В московских кружках
Этой осенью (1904 года) я вновь поступил, механически как-то, на филологический факультет; и оказался теперь однокурсником с моим другом С. М. Соловьевым; среди товарищей, филологов первого курса, я помню поэта В. Ф. Ходасевича129, литератора и поэта Б. А. Садовского130, любителя-знатока утончений классической филологии В. О. Нилендера, философа-когенианца Гордона131, Б. А. Грифцова132...
Университет в моей жизни в то время не занимал много времени; помнится мне, как естественный факультет постановкою лабораторных занятий невольно притягивал; став филологом, в Университете почти не бывал я; интересовали меня главным образом лекции кн. С. Н. Трубецкого (по греческой философии) да его семинарии (Платон); у С. Н. Трубецкого был редкий, прекраснейший дар перемещаться в эпоху; глядеть на философа не сквозь призму XX века, а сквозь призму эпохи его; он умел, отрешившись от норм современности, вдруг низринуться в бездну времен, чтобы вынырнуть в Гераклите133, в Зеноне134 и в Пармениде135; в его изложении образы мудрецов поднимались пред нами с отчетливой яркостью; на семинариях по Платону С. Н. Трубецкой, предоставляя свободу высказываний студентам, умел создавать атмосферу серьезной, непринужденной работы; и несколько менее удовлетворяли меня семинарии у Л. М. Лопатина, на которых читали мы с комментарием "Монадологию" Лейбница136; здесь выступали обычно А. К. Топорков137, Б. А. Фохт и талантливый Бердников138; больше во мне пробуждал интерес сгруппированный вокруг Б. А. Фохта кружок139 кантианцев и когенианцев140, гонимый официальными жрецами науки, предавшимися метафизическому мышлению и соплетавшими корни миросозерцании своих с философией Владимира Соловьева (и Л. М. Лопатин, и С. Н. Трубецкой были сверстниками, друзьями, во многом учениками Владимира Соловьева); "Задачи положительной философии"141 Л. М. Лопатина перекликалися с "Кризисом отвлеченных начал"142 Соловьева, а в "Ученье о Логосе"143 и в статьях "О конкретном идеализме" С Н. Трубецкого для нас поднимались проблемы, уже возбужденные Соловьевым. В то время во мне пробуждалися чистые теоретико-познавательные запросы; и философия Владимира Соловьева казалась мне отвлеченно-метафизической и не основанной на подлинном гносеологическом анализе; в Соловьеве меня привлекал дух прозрения, мистики, интуиции; к неокантианству меня влек рассудок; и я с увлечением продолжал изучение кантианской литературы; руководитель студентов, приверженных Канту, Б. А. Фохт, дал очень мне много своими прекрасными указаниями, советами и разъяснением некоторых для меня спорных пунктов кантианской литературы.
Я помню: студенты-философы организовали кружок, посвященный Владимиру Соловьеву; среди участников я отмечу: Свенцицкого, будущего священника П. А. Флоренского144 (бывшего в это время студентом духовной академии), Эрна, С. М. Соловьева, Сыроечковского и др.; образовалась секция истории религии при филологическом студенческом О-ве; и мы там собирались под председательством С. А. Котляревского145 (ныне профессора); эти собрания секции привлекали много публики: привлекли к ним студентов, курсистов и академиков Лавры146; здесь действовали: Флоренский, Свенцицкий и Эрн; помню: я здесь читал свой доклад "О целесообразности", П. А. Флоренский доклады "О философии Канта" и "О чуде", Грифцов "О новейшей поэзии", Свенцицкий "О мистике Метерлинка".
Главная деятельность кружка "аргонавтов" перенеслась на "среды" вошедшего с нами в контакт П. И. Астрова, с которым меня познакомил неистовый Эллис, выдумывавший парадоксальнейшие сочетанья людей; результатом сближения астровского кружка с аргонавтами неожиданно возник сборник "Свободная совесть". Ядро астровцев-аргонавтов составили: П. И. Астров, А. М. Астрова147143, Шкляревский (учитель гимназии149), Эллис, Я. Эртель, П. Батюшков, М. И. Сизов, Соловьев, Христофорова, Шперлинг, В. П. Поливанов, Рачинский и некоторые другие; здесь часто бывали Н. И.150, В. И.151 и А. И.152 Астровы (братья П. И.), Эрн, Свенцицкий, Флоренский и некоторые деятели московского судебного мира, выслушивавшие горячие речи Эллиса, пропагандировавшего символизм, культ Бодлера и Данте. Вопросы общественности перекрещивались здесь с эстетикой.
"Среды" Астрова длились несколько лет; здесь являлись впоследствии разнообразные люди: проф. И. Озеров (с нами беседовавший на тему "Общественность и искусство"), проф. Громогласов153 (из Академии), прив. -доц. Покровский154, Бердяев и В. И. Иванов; П. Д. Боборыкин155 однажды прочел здесь доклад. Многообразные темы докладов сменяли друг друга; в сезон 1904--190S годов мне запомнились рефераты: мои ("О пессимизме", "Психология и теория знания", "О научном догматизме", "Апокалипсис в русской поэзии"), Эллиса (2 доклада "О Данте"), М. Эртеля ("О Юлиане"), Сизова ("Лунный танец философии"), Шкляревского "О Хомякове"), П. Астрова ("О свящ. Петрове"); В. П. Поливанов читал свою повесть, поэму "Саул", Соловьев - им написанную поэму "Дева Назарета " и т. д.
Впоследствии "островская" общественность вылилась в кадетизм; и мы с ней разошлись ("аргонавты" держались гораздо левее); но дружеское отношение с П. И. Астровым сохранили надолго мы. П. И. Астров в те годы старался естественно сочетать устремление к эстетизму с моральным, сверкающим пафосом; этот-то пафос нас влек к нему.
Продолжался кружок "скорпионовский"; собирались у "Грифов", у Брюсова, у Бальмонта; бывали и на моих воскресеньях; читателю станет понятно: общенье с людьми отнимало все время.
В те месяцы как-то особенно напряглись отношенья мои с В. Я. Брюсовым; в разговорах, во встречах с ним напряжение вырастало; с особенной остротой вычерчивалась наша прямая противоположность во всем; прежде Брюсов старался ко мне подойти (мы обменивались часто письмами); но в подходе ко мне ощущал постоянно я некоторую предвзятость и обостренное любопытство, меня заставлявшее как-то сжиматься; теперь, точно скинул он маску; весь стиль наших встреч - откровенное, иступленное нападение Брюсова на устои моего морального мира; и я отвечал непредвзято на это - перчаткою, брошенной Брюсову; между нами господствовал как бы вызов друг друга на умственную дуэль; все то чувствовалось, что между нами в глубинах туманного подсознания нашего назревает конфликт; и порой мне было не по себе в "Скорпионе"; да, если бы не С. А. Поляков, с неизменной мягкостью выраставший меж нами, смягчавший углы меж нами, наверно, я б с очень громкою ссорою с Брюсовым отошел от "Весов". Но С. А. гарантировал мне свободу всех действий: и я - оставался в "Весах".
Борьба с Брюсовым мне далась не легко: предо мною порой раскрывался "маг" Брюсов, не брезгающий гипнотизмом и рыщущий по сомнительным оккультическим книжкам, как рысь по лесам, за отысканьем приемов весьма подозрительного психологического эксперимента; открылся мне внутренний "лик"его, темный, напоминающий лик душителей, изображенных им в драме "Земля"156. Мне был чужд, неприятен, и более того, отвратителен этот "Брюсов",
К причинам, способствовавшим моей нервной усталости, отнесу и начавшиеся вкруг меня медиумические явления (стуки и шепоты), для прекращенья которых я обращался к Флоренскому и епископу Антонию за советом. К концу года я был совершенно измучен. Меня вызывали давно Мережковские в Петроград; звали Блоки; я помню: в одном очень длинном послании к А. А. жалуюсь на меня угнетавшие обстоятельства жизни; в ответ получаю: приветливую телеграмму от Блоков (А. А. и Л. Д.); в ней - тревога; и - зов: "ждем".
Я - еду.
Примечания
129 Ходасевич Владислав Фелицианович (1886--1939) - поэт, критик, историк литературы, мемуарист, один из представителей того литературного поколения, что пришло следом за символистами и самоопределялось по отношению к наследию символистов. "Годы полемики", как определял Андрей Белый 1907--1910 гг., стали годами дружбы с Ходасевичем. Совместная работа в "Золотом руне", в брюсовских "Весах" и "Перевале", интенсивные занятия ритмом русского стиха - все это не могло не способствовать сближению обоих поэтов. Новая встреча - в Москве и Петрограде времен военного коммунизма, наконец, "русский Берлин" 1922--1923 гг., чуть ли не ежедневное общение Белого и Ходасевича, зафиксированное и в мемуарах последнего "Некрополь", и в книге Н. Берберовой "Курсив мой". Свидетельства этой дружбы - две статьи Белого о стихах Ходасевича: "Рембрандтова правда в поэзии наших дней" (1922) и "Тяжелая лира и русская лирика" (1923). Обстоятельный анализ отношений двух поэтов см. в ст.: Белый и Ходасевич: к истории отношений // Вестник русского христианского движения. 1987, No 151.
