ДВА СЛОВА О ЧТЕНИИ БЛОКОМ СТИХОВ
1
Мало кто помнит теперь (да и я этого времени сам «не застал»), что известности Блока (в передовых артистических кругах) как поэта предшествовала его известность как декламатора.
Не раз мне рассказывали, и разные люди, что вот в гостиной появляется молодой красивый студент (в сюртуке непременно, «тужурок» он не носил). «Саша Блок» — передавали друг другу имя пришедшего в отдаленных углах. «Он будет говорить стихи».
И если Блока об этом просили, он декламировал с охотой. Коронными его вещами были «Сумасшедший» Апухтина и менее известное одноименное стихотворение Полонского.
Было это в самом начале девятисотых годов. А когда А. А.Блок познакомился с будущей своей женой, Л. Д. Менделеевой (впоследствии Блок-Басаргиной), в 1898 году, в именье отца последней они играли «Горе от ума», пьесу, требующую, вследствие совершенства своих стихов, искусной как ритмически, так и эмоционально читки.
2
«Гладкое место» — слышал я такое выражение про блоковскую манеру чтения, представьте себе, от поэта. А вот одна моя знакомая актриса ходила на вечера Блока со специальною целью благоговейно учиться исключительно манере чтения Блока, находя ее не только безупречной, но потрясающей. Другой мой знакомый, актер, выражался иначе: в чтении Блока — изумительное мастерство, но отнюдь не такое, как у артиста, потому что в нем что-то свое, не чувствуется никакой школы... Я на это возразил, что ведь был же «первый портной», у которого учились следующие, а самому ему учиться не у кого было.
Классическая простота и экономия в пользовании голосовыми средствами при произнесении стиха — вот что делало манеру чтения Блока в глазах людей, привыкших к эстетике контрастов, похожею на «гладкое место». Я бы выразился так: и исчерченная алфавитными знаками страница книги для иного покажется гладким местом. Для неграмотного. Для умеющего же читать — оденется во всю волнующую красоту божественного смысла человеческой речи.
Вообще мало близкий к Верлену, в чтении своем Блок следовал точно принципам этого родоначальника символизма как школы:
Pas la couleur, rien que la nuance...
и
Rien n'est plus cher que la chanson grise,
Où l'Jndécis au Précis se joint...
Не цвета, нужны одни оттенки...
и
Ничего нет лучше пьяной песни,
Где неточность к точному стремится...
3
задания стихотворенья, в границах, которые он сам никогда не нарушал, А. А.Блок давал полную амплитуду душевного, астрального движения стихотворения. То есть: у него не топорщились строки во все стороны, как у наших бывших александрийцев (ныне академиков); не [68]
....................
ного по музыке стиха accelerando *; третья, скажем, строфа на вторую во время произнесения стихотворения, состоящего из шести строф, не лепилась по той случайной причине, что третью строфу поэт начал с союза «и», а вторая строчка не лезла безобразно на первую, оттого что в ней было дополнение к сказуемому, которым кончалась первая строчка. Ни одна рифма не проглатывалась. Но, подобно тому, как всякое чувство им только оттенялось в процессе произнесения поэмы, а не красил он каждое слово, не пускал его, по чьему-то образному словечку, «с выраженьем на лице», — подобно этому Блок и рифму оттенял чуть-чуть, и ритм стиха выделял едва... Теперь я понял, почему и поэты могли подходить к его манере чтения с утверждением о «гладком месте»! И для них, горланящих и ноющих, блоковское чтение должно было казаться недостаточно рельефным.
А между тем он актуально (а не только схематично намечая) пользовался всеми сторонами голосовых средств для художественной передачи всего quantum'a [69] [70], выразимого в его стихах (за чем следовала еще бесконечно большая — у него par excellence [71] — страна невыразимого; тут уже он переходил в область магнетизма, которого мы учитывать еще не умеем). Я говорю не только о динамике: crescendo, diminuendo, pianissimo, mezzo-forte etc. [72]. Я говорю не только о разнообразии акцентуации и самой артикуляции отдельных произносимых им слогов, разнообразии, которым он подчеркивал (сознательно) разнородную их выразительность. Нет, о тембрах.
Тембр его голоса вообще был глухой. Но когда у него «кости лязгали о кости», то сколько-нибудь чуткое ухо слышало костяной звук, исходивший из его уст; а когда
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие,
В зеленых плакали и пели, —
то слышали мы и металл, и скрип, и гармонику...
«невыразимом». Есть лица, схватывающие чужую манеру чтения не внешним подражанием ей, но медиумическим проникновением ею. С таким сильным, хоть и бессознательным, гипнотизером, каким был Блок, это случалось, думаю, нередко: поддаться ему было и легко, и неудержимо соблазнительно. Как он читал одно из любимейших мною стихотворений:
Грешить бесстыдно, непробудно,
—
я никогда, сколько помню, не слышал. Между тем, когда одна известная писательница теперь, после смерти А. А.Блока, вдруг заговорила наизусть эти стихи, мне стало жутко и сладко вместе: на минуту поэт точно воскрес.
