По приезде из Шахматова, распростившись с С. М. Соловьевым, поехал в имение "Серебряный Колодезь"1; хотелось остаться с собою самим; и А. А. писал редко; и я писал редко ему; мне запомнилось прочно одно лишь письмо {Моя переписка с А. А. сохранилась.}; в нем звучала глубокая грусть2; а - расстались мы ясно; под дымкой предчувствия были написаны тихие строчки, в которых почуялось мне опасенье за какое-то будущее, угрожающее; в это время видел я сон: А. А. явился передо мной, занесенный туманом; Л. Д. вижу явственно: бледную, в черном обтянутом платье, которое появилось чрез два только года на ней.
Пребывание в Шахматове отразилось во мне напряжением, закипающей внутренней жизнью, желанием сказать еще раз зорям - "да"; мне запомнилась ширь уже сжатых полей; и - пологие склоны оврагов; в то время усиленно занимался я Гефдингом3, чтением "Метафизики" Вундта4 и "Психологии" Джеймса; я так же внимательно перечитывал "Критику" Канта5, перерабатывая свое прежнее отношение к Канту, готовил эскиз для введения в книгу, которая вырастала в сознании; эскиз напечатан был в "Новом Пути" (тут же, вскоре) - "О целесообразности"7; принципы целесообразности я объясняю из образов переживанья, которое - цельно; все символическое есть цельное; цель - абстракция целого; цель есть то самое, что во мне поднимает переживание ценности; от целевого абстрактного взгляда на жизнь мы должны перейти в область праксиса; философия практического идеализма вставала во мне; мне казалось, что я подошел к пониманию мифологемы, построенной в Шахматове; "Lapan" - был мной понят.
В переживаньях сознания - дана достоверность; сознание - растяжимо; предел достоверности - тоже; само восприятие - лишь зависимая переменная переживания; видимость - переменная восприятий, а чувственность - переменная видимости. Эта вера в творение ценностей жизни вдохнулась мне Шахматовым (точно мы сотворили там Новую Жизнь); окончательный символ дается в прообразах, в ценностях; наш треугольник и "око" меж ним для меня стал прообразом чаемой, окончательной жизни, приподымающей Человечество, или Ее. "В этом смысле Она", -- писал я, - "есть Честнейшая Херувим". Человечество брал я по Конту, оригинально толкуемого Соловьевым (Владимиром): "Выводы... философии заставляют рассматривать человечество, как живое единство"... И -- "Соловьев отождествляет... тот культ (человечества)... с культом Мадонны"8. Тут мне представлялось так ясно: Петровский, и я, и С. М. - культ открыли: возжжением ладана перед Мадонной - в Москве; но возжжение ладана было лишь символом ладана душ, вознесенного в ласковость "шахматовских" закатов; да, в "шахматовской" заре мне почуялась эра; и да, Теократия, - знал я, придет, будет; мы Ее - начинаем; эскиз заключал парадоксом:
noue voulons être positivistes,
nous devons poser l'Etre9.
Эта формула - прежде дана: философией католицизма Росмини; с Росмини я не был знаком; я указывал: "Образуется... рыцарский орден, не только верящий в утренность своей звезды, но и познающий Ее"10. Предполагалось, что орден - сложился: три рыцаря ордена - я, А. А. Блок и С. М. Соловьев. Разве не были глупы мы? Мне, прочитавшему Канта, натуралисту, - не стыдно ли было кидаться в волну беспросветной романтики? Нет: не осуждаю себя:
Бросай туда, в мое былое,
В мои потопные года, -
Мое рыдающее горе,
Свое сверкающее: "да"!
Невыразимая Осанна,
Ты - откровеньем Иоанна
Приоткрывалась: навсегда.
