ВЕЧЕР АЛЕКСАНДРА БЛОКА 6
Первый литературный вечер Александра Блока был назначен на 9 мая в аудитории Политехнического музея.
Все дни до первого вечера меня не покидала тревога о том, как он пройдет, вернее — как пройдет второе отделение вечера. И хотя было известно решение Александра Александровича не отвечать на вечере ни на какие записки, это не могло успокоить: никто не мог заранее знать, как на это будет реагировать публика. Беспокоило и то, как отнесется Александр Александрович к враждебным выкрикам, если они раздадутся в его адрес. Ведь были же такие выкрики на вечере Маяковского 7. Все это приходило в голову, несмотря на то что было известно, что футуристы, от которых можно было ждать любых сюрпризов, не собираются устраивать Блоку обструкций.
Настало 9 мая. Мы пришли с Александром Александровичем к зданию музея задолго до объявленного часа начала вечера и увидели ту же картину, что и в памятный мне вечер Маяковского. Громадная толпа молодежи заполнила площадь перед музеем, вход в помещение был забит, и люди, пришедшие с билетами, не могли попасть внутрь.
Пока мы обсуждали, как нам быть, нас затянуло в толпу, а там мы лишились возможности продвигаться самостоятельно. Нам изрядно намяли бока. Александр Александрович каким-то образом оказался впереди меня. Эта толкотня ему, видно, нравилась, он то и дело оборачивался, ища меня глазами, а когда находил, то весело и подбадривающе улыбался мне. Он будто помолодел в этой толпе. Хорошо, что никто здесь не знал его в лицо.
Вдруг я увидел, как в дверях какой-то человек схватил Блока под руку и втащил его внутрь, в подъезд. Оставшись один, я продолжал беспомощно барахтаться в толпе. А когда наконец уже добрался до заветной двери, там опять показался человек, который уволок Блока. Надрываясь, он выкрикивал мою фамилию над самым моим ухом. Человек этот оказался представителем администрации. Он с трудом протащил нас в подъезд, проводил в узенькую длинную комнату, примыкавшую к эстраде, и помчался обратно к входным дверям, чтобы встретить еще кого-то или наладить порядок. Неизвестно, наладил ли он порядок у входных дверей, здесь же, в аудитории, на лестнице и в проходах царили хаос, невероятный шум и толкотня. Буквально все было забито людьми.
В комнате, куда провел нас администратор, Александра Александровича окружили московские друзья, пришедшие пожать ему руку. И неизвестно, чем Блок был больше взволнован — предстоящим ли выступлением или встречей с друзьями.
Мне захотелось послушать Блока вместе с публикой, из зала.
Я с трудом пробрался к дверям аудитории. Когда мне удалось наконец занять устойчивую позицию у стены, вновь вернулась тревога за Блока.
Вспомнился Маяковский на этой эстраде. И, сравнивая с ним Блока, я понимал все преимущество Маяковского: громадный рост, могучий голос, уверенный, грубовато-волевой тон — все это, вместе взятое, способно было прекратить любой шум, приковать к себе внимание, завоевать власть над толпой. Я всматривался в лица людей, пришедших на вечер Блока, и мне казалось, что вижу тех же людей, которых видел на вечере Маяковского.
В голову лезли другие сравнения. Вспомнился знаменитый актер МХАТа В. И. Качалов, который любил выступать с чтением стихов Александра Блока.
Природа одарила этого актера необыкновенным богатством: он обладал бархатным голосом неотразимого обаяния, крупной фигурой, богатой мимикой и великолепным жестом — словом, всем, что помогает таланту актера.
Но когда мне приходилось слушать стихи Александра Блока в исполнении Качалова, я не мог отделаться от чувства досады. Все внешние данные Качалова оставались только внешними. Чтение стихов не имело никакого отношения к поэзии Блока, оно больше походило на упражнение или пробу голоса, будто в стихах поэта не было ни мысли, ни музыки.