130 Садовский Борис Александрович (1881--1952) - поэт, прозаик, критик, историк литературы.
131 Гордон Гавриил Осипович - философ-кантианец, последователь Г. Когена.
132 Грифцов Борис Александрович (1885--1950) - критик, искусствовед, литературовед, переводчик.
133 движения, становления.
134 Зенон из Элей (ок. 490--430 до н. э.) - древнегреческий философ, представитель элейской школы. Аристотель считал его основателем диалектики как искусства постижения истины посредством спора или истолкования противоположных мнении.
135 Парменид из Элей (ок. 540--ок. 470 до н. э.) - древнегреческий философ, представитель элейской школы; первым провел принципиальное различие между умопостигаемым неизменным и вечным бытием (сфера истинного знания) и чувственно воспринимаемой изменчивостью и преходящей текучестью всех вещей (сфера "мнения"); сформулировал идею тождества бытия и мышления.
136 Учение немецкого философа, математика, физика, юриста, языковеда, историка Готфрида Вильгельма Лейбница (1646--1716) о монадах - неделимых духовных субстанциях, образующих умопостижимый мир, производным от которого выступает мир феноменальный, изложено в его центральном сочинении "Монадология" (1714). Лейбницевская монадология сыграла значительную роль в духовном развитии Андрея Белого. К миру лейбницевских идей Белый приобщался как в семинаре проф. Л. М. Лопатина, так и благодаря усилиям отца, проф. Н. В. Бугаева, который был убежденным приверженцем Лейбница и развивал под его влиянием собственную философскую теорию эволюционной монадологии (См.: Некрасов П. А., Лахтин Л. К., Лопатин Л. М., Минин А. П.
137 Топорков Алексей Константинович (1882--?) - философ, публицист.
138 Бердников А. И. - философ.
139 Ср. запись Белого в сентябре 1904 г.: "С этого месяца я начинаю подробно изучать неокантианскую литературу и пользоваться указаниями ставшего ко мне дружественно относиться Б. А. Фохта" (Материал к биографии. Л. 48).
140 Последователи философа-неокантианца Германа Когена.
141 "Положительные задачи философии", в котором обосновывалась концепция "конкретного спиритуализма" - своеобразной модификации неоплатонизма и лейбницевской монадологии, - был выпущен в двух томах в 1886 и 1891 гг. в Москве.
142 Белый имеет в виду докторскую диссертацию Вл. Соловьева "Критика отвлеченных начал", защищенную в апреле 1880 г. (опубликована во 2-м томе Собрания сочинений Вл. Соловьева) (М., 1911). Это сочинение философа представляет, по убеждению его биографа С. М. Соловьева, - "особый интерес, потому что только в нем (если не считать последних статей по теоретической философии) мы имеем гносеологию Соловьева" (Жизнь Соловьева. С. 189).
143 Упомянута монография С. Н. Трубецкого "Учение о Логосе в его истории" (М., 1900).
144 Взаимоотношения Белого и богослова Павла Александровича Флоренского (1882--1937), относящиеся к этому периоду, отражены в их переписке, опубликованной в сб.: Контекст. 1991, М.: Наука, 1991.
145 Котляревский Сергей Андреевич (1873--1939) - историк, земский деятель, профессор Московского университета, член ЦК конституционно-демократической партии.
146
147 Астрова А. М. - жена П. И. Астрова (см. о нем ком. No 240 к гл. 1).
148 Астафьев Иван Александрович (1844 - после 1911) - живописец, график.
149 Шкляревский Анатолий Орестович - учитель гимназии. См. его характеристику в кн. Начало века. С. 396.
150 Астров Николай Иванович (1868--?) - судья, левый кадет, в 1906 г. городской секретарь и гласный московской Городской Думы; член Особого совещания при Добровольческой армии.
151
152
153 Громогласов Илья Михайлович (1869--?) - историк, профессор Московской духовной академии.
154 Покровский Михаил Михайлович (1868--1942) - литературовед, лингвист, профессор Московского университета.
155 Боборыкин Петр Дмитриевич (1836--1921) - прозаик.
156 "Земная ось. Рассказы и драматические сцены" (М., 1907).