БЛОК В ПАРОХОНСКЕ В КНЯЖЕСКОЙ УСАДЬБЕ
Княжеское жилище, называемое палацц, — типичный старопольский помещичий дом с фронтоном, поддерживаемым белыми колоннами. Как заколдованные рыцари, стерегут его великолепные пирамидальные тополи. Но уже издали видны следы опустошения, произведенного войной.
Ведь это осень 1916 года, когда война стала повседневным явлением, и опустошительные следы ее виднелись повсюду, как знамения моровой заразы.
Поэтому окна в доме выбиты, клумбы запущены, дворня разбежалась. В сенях стоит деревенский, крепкий запах яблок. На винтовой лестнице следят за непрошеным гостем глаза рыцаря с таинственного двойного портрета: в какой-то момент рыцарь превращается в даму времен рококо.
В прежних княжеских залах царит хаос и запустение: потухшая гладь зеркал в золоченых, роскошной резьбы, рамах, немного отличающейся благородством линий мебели в стиле ампир, продырявленная историческая картина и тут же несколько походных кроватей и пожитки, принадлежащие командному составу дружины, штаб которой помещается в княжеской усадьбе.
За окнами опустошенного зала, превратившегося в подозрительную ночлежку, раскинулся густой сад. В открытую дверь балкона слышно, как гулко ударяются о землю падающие груши. Луна поднимается все выше. Вдруг в раскинутую, как сеть паука, тишину вонзается золотой стрелою протяжный, сладостный звук и струится непрерывной мелодией, наполненной рыданиями сердца, приглушенными вздохами, едва слышными стенаниями, — пока не замолкнет, поглощенный потоком лунного света и тишиной.
— Кто же это играет? — спрашиваю старого слугу, одного из тех добрых духов усадьбы, которые не оставили ее в тяжелые минуты.
— Неизвестно. Каждый вечер играет в это время. Но кто — неизвестно, — отвечает он таким тоном, как будто в этих звуках, идущих неизвестно откуда, был скрыт намек на какую-то местную тайну.
Осматривая зал, нахожу на дверях листок с фамилиями его теперешних обитателей.
Среди других фамилий вижу — Александр Блок 1.
ФРОНТОВАЯ ЖИЗНЬ
Блока уже не было в штабе в Парохонске.
Когда по убийственной дороге через предательские болота я добрался ночью в деревню Колбы, — в низкой полесской хате при скудном свете керосиновой лампы была произнесена фамилия: Блок.
Был в военной форме дружины. Ничего, что могло бы отличать поэта. Волосы подстрижены, застегнут до последней пуговицы, молчаливый, с как бы окаменевшим лицом. Странные зеленоватые глаза, по-детски светлые, пушистые ресницы и сильная, широкоплечая, мужественная фигура. Трудно, однако, было бы найти более совершенный тип поэта, лицо, более отвечающее внутреннему содержанию личности. Печатью Аполлона отмечены черты его продолговатого лица.
Две высокие стрельчатые линии, поднимающиеся над бровями, являются выражением далеких, почти неземных мыслей.
Внутренняя жизнь горит только в глазах. Узкие, сжатые губы. Говорит «телеграфично», когда вспоминаю о княжеской усадьбе:
— Падающие груши... И свирель... И этот странный портрет...
С этого позднего вечера в заброшенном полесском селе один за другим потянулись дни, однообразные и необычные, потому что отмеченные войной.
Как большие жуки, жужжат русские и немецкие аэропланы, а вокруг них клубятся белые облачка разрывающихся снарядов. По дорогам шныряют патрули, проходят воинские части. По ночам кровенеют зарева пожаров, на рассвете над дымкой тумана, стелющегося над болотами, как видение сказочного града, возносится силуэт Пинска. Безлюдная местность превратилась сейчас в сплошное царство размокших болот, и война барахтается в болоте, как кошмарное чудовище. Но, несмотря на все, осень так прекрасна, как только она может быть на Полесье, и каждое утро звенит, как золотой червонец.
Мы строим окопы, блиндажи — всю сложную систему большой оборонительной позиции. На работу выезжаем по нескольку человек, верхом. Блок ездит великолепно. В лесах, на краю болот, встречаем сотни оборванных, босых, продрогших от холода и сырости сартов и финнов, роющих, как кроты, новые линии окопов.
В это время в далекой северной столице есть женщина в золотистой короне волос, великая артистка с пламенным голосом, несравненная Кармен, вознесенная магией поэта выше всех женщин 2. В это время в Москве Станиславский думает о постановке поэмы Блока «Роза и Крест».
Поэт об этом почти не вспоминает. В молчании переживает безумство человечества, влекущее за собой всех. Иногда где-то пропадает. Пишет ли? Вероятно, в одиночестве ищет душевного равновесия.
— Середина жизни самая трудная, — говорит он со вздохом.
«ДАЧНИКИ»
Общество наше довольно странное: рядом с поэтом Блоком — молодой, симпатичный еврей-астроном 3, талантливый архитектор 4, потомок композитора Глинки 5 — рубаха-парень с настоящей лошадиной душой.
Мы вместе едим и спим, по вечерам выпиваем несметное количество чая и потчуем друг друга шоколадом.
Начальствуют над нами два инженера-поляка, самоотверженно выполняющие свои технические работы, не видящие ничего, кроме позиционных сооружений.
Они не видят нищеты рабочих, ютящихся в соседнем селе, поставленных почти на положение рабов «общественной» организации дружины.
Нескольких интеллигентов, которые входят в состав отряда, начальство считает «дачниками» и досаждает им, как может.
И отряд распадается. Блок возвращается в штаб дружины в Парохонск.
В ШТАБЕ
В это время в усадьбе уже наладилась светская жизнь. Старый князь чудаковат. Своей маленькой коренастой фигурой он напоминает паука. Носит седые бакенбарды. Бесшумно проходит по дому, внезапно появляется на пороге комнаты, на повороте лестницы и исчезает. Тем, которые заслужили его доверие, показывает грамоты, рескрипты, подписанные польскими королями, Петром Первым, Екатериной Второй, и по секрету сообщает, что ему известна безошибочная система игры в рулетку. Поэтому он с нетерпением ожидает конца войны, чтобы разбить банк в Монте-Карло.
А княгиня, тридцатилетняя золотоволосая женщина, даже во время войны не представляет себе жизни без развлечений и общества. Поэтому она устраивает вечеринки, на которых Блок — почетный гость.
«написать ей что-нибудь», говорит с детской искренностью:
— Скорее Фрина напишет стихи, чем я.
Фрика — любимая собака княгини.
На службе Блок — образцовый чиновник. Он может теперь влиять на улучшение быта рабочих и делает это с усердием. Неслыханно аккуратен и систематичен. Когда это вызывает удивление, говорит:
— Поэт не должен терять носовых платков.
Сокращенный перевод статьи: W. Lech. Ostatni poeta (wede- nasta rocznice smerci A. Bloka), напечатанной в варшавской газете «Kuryer literacko-naukowy», 1932, № 37 (12 wrzesnia). Там же — плохо воспроизведенные репродукции пяти любительских фотоснимков, на которых изображен А. А. Блок среди сослуживцев по 13-й инженерно-строительной дружине Земгора, также дом, в котором жил Блок в Парохонске, и его комната. Здесь статья публикуется лишь в своей мемуарной части, в переводе С. П. Теодоровича (ум. в 1963 г.).
В. Лех — литературный псевдоним Владимира Францевича Пржедпельского (1892—1952), инженера-путейца, поэта и журналиста; одного из сослуживцев Блока по 13-й инженерно-строительной дружине в 1916—1917 гг.; позже они встречались в Петрограде и переписывались. В 1924 г. В. Ф. Пржедпельский вернулся в Польшу. Стихи он писал и по-русски (под псевдонимом: Ю. Туманов). О нем см. в польской книге А. Галиса «Восемнадцать дней Александра Блока в Варшаве» (Варшава. 1976).
1. 7 июля 1916 г. Блок был призван в действующую армию и при содействии В. А. Зоргенфрея (см. его воспоминания — с. 25 наст. тома) был зачислен табельщиком в 13-ю инженерно-строительную дружину Всероссийского Союза Земств и Городов; 26 июля он выехал в расположение дружины (ст. Лунинец Полесских железных дорог, в районе Пинских болот). В конце сентября 1916 г. Блок приехал в Петроград в отпуск, 2 ноября — вернулся в дружину, где пробыл до 17 марта 1917 г. Во время пребывания в дружине Блок жил то в расположении отряда (в деревне), то в помещении штаба дружины — в усадьбе Па- рохонск местного помещика кн. И. Э. Друцкого-Любецкого (1861—?), а с середины февраля 1917 г. в бараке, с частыми выездами в расположение отрядов. Подробности о пребывании в дружине — в письмах Блока к матери и к жене от августа 1916 — марта 1917 г. (Письма к родным, II, с. 304—337; VIII, 466— 478; ЛН, т. 89, с. 361—367).
2. Л. А. Дельмас.
—1951).
4. Л. И. Катонин (1876—1936).
—1937), студент-медик.