Сделал выписки из очень вялой статьи, потому что она в моих замыслах открывала дорогу другим, не написанным мною; хотел агитировать я: проводить философию Духа, иль - "Третий Завет"; то писал не А. Белый: "Lapan" написал все; шуточные гротески о "блоковцах" я задумал нешуточно обосновать; и - наткнулся на трудности справиться с логикой, бросившей меня прямо к Канту; от Канта же к Рилю12; от Риля же - к Риккерту13; так уткнулся я в Риккерта, выгрызая старательно за страницей страницу из "Gegenstand der Erkenntniss", исписывая вереницы листов (все - потеряны), пролагающих путь - от Риккерта к... к..."Lapan'у".
Между тем осенило, златело, шуршало сухим листопадом; стояла закаты разъявшая осень; как часто в то время я забираюсь в поля; и - часами, присев на снопах, - дорабатываюсь до собственного посвящения в жизнь: дорабатываюсь до эмблематики смыслов (написанная "Эмблематика Смысла"14 -- осколок системы, возникшей в те месяцы), до философской поэмы моей, восхваляющей наши сидения в Шахматове и воспевающей в Философии - тайны Софии.
Уже веяло златолистием; сжатые нивы пылали; метались по ветру метелки полыни да колко-малиновые помпоны татарников. С матерью в эти дни мы задумывали поездку в Саров; близ Сарова, в обители Серафимо-Дивеевской15 проживала монашкой сестра Алексея Сергеевича Петровского уже несколько лет; она приобщила его почитанию Серафима16 что в сентябре17 из Серебряного Колодца (имения нашего) едем мы с матерью к соснам Сарова, к источнику Серафима.
Саров оставляет в душе моей нотку какого-то гложущего разочарования: грубость монахов, открыто построивших благополучие жизни на слухах о чудесах, шесть гостиниц, наполненных людьми, все это осталось каким-то базаром; но сосны Сарова и прядающий животворный источник осталися в памяти. Наоборот: проведенные миги в Дивееве, впечатление от монашек и впечатление от разговора с сестрою Петровского, милой Еленой Сергеевной, посвятившей себя по окончании гимназии Фишер суровому, монастырскому подвигу, великолепные окрестности и канавка, прорытая самим Серафимом вокруг монастырской обители, не имеющей стен, - до сих пор в моей памяти ясны, светлы. Переживания Шахматова, воскурение ладана пред статуэткой Мадонны связались в сознаньи моем с днем дивеевской жизни; Дивеево, по преданью, находится под особенным покровительством Богородицы.
Помню: осенью вышли первые стихи А. А. Блока в книгоиздательстве "Гриф"; "Разрешено Цензурою. Нижний Новгород". Книга же вышла в Москве. Нижегородская цензура ее разрешила к печати; боялись мы все, что московские цензора кое-что могут вычеркнуть в книге, или, что хуже всего: могут книгу отдать для просмотра духовной цензуре; чтобы спасти целость книги, ее мы послали Э. Метнеру, почитателю поэзии Блока. Э. Метнер капризною волей судьбы занимал место цензора в Нижнем, которое вскоре он бросил, охваченный революционной волной; так желанием сохранить текст нетронутым объясняется эта отметка на книге.
Примечания
1 В имение Серебряный Колодезь Белый возвращается 19 июля и находится там до конца августа 1904 г.
2 "Я ничего не могу сказать о настоящем. Ничего не было чернее его. Ничего не вижу, перед глазами протянута цепь вся в узлах (Переписка. С. 103). Переписка обоих поэтов была позднее оценена Белым как "блестящий литературный дневник эпохи" (О Блоке. С. 215).
3 Геффдинг Херальд (1843--1931) - датский философ и психолог. В его книге "Философские проблемы", которую штудировал Белый, кантовскому понятию нормы как высшего (нравственного) блага противопоставляется норма как правило поведения, направленного на актуализацию потенциальных ценностей.
4 Вундт Вильгельм (1832--1920) - немецкий психолог, физиолог, философ; один из основоположников экспериментальной психологии. Скорее всего Белый имеет в виду его работу "Система философии" (неточно названная в тексте "Метафизикой"), которая была опубликована в русском переводе в 1902 г.
5 Джойс Джеймс (1842--1910) - американский философ и психолог, один из основателей прагматизма. Белый ссылается на книгу "Научные основы психологии", вышедшую в русском переводе в 1902 г.
6 С июля 1903 г., пишет Белый, "начинается усиленное изучение мной Канта: я штудирую "Пролегомены", "Критику чистого разума", делаю конспекты: и рассказываю себе главу за главой "Критику" (Материал к биографии. Л. 40). В тексте Белого названа одна из трех "Критик" Иммануила Канта, составляющих основу учения философа о явлениях и вещах, как они существуют сами по себе, - "Критика чистого разума" (1781).
7 "Новый путь" (1904, No 9). Вошла в "Арабески".
8 Неточная цитата из статьи "О целесообразности", опубликованной в "Арабесках" (С. 106).
9 Мы должны стать позитивистами, если хотим утвердить сущее" - (фр.).
10 "Заключительные строки статьи "О целесообразности" (Арабески. С. 114).
11 "Первое свидание" (1921).
12 Риль Алоиз (1844--1924) - немецкий философ-неокантианец.
13 Риккерт Генрих (1863--1936) - немецкий философ, один из основателей баденской школы неокантианства. Философия, согласно Риккерту, это наука о ценностях, которые образуют "совершенно самостоятельное царство, лежащее по ту сторону субъекта и объекта" (Риккерт Г. О понятии философии // Логос, 1910. No I. С. 33). Уже цитировавшийся С. Кесседи определяет систему Белого как "критическую адаптацию теории Риккерта" ("Selected Essays...". P. 314). Работа Риккерта, которая особо интересует Белого и которую он называете тексте "Der Gegenstand der Erkenntnis", изданная в 1892 г. и переизданная в 1904 г. под названием: "Der Gegenstand der Erkenntnis; Einfuhrug in die Transzendentalphilosophie". Белый позднее вспоминал об октябре 1904 г,: "... в конце месяца натыкаюсь на книгу Риккерта "О предмете познания". И с этого момента скрупулезно, по страничкам, штудирую эту книгу (и ноябрь, и декабрь); так постепенно неокантианские проблемы начинают въедаться в меня" (Ракурс к дневнику. Л. 24 об.).
14 "вдогонку уже набираемому "Символизму" пишу в 10 дней свою "Эмблематику смысла", долженствующую хоть собрать кое-что из идеологических лозунгов в связном виде; "Эмблематика" - черновик предисловия к будущей системе" (Почему я стал символистом. С. 449).
15 Серафимо-Дивеевский Троицкий общежительный женский монастырь (Нижегородская губ.) был основан в 1780 г.
16 Серафим Саровский (в миру - Прохор Сидорович Мошнин) (1759--1833) - православный подвижник, один из самых почитаемых святых в русской православной церкви. Цель христианской жизни усматривал в "стяжении Духа Святого" (см.: Святой Преподобный Серафим Саровский Чудотворец. Одесса, 1904). Облик Серафима Саровского и его учение о смысле и исполнении христианской жизни произвели глубокое впечатление на Белого, который посвятил отшельнику свое юношеское стихотворение "Святой Серафим" (1903). "Все чаще и чаще мне начинает казаться, - пишет он 3 марта 1903 г. Э. К. Метнеру, - что старец Серафим - единственно несокрушимо-важная и нужная для России скала в наш исторический момент" (РГБ, ф. 167, ед. хр. 1. Л. 10). Сам Белый датирует чтение "всего о святом Серафиме" второй половиной 1902 г. (см. Автобиографические письма к Иванову-Разумнику - Cahiers du Monde russe et sovietique. Vol. XV. 1974. No 1 - 2. C. 60). Об отношении Белого к Серафиму Саровскому см.: Andrey Bely and Seraflm of Sarov - Scotisch Slavonic Review, 1990, No 14.
17