С. И. Бернштейн, к чьему исследованию «О голосе Блока» эти мои несколько слов предназначены служить вступлением или «постскриптумом», мог бы отчасти, — не научно, конечно, а все-таки несколько дополнить память своих валиков памятью внушений этого мага, но только сейчас, пока они свежи, не стерты, — кликнув клич по sujets d'hypnotisme [73] поэта и собрав их голоса на драгоценные (имеющие стать таковыми) мембраны1.
5
— о моем последнем свидании с А. А.Блоком, когда я ходил к нему, между прочим, с целью пригласить поэта на почетнейшее место в открывающейся при Институте живого слова комиссии по теории декламации. В ней он был бы законодателем и как признаннейший из современных поэтов (кому же, по признанию культурных декламаторов и актеров, кому и указывать — как произносить стихи, как не самим их творцам?) и как не имеющий школы, но — пока потенциальный — создатель школы, декламатор.
А. А.Блок встретил это приглашение, что называется, довольно кисло. «В мировом масштабе чиновничье заседание... еще одно? Знаем...» В этом роде ответил он.
Он отговаривался недосугом даже и тогда, когда я указал, что его участие в комиссии мыслится не в виде постоянной черновой работы, но как присутствие на расширенных и публичных собраниях комиссии, долженствующей влиять на публику концертов и спектаклей в смысле развития в ней эстетической грамотности...
«Ваш опыт за последние годы, как руководителя Большого драматического театра, особенно незаменим для нас в этом отношении», — говорил я.
— А знаете, к чему этот опыт меня привел? — ответил А. А.Блок. — К тому, что нельзя установить законы для произнесения. Даже самые общие.
— Иной раз, — продолжал он, — такое актер отморозит, с нарушением текста, — а выйдет хорошо. Значит, и это можно.
— Но ведь ритм... — замолвил я слово за нечто, связавшее нас на всю жизнь в области произносительной более даже, чем творческой.
— Нет, и ритм... И текст и ритм нарушить можно при чтении, — сказал А. А.Блок 2.
И я считаю себя обязанным привести эти слова покойного поэта, как почетнейшего из членов нашей комиссии. Хотя я был и остаюсь отнюдь не согласен с этой точкой зрения, хотя она, буде одержит верх, сведет к нулю чуть не все результаты работ по становящейся теории декламации, дорогого и мне и другим участникам этого сборника детища нашего общего.
Но это голос старшего поэта и знатока.
Припомним латинскую пословицу: «Quod licet Jovi, non licet bovi» [74]. Сопоставим это с тем, что в собственном своем искусстве чтения Блок никогда не допускал этих нарушений. И (теперь, раз он скончался, мы можем не стыдясь сказать это) — было бы ведь парадоксально утверждать: «Quod licet bovi, non licet Jovi».
Не потому, что бык действительно не допускает таких вещей, какие Юпитеру не приличествуют, но потому, что наша цель: быка поднять до Юпитера, а не Юпитера спустить до образа быка.
Примечания
Печатается по сборнику «Об Александре Блике». П., 1921.
— том II наст. изд. Исследование С. Бернштейна «Голос Блока» опубликовано в Блоковском сборнике, II. Ср. воспоминание Б. М. Эйхенбаума: «Я резко помню впечатление, произведенное на меня декламацией А.Блока на вечере в память В. Коммиссаржевской в 1910 г. (в зале Городской думы).Блок читал свое стихотворение «На смерть Коммиссаржевской» («Пришла порою полуночной...») — и я впервые не испытывал чувства неловкости, смущения и стыда, которое неизменно вызывали во мне все «выразительные» декламаторы.Блок читал глухо, монотонно, как-то отдельными словами, ровно, делая паузы только после концов строк. Но благодаря этому я воспринимал текст стихотворения и переживал его так, как мне хотелось. Я чувствовал, что стихотворение мне подается, а не разыгрывается. Чтец мне помогал, а не мешал, как актер со своими «переживаниями», — я слышал слова стихотворения и его движение» (Б. Эйхенбаум. Литература. Л., 1927, с. 227—228).
2. Ср. заметки Блока «О чтении стихов русскими актерами», относящиеся к маю 1919 г. (VI, 473).
[68] Небольшое замедление темпа (ит.), — музыкальный термин.
[69] Постепенное ускорение темпа (ит.), — музыкальный термин.
[70] В данном случае: мера, количество (лат.).
[72] Увеличивая, уменьшая, тишайше, вполсилы и т. д. (ит.), — музыкальные термины.
[73] <По> лицам, поддавшимся гипнотизму <поэта> (фр.).
[74] Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку (лат.).
— музыкальный термин.