Однако обаяние качаловского голоса было так велико, что казалось, вздумай артист прочесть с эстрады скучнейшую статью или обеденное меню ресторана, это чтение все равно вызвало бы бурю аплодисментов.
И вот сейчас, после вечера Маяковского, после вечеров Качалова, перед москвичами предстоит выступить застенчивому, тихому, скромному Блоку, выступить перед огромной аудиторией, перед собранием неизвестно как настроенных людей.
Было от чего волноваться!..
Постепенно шум стих. Александр Александрович вышел на эстраду. Казалось, что он взволнован. Зал встретил его аплодисментами. Аплодисменты все нарастали и продолжались несколько минут. Казалось, им не будет конца.
Александр Александрович стоял посредине эстрады, растерянно улыбаясь. Аплодисменты не прекращались. Блок обернулся к столу, стоявшему в глубине эстрады, ища у сидящих там поддержки или совета. На лице сквозь улыбку были вопросы: когда конец? Что делать? Помогите! Но там, в глубине, у сидящих за столом, он увидел те же улыбки и аплодисменты.
И только когда люди вконец отбили себе ладони, аплодисменты стихли. Поэт начал читать.
Читал он, стоя посредине эстрады, опираясь обеими руками на спинку стула.
В голосе Блока не было ни бархата, ни металла, на лице не было видно какой-либо мимики, не было и жестов. Александр Александрович читал своим обычным глуховатым голосом, просто и довольно тихо, казалось, даже монотонно, без интонаций. Читал он так, как читал стихи у себя дома — для своих. Не было никаких внешних или внутренних приемов чтения. И было совсем непонятно, какими тайнами владел поэт, чтобы так приковать внимание людей.
А тайна крылась в самих стихах, в их необыкновенном звучании.
В зале было так тихо, что было слышно дыхание толпы. И после прочтения стихотворения тишина продолжалась еще какие-то секунды, прежде чем взрывался гром аплодисментов.
И так после каждого стихотворения. Толпа была взволнована и долго не отпускала Блока.
Во время перерыва я пытался пробраться в артистическую, хотелось поздравить Блока, но в небольшой комнате набилось столько людей, что нечего было и думать подойти к нему, и мы лишь издали перебросились улыбками. Он понял мои чувства и привет.
После перерыва Блок вышел, встреченный новой бурей аплодисментов. За ним на эстраду устремились все те, кто окружал его в артистической. Вся эстрада оказалась заполненной людьми, и лишь посредине остался маленький пятачок, на который Александр Александрович с трудом пробрался.
Из зала на эстраду полетело несколько записок. Кто- то из стоявших там подобрал их и оставил у себя.
Блок долго еще читал стихи, и чтение перемежалось взрывами аплодисментов.
Последним на этом вечере поэт прочитал стихотворение, которое особенно любил читать — «Девушка пела в церковном хоре»:
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у царских врат,
Причастный тайнам, — плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
Думаю, что публика хорошо знала это стихотворение, и, может быть, именно поэтому оно сопровождалось таким триумфом, какого в этот вечер еще не было.
Я слышал это стихотворение из уст поэта много раз, и сейчас я слушал его с таким же волнением, как раньше, как слушаешь любимую музыку или как разбуженное в памяти и в сердце глубокое переживание.
Блока долго еще не отпускали с эстрады, а брошенные записки так и остались без ответа, всеми забытые.
Успех литературных вечеров Александра Блока в Москве побудил издательство «Алконост» устроить вечер поэта в Петербурге.
Вечер состоялся в помещении «Вольной философской ассоциации» (Чернышева площадь, 2) 29 июля 1920 года.
На этом вечере Александр Александрович впервые читал не опубликованную до того времени третью главу поэмы «Возмездие» и написанное к ней, специально для этого вечера, предисловие. Читал он также и другие стихи.
Примечания