Александр Блок: Поиск по текстам произведений автора и критике. Cлово "1848". Классическая русская литература.

Примерный текст на первых найденных страницах

Входимость: 4. Размер: 158кб.

Часть текста: (1845—1894) — I, 48, 349, 453. Александр Васильевич — см. Гиппиус А. В. Александр Львович — см. Блок А. Л. Александр Македонский (Великий, 356—323 гг. до н. э.) — II, 9. «Алконост», издательство (1918—1923 гг.) — I, 358; II, 265, 269, 270, 276, 277, 284, 289— 291, 300, 308, 309, 317, 324, 365, 379, 408, 418. «Алконост», сборник памяти В. Ф. Коммиссаржевской (1911) — II, 79. Алла Митрофановна — см. Аничкова А. М. Алчевский Иван Алексеевич (1876—1917), оперный певец — I, 484. Альтман Натан Исаевич (1889—1970), художник — II, 182. «Альциона», издательство (1910—1919 гг.) — II, 271. Алянский Самуил Миронович — см. том II наст. изд., с. 457—459 — I, 224; II, 244, 249, 259—325, 366, 408. Амалия — см. Гейне А. Амфитеатров Александр Валентинович (1862—1938), писатель; с 1921 г. в эмиграции — II, 240, 339. «Васька Буслаев» («Василий Буслаев») — II, 240. Андреев Леонид Николаевич (1871—1919) — I, 292, 315, 331, 333, 339, 440—442, 469; И, 59, 233, 326. «Жизнь человека» — I, 440— 442, 450, 468. Андреева (ур. Юрковская, в Первом браке Желябужская) Мария Федоровна (1868—1953), драм. артистка, жена М. Горькою; в 1918—1921 гг. комиссар театров и зрелищ Союза трудовых коммун Северной области и директор Большого драматического театра — II, 338, 408. Андреева-Дельмас (ур. Тишинская) Любовь Александровна (1879—1969), оперная артистка, возлюбленная и близкий друг Блока — II, 96, 102, 171, 355, 408. Andrieu — Андрие Шарль (1845—1910), артист франц. драм. труппы в Петербурге (с 1875 г.) — I, 56, 57. Андрюша — см. Кублицкий- Пиоттух А. А. Аничков Евгений Васильевич (1866—1937), литературовед и критик; после Октября в эмиграции — I, 331, 336, 378, 386, 387, ...

Входимость: 3. Размер: 53кб.

Часть текста: «Зигфрид», в сентябре 1903–го — «Гибель богов». «К концу XIX века, — пишет Блок в 1918 году, — социальная трагедия «Кольцо Нибелунгов» вошла в моду. Долгий ряд годов до войны мы в столицах России могли наблюдать огромные театральные залы, туго набитые щебечущими барыньками и равнодушными штатскими и офицерами, вплоть до последнего офицера Николая II». «Моду» Блок считал оскорблением Вагнера, вернее, попыткой старого мира оскорбить революционного художника. И тут же отмечал всю бесплодность как этой, так и других аналогичных попыток, потому что у гения все это «на вороту не виснет». В залах столичных театров, конечно, пребывали не только щебечущие и равнодушные. Всей семьей — по свидетельству Любови Дмитриевны Блок — слушали оперы немецкого гения Менделеевы. И много лет, даже десятилетий спустя, вспоминая начало еще полуосознанных, еще молчаливых отношений с будущим женихом, Любовь Дмитриевна говорит, что ясно это прошлое она видит и понимает только сейчас. «Тогда все было в дымке. Вечно перед глазами какой‑то романтический туман: тем более Блок и окружающие его предметы и пространство. Он волновал и тревожил меня, в упор я его рассматривать не решалась и не могла. Это ведь и есть то кольцо огней и клубящихся паров вокруг Брунгильды, которое было так понятно на спектаклях Мариинского театра, ведь они не только защищают Валькирию, но и она отдалена ими от мира, от своего героя, видит его сквозь эту...

Входимость: 2. Размер: 26кб.

Часть текста: истории, не столь наивною. Теперь, когда, по загадочному и двусмысленному признанию Петроградского Совета Рабочих Депутатов, красный призрак коммунизма гуляет по всей Европе, уместно будет вспомнить, что предшествовало появлению этого призрака в плане европейской духовной культуры и, в частности, некоторые факты и события в духовной жизни России. Вот об этих последних мне хочется сказать несколько слов на страницах моего дневника по поводу книги Вячеслава Иванова "Родное и Вселенское" и статьи поэта Блока "Интеллигенция и Революция", напечатанной на столбцах одной "интернациональной" газеты 2 . Прошу извинить меня за вольность формы моего дневника, за то, что я попутно поделюсь с читателями некоторыми воспоминаниями. I Четырнадцать лет тому назад, вернувшись из дальних странствий 3 , попал я в тогдашний Петербург, и первый человек, с которым мне пришлось там встретиться, был Д. С. Мережковский. Помню я тот вечер в доме Д. С. Мережковского, когда я, полный еще впечатлений от встреч с такими людьми, как покойный шлиссельбуржец Мартынов, каторжанин Ионов, Шебалин, и с иными тогда еще молодыми революционерами 4 , которые ныне кажутся ветеранами революции, очутился в обществе тех, кого молва называла декадентами. Помню я, как подошел ко мне один уже не юный поэт, с злою улыбкою и добрыми глазами, и, намекая на появившуюся тогда мою статью "Светлеют дали", сказал насмешливо: "А по-моему, они темнеют" 5 . Это был самый последовательный и подлинный, самый умный и тонкий декадент, чья благоуханная лирика и загадочно-значительные повествования имеют непреходящее значение. О чем же говорили тогда в этом кружке декадентов? О революции. Декадентство и революция! "Да ведь это все та же тема, только с другого...

Входимость: 2. Размер: 80кб.

Часть текста: злобы устои старого мира 2 . Ибо национальная рознь - крепкий цемент для старых кирпичей; пока есть она - Атлант может быть спокоен: своды не обрушатся, не погребут его под развалинами. Но огонь, обжигающий кирпичи, укрепляет своды лишь до того мига, пока не перейдет он в пламя испепеляющее, пока из огня-раба не станет он огнем творческим, пока из огня кухонной плиты не станет он огнем молнии. И тогда - горе устоям Атланта! Ибо - Есть суд всего, что дышит, живет и растет - суд огнем. Огонь последний судия - все судит и все разрешает. А молния - кормчий. Последнее испытание через огонь. Так слышим мы в "Предании от Гераклита Эфесского" (А. Ремизов) 3 ; так знаем мы: мировой огонь обрушит на Атланта своды старого мира. И пришел огонь - в грозе и буре. Молния - кормчий... И второе испытание - испытание в грозе и буре революции - сразу расшатало крепкие своды; мировой вихрь вновь понес на старое пожарище весенние семена "международного братства", ринулся на старые устои, покачнул великана Атланта, обрушил часть сводов на головы властителей старого мира. И как тогда не выдержали "властители дум" испытания огнем войны, так не выдержали они теперь испытания в грозе и буре революции: испугались, пали духом, озлобились, возненавидели, понесли свои кирпичики для спешной поддержки устоев Атланта, поспешили, добродетельные муравьи, скорее вновь лепить разбросанный бурей...

Входимость: 2. Размер: 120кб.

Часть текста: пооктябрьских лет не похож на Блока 1901 или 1908 года. И — в этом я уверена — все‑таки похож в том главном, что определяет его путь, о котором он сказал: «…путь среди революций; верный путь». Сейчас очень легко быть «умнее» Блока, потому что он действительно не знал революционной теории и не верил в ее значение, потому что острейшее предчувствие «тектонических» сдвигов в судьбах человечества порой получало в его толковании христианско–эсхатологическую окраску. И многое еще можно напомнить и перечислить. А потом — повторить слова самого Блока: «Путь среди революций; верный путь». «…Только вкратце хочу напомнить Вам наше личное, — писал Блок в неотправленном письме к Зинаиде Гиппиус. — Нас разделил не только 1917 год, но даже 1905–й, когда я еще мало видел и мало сознавал в жизни. Мы встречались лучше всего во времена самой глухой реакции, когда дремало главное и просыпалось второстепенное. Во мне не изменилось ничего (это моя трагедия, как и Bаша ), но только рядом с второстепенным проснулось главное». Я думаю, что здесь Блок — по великой беспощадности своей — несправедлив к себе. Ведь во время самой глухой реакции созданы не только стихи страшного мира, где воплотилась боль за унижение человека, ненависть ко всем уродствам и болезням в жизни предреволюционного времени. В эти же годы — черные годы — созданы стихи о России, «Ямбы», «На поле Куликовом» — цикл, пронизанный волей к подвигу, огненной любовью к Родине, огненной верой в ее великое...

Входимость: 1. Размер: 4кб.

Часть текста: в нем еще более, чем "один другому" (Симфония) 4 . Во всяком случае, образ числа, вокруг которого мелькает неисчисленное пятно, таящее в себе нечто, совсем декадентен. Это, однако, не нарушает его реальности, хотя ему бы и следовало принять другую форму, чтобы содержанием своим взглянуть на свет Божий. Тут скорее дело даже не в образе, а именно в беспечальности его. Как первое, так и последнее мое письмо к Вам - неумеренный крик, вызванный "до ланит восходящей кровью" 5 . Хотелось бы это перебороть, чтобы Вы нашли во мне хотя бы "Только ласковой думы волненье, Разве сердца напрасную дрожь" 6 , выражаясь цитатой; точнее - то, что за криком, то, что покоится, мир за войной - "отмель времен". Хотелось бы писать Вам без недуга, при свете милых возвращений. И последнее просто необходимо, если нужно "ждать". Еще раз, очень прошу Вас прислать мне Ваших стихов. Они меня, конечно, не просто интересуют. Я чувствую в них скорее важное и необходимое - чего нельзя обойти, собираясь в дорогу, собирая цветы для Возлюбленной Царицы, Подруги, неожиданно перенесшей себя на звездные пути. Ал. Блок 19 февраля 1903. СПб. Примечания 1 Подразумевается отдел "Из частной переписки" в журнале "Новый Путь". 18 февраля 1903 г. П. П. Перцов писал Блоку: "Вы говорили как-то, что у Вас есть какое-то письмо Бугаева, к<ото>рое еще можно понять. Если это точно так - то пришлите его, пожалуйста, может быть, оно пригодится для мартовской "частной переписки", которую хотелось бы "скрасить"" (ЛН. Т. 92. Кн. 1. С. 460). 2 Вероятно, имеется в виду п. 3. 3 Письмо Белого к Блоку в "Новом Пути" не было опубликовано. 4 Подразумевается эпизод из "Симфонии (2-й, драматической)": "Оба сидели в теософской глубине. Один врал другому" (Симфонии. С. 176). 5...

Входимость: 1. Размер: 11кб.

Часть текста: и супруги его Марианны, рожденной Зоннлейтнер. Внешние факты его жизни, как у многих писателей последних столетий, не представляют интереса. Он учился в гимназии; с 1807 по 1811 год слушал курс юридических наук в Вене; в эти ранние годы потерял отца, в 1813 поступил на государственную службу, в 1847 году был избран в члены Академии наук, в 1861 - в члены австрийской палаты господ. Главною любовью в жизни часто вообще увлекавшегося Грильпарцера была Катарина Фрелих, с которой он познакомился, когда ему было тридцать, а ей двадцать один год. Литературную деятельность Грильпарцер начал шестнадцати лет, под влиянием Лессинга, Гердера, Шиллера и Гете. Расцвет его начался в 1816 году, когда известный в то время драматург Шрейфогель побудил Грильпарцера серьезно приняться за драматургию и способствовал появлению на сцене "Праматери", и окончился в 1838 году, когда поэт, под давлением цензуры, критики и публики, холодно встретившей его последние драмы, почти совершенно отказался от публикования своих произведений. В течение двадцати двух лет Грильпарцер завоевал себе драмами, стихами и прозой не последнее место в ряду своих современников, среди которых были имена: Гейне, Гофмана, Шамиссо, Ла-Мотт-Фукэ, Брентано, Клейста, Рюккерта, Уланда, Иммермана. 21 января 1872 года, изведав тягость критических и цензурных гонений, чинов и почестей, изъездив Европу (Германию, Италию, Францию, Англию, Турцию и Грецию), Грильпарцер тихо скончался в родном городе. Похороны его равнялись по торжественности похоронам Клопштока; в 1889 году ему поставлен памятник в Венском народном саду. Многие произведения...

Входимость: 1. Размер: 46кб.

Часть текста: Теперь отхожу все больше, впитав в себя все, что могу (из "общественности"), отбросив то, чего душа не принимает. А не принимает она почти ничего такого, - так пусть уж займет свое место, то, к которому стремится. Никогда я не стану ни революционером, ни "строителем жизни", и не потому, чтобы не видел в том или другом смысла, а просто по природе, качеству и теме душевных переживаний". И в его собственном письме едва ли случайно взяты в кавычки "освободительное движение", "общественность", "строитель жизни", равно как и слово "социаль-демократ" в письме к А. В. Гиппиусу. В этом нет иронии, но названные понятия для Блока еще непривычны, новы, в какой-то мере экзотичны. В тоне письма нет того высокомерного пренебрежения к политической "суете", к "общественности", которым дышат свидетельства некоторых современников, уже возжаждавших "умиротворения". Критик Нувель брезгливо говорил, что "общественность, как дурной запах, проникает всюду". М. Кузмин уже 21 октября 1905 года сделал в дневнике запись: "О противный, трижды противный, суетящийся, политический и без красоты политической дождливый город, ты хорош был бы только заброшенным, чтобы в казармах обедали солдаты и няньки с детьми в капорах уныло бродили по пустынным и прямым аллеям Летнего сада". Блоковское письмо написано уже в тяжелой тишине, наступившей после подавления декабрьского восстания в Москве. "...В общем вдруг сознание, что революция впустую фукнула", - занес в дневник при вести о московских событиях Е. П. Иванов. Совестливый друг Блока давно корил себя как "тепленького буржуя, ищущего полакомиться свободами за чужой счет". Теперь он чувствует себя...

Входимость: 1. Размер: 37кб.

Часть текста: дворец, где я познакомился с председателем (Муравьевым). Кроме первого редактора (Неведомского), будут еще два: Л. Я. Гуревич 1 и я. Завтра же я получу работу, которую возьму на дом, и должен исполнять ее в строгой тайне, пока результаты ее не станут известны Временному правительству. Так как я буду иметь возможность присутствовать и на допросах (о чем уже говорил с Муравьевым), дело представляется мне пока интересным. Мы бегло обошли Зимний дворец, который почти весь занят солдатским лазаретом. Со стен смотрят утомительно известные Боровиковские, вечно виденные в жизненных снах мраморы и яшмы. Версальские масштабы опять поразили меня своей ненужностью. Действительно сильное впