Ты свята, но я Тебе не верю...".
71 Стих. "Гадай и жди. Среди полночи...".
72 Из стих. "За городом в полях весною воздух дышит...".
73 Заключительная строфа стих. "Мы преклонились у завета...".
74 Строки из стих. "Кто-то с богом шепчется...",
75 "Вхожу я в темные храмы...".
76 Цитата из 2-го стих, цикла "Religio".
77 Заключительная строфа стих. "Она стройна и высока...".
78 Первая строфа одноименного стих.
79 Вторая строфа стих. "Там - на улице стоял какой-то дом..."
80 "состояние восприятия существа в отображении образом (имагинация), в лицезрении (инспирация) и в слиянии с существом (интуиция)" (Белый Андрей. Рудольф Штейнер и Гете в мировоззрении современности. С. 109).
81 Заключительные строки стих. "Я, отрок, зажигаю свечи...".
82 Цитата из стих. "Говорили короткие речи...",
83 "За внешним миром, который дан в обычной жизни, сокрыт иной. У порога его стоит строгий Страж, способствующий тому, чтобы человек ничего не узнавал из законов сверхчувственного мира. Ибо все сомнения, всякую неуверенность относительно этого мира все же легче перенести, чем созерцание того, что надо оставить позади, если хочешь вступить в сверхчувственный" (Путь к самопознанию. С. 41).
84 Цитата из стих. "Люблю высокие соборы...".
85 Первые строки стих. "По городу бегал черный человек..." (1903).
86 Заключительные строки стих. "Мне гадалка с морщинистым ликом..." (1903).
87 Стих. "Среди гостей ходил я в черном фраке..." (1903) цитируется без разбивки на строфы.
88 "Был вечер поздний и багровый..." (1902).
89 Из стих. "Я их хранил в пределе Иоанна..." (1902).
90 Заключительные строфы стих. "Дали слепы, дни безгневны..." (1904).
91 Первая строка одноименного стих. (1900).
92 Из стих. "В те целомудренные годы..." (1900).
93 "Мой монастырь, где я томлюсь безбожно...".
94 Неточная цитата из стих. "Ты уходишь от земной юдоли..." (1901).
95 Первые строки стих. "Сижу за ширмой. У меня..." (1903).
96 Из стих. "Голос" (1902).
97 Из стих. "Царица смотрела заставки...".
98 "В посланьях к земным владыкам..." (1903).
99 Умри и стань (нем.).
100 Эти, как и две предыдущие процитированные строки, из стих. "Здесь память волны святой..." (1903).
101 Из стих. "Царица смотрела заставки...".
102 "Мой месяц в царственном зените..." (1903).
103 Из стих. "Царица смотрела заставки..."
104 Из стих. "Отрекись от любимых творений..." (1900).
105 Первая строфа того же стих.
106 Цитата из стих. "То отголосок юных дней..," (1900).
107 "Ищу спасения..." (1900).
108 Заключительные строки стих. "Медленно, тяжко и верно..." (1900).
109 Строка из стих. "Мы все простим и не нарушим..." (1902).
110 Из стих. "Здесь память волны святой..." (1903).
111 Заключительные строки стих. "Стою у власти, душой одинок..." (1902).
112 "Странных и новых ищу на страницах..." (1902).
113 Из стих. "Не бойся умереть в пути" (1902).
114 Заключительные строки стих. "Безрадостные всходят семена..." (1902).
115 Заключительные строки 2-го стих, из цикла "Religio".
116 Из стих. "Я, изнуренный и премудрый..." (1902).
117 "Кто-то шепчет и смеется..." (1901).
118 Первая строфа стих. "Я - меч, заостренный с обеих сторон..." (1903).
119 Цитата из стих. "Я их хранил в пределе Иоанна...".
120 Неточная цитата из стих. "Разгораются тайные знаки..." (1902).
121 Неточность: стих. "Гамаюн, птица вещая" датировано февралем 1899 г.
122 "Фабрика" (1903).
123 Заключительные строки стих. "На Вас было черное закрытое платье" (1905).
124 Белый цитирует Блока по изданию: Блок Александр. Стихотворения: В 3 т. Берлин: Слово. 1921.
125 "Вот он ряд гробовых ступеней" (1904).
126 Неточно цитированное стих. "Свобода смотрит в синеву" (1902).
127 "Демон в греческом смысле", как его трактует Р. Штейнер (эту трактовку разделяет и Белый), подобен современному понятию "дух": "Дух действует в человеке. Но он действует в нем особенным образом. Он действует, исходя из временного. В этом особенность человеческой души, что временное действует в ней как вечное, побуждает и борется за вечное. Поэтому душа одновременно подобна и Богу, и червю, и через это человек стоит между Богом и животным. Это стремящееся и борющееся в нем есть его демоническое. Это то, что рвется наружу в нем и из него. Поразительно указал на это Гераклит: "Демон человека - судьба его" (Штейнер Рудольф. Христианство как мистический факт и мистерии древности. С. 37).
128 "Дали слепы, дни безгневны..." (1904).