В ТЕАТРАЛЬНОМ ОТДЕЛЕ НАРКОМПРОСА
Трудно перечислить все государственные и общественные организации, коллегии, комитеты и комиссии по вопросам культуры, в работе которых принимал участие Александр Александрович Блок.
С первых дней революции и до последних дней жизни Блок отдавал все свое время творческой и общественной работе.
Весь шестой том, дневники и записные книжки последнего собрания сочинений Александра Блока — свидетельство и творческий отчет об этой работе самого поэта.
Мне посчастливилось работать рядом с Александром Александровичем в Издательском бюро Театрального отдела Наркомпроса, и об этом пойдет мой рассказ.
С первого дня знакомства с Блоком я знал, что почти все дневные часы Александр Александрович проводит в Театральном отделе. Там он иногда назначал свидания и мне. Блок был членом коллегии Театрального отдела и председателем Репертуарной секции.
Репертуарная секция занималась отбором лучших пьес мирового театра от времен глубокой древности до современных и готовила их к печати для театров страны и для чтения. Предполагалось, что к пьесам будут даваться вступительные статьи и режиссерские указания о том, как поставить пьесу в условиях скромных возможностей и небольших средств.
Найти старые пьесы в книжных магазинах было трудно, их почти не было. Пьесы приходилось искать на развалах у букинистов и в антикварных книжных магазинах.
Блок сам ходил на книжные склады издательств Вольфа и Карбасникова, в театральные агентства, и часами занимался поисками старых, редких изданий пьес.
Месяца через два после нашего знакомства Александр Александрович среди разговора вдруг предложил мне взять на себя заведование Издательским бюро Театрального отдела Наркомпроса.
Предложение было так неожиданно и так удивительно, что я растерялся, не нашелся что сказать, потом мелькнуло: уж не шутит ли Блок? Попробовал ответить шуткой. Но Александр Александрович стал уверять меня, что предложение сделано всерьез и что он уже говорил обо мне с Мейерхольдом, заместителем заведующего Театральным отделом, и что тот поддерживает это предложение.
Блок подробно рассказал о работе Репертуарной секция и об ученых и литераторах, работающих с ним. Рассказал о репертуаре провинциальных театров и о том, как важно быстро издать для них хорошие и разные пьесы.
— Я хорошо знаю, какими пьесами питают народ небольшие, да и большие провинциальные театры. Дельцы из театрального агентства Рассохина и другие агентства печатают и до сих пор снабжают все провинциальные театры глупыми и пошлыми пьесами. Делают эти пьесы обычно люди малограмотные, но знающие театр, ловкие люди. Необходимо как можно скорее вытеснить эту макулатуру, эту отраву. А сделать это можно будет только тогда, когда взамен мы сможем выпустить хорошие пьесы большим тиражом. Это очень важное дело, — закончил Блок.
Я ответил, что для такого большого дела нужен человек с большим опытом и знаниями.
— А мой опыт вам хорошо известен — ему буквально «без года неделя».
В ответ я услышал примерно такие слова:
— Опыт не поможет нашему делу. Мы делаем такое дело, у которого опыта еще нет, его надо заново создавать. А чтобы его создавать, нужна полная и глубокая уверенность, что дело это очень важное и крайне необходимое, и еще нужна настойчивость и огромная энергия, а этого у вас хватит.
Дальше последовал неожиданный полет фантазии поэта, который мог показаться максималистским призывом.
— Все нужно добывать революционным путем. Может быть, надо взять отряд красногвардейцев, объяснить ему цель необходимого для государства похода, поехать вместе с ним на бумажную фабрику — конфисковать всю бумагу, которая найдется на складах, и гнать ее в Питер маршрутными поездами под охраной тех же красногвардейцев. С другим отрядом — занять типографию. Вероятно, только так надо действовать. А для таких действий опытных людей еще нет. Возьмитесь, — закончил Александр Александрович, — а я буду вам помогать.
Я слушал необычную для Блока взволнованную речь как завороженный, а его последние слова тронули меня.
Вновь победила во мне склонность к авантюризму, которую Блок почему-то называл американизмом, — я не смог отказаться от его предложения.
... Театральный отдел Наркомпроса разместился во дворце бывшего великого князя Владимира Александровича на Дворцовой набережной Невы, одного из красивейших мест Петербурга.
В одном из залов я не удержался — подошел к большому зеркальному окну и залюбовался Невой, Петропавловской крепостью, Биржей, как делал всегда, когда бывал в Эрмитаже.
— Любуетесь Невой? — услышал я за спиной голос Блока. — Я тоже люблю постоять у этих окон, но нас ждет Всеволод Эмильевич, пойдемте.
Блок представил меня Мейерхольду, который сказал, что давно обо мне слышал от Александра Александровича, что он рад со мной поработать, пожелал успехов и тут же вырвал из блокнота листик бумаги, написал на нем приказ о принятии меня на работу и отдал его мне для передачи управляющему делами. Потом Блок пошел знакомить меня с двумя членами Издательского бюро и по дороге рассказал о них: А. К. Голубев — пожилой человек, раньше был не то директором, не то председателем правления Госбанка, точно он не знает, а другой — Н. Э. Радлов, сын философа, сам художник-сатирико - новец. Последнего я немного знал раньше.
Неожиданная деловитость Мейерхольда, странная рекомендация моих будущих товарищей, роскошные стены дворца — все это, вместе взятое, почему-то крайне смутило меня, и я уже пожалел, что вчера так легкомысленно поддался обаянию поэта и согласился на эту авантюру. Но возврата не было.
В Издательском бюро мои будущие товарищи ждали меня. Прием вначале показался мне несколько официальным.
А. К. Голубев, солидный, почтенного возраста человек, дружелюбно улыбался и, мне показалось, оценивал мою фигуру опытным глазом. Приветлив был и Н. Э. Радлов, худощавый молодой человек высокого роста. Он выделялся непривычной но тому времени элегантностью в костюме и манерах. Я почувствовал себя неловко в этих роскошных дворцовых залах: моя давно не новая солдатская гимнастерка и высокие нечищеные сапоги совсем не гармонировали ни с этой роскошью, ни с изысканно строгими костюмами моих товарищей. Впрочем, и товарищами я стеснялся их называть — уж очень не шло к ним такое обращение.
Пока меня знакомили с портфелем Издательского бюро, Блок был рядом и принимал участие в разговоре. Он, должно быть, понял мою неловкость и своим присутствием решил подбодрить меня.
Этот добрый жест и чуткость Александра Александровича поддержали меня.
Голубев и Радлов оказались отличными работниками, и если бы не они, я провалился бы на первых шагах работы.
В списках рукописей Издательского бюро я обнаружил большое количество пьес нескольких серий: «Русский театр», «Иностранный театр», «Детский театр» — то были пьесы разных времен и народов. Но, помимо пьес, в издательском плане было несколько сборников Историко-театральной секции, сборники «Игра», «Временник», серия «Биографические очерки драматических писателей», сборники «Записки Института живого слова». Из всего этого обилия книг только несколько были на печатных машинах, остальные были в разных стадиях производства. Это беспокоило меня, и, когда вечером, на Офицерской, я делился своими первыми тревожными впечатлениями, Блок успокаивал меня и рассказал о некоторых известных ему перспективах.
На следующий день я стряхнул с себя охватившие меня накануне сомнения и трусость и нахально приступил к работе. Поехал в типографию, и дело, далеко не сразу, завертелось. Блок, как обещал, помогал мне советом, а иногда ездил со мной в типографию. Кстати, беседы Блока в типографии всегда приносили реальную помощь.
мере был удовлетворен.
Первые дни работа в Издательском бюро отнимала у меня много времени, пришлось манкировать делами «Алконоста».
Пока пьесы не выходили из печати, деятельность нашего Издательского бюро мало кого интересовала. Один Блок, когда бывал в Театральном отделе, непременно заходил к нам, он знал все обо всех находящихся в производстве пьесах. Такое внимание и заинтересованность и нас заражали и влияли на наши усилия. Мы старались выпустить как можно больше пьес.
Когда выпуск пьес заметно увеличился, на нашу работу обратили внимание представители теоретической, исторической и других секций, и тогда обнаружилось, что их сборники месяцами лежат без движения. Пошли вопросы, потом жалобы. Меня вызвал Мейерхольд, я объяснялся, обещал ускорить печатание сборников. Но не все делается вдруг. Нетерпение и недовольство Издательским бюро росло. О разговоре с Мейерхольдом я рассказал Блоку в тот же вечер. Оказалось, что он раньше меня знал о недовольстве и о жалобах. Он успокаивал меня, просил не придавать жалобам значения и посоветовал снять несколько пьес и запустить в машины два-три сборника. Обещал сам поговорить с Мейерхольдом и заинтересованными секциями. Он сказал:
— Теперь, когда мы начали понемногу утолять голод на пьесы, быть может, надо выпустить два-три сборника, хотя, откровенно говоря, театры могли бы прожить еще несколько месяцев и без них.
Тем временем жалобы дошли до Москвы. Заведующая Театральным отделом О. Д. Каменева предложила Мейерхольду назначить заседание коллегии Театрального отдела и на нем поставить вопрос о деятельности Издательского бюро. Узнав об этом, я спросил Блока, не лучше ли мне самому подать заявление и уйти, чем дожидаться, пока меня уволят.
— Ни в коем случае, — ответил Блок, — Репертуарная секция и я сам будем на коллегии отвечать за деятельность Издательского бюро.
Я не стал бы описывать так подробно этот малозначительный конфликт, который мог случиться в любом учреждении и с любым человеком, если б не одно важное обстоятельство.
К заседанию коллегии Театрального отдела Александром Блоком был написан и прочитан на заседании доклад, в котором он, пользуясь этим незначительным конфликтом, поднял вопросы, имеющие большое принципиальное и общественное значение.
«Доклад в коллегию Театрального отдела» напечатан под этим названием в шестом томе последнего собрания сочинений Александра Блока (издание 1962 года).
режиссерского управления, или, как теперь называют, заведующим художественной частью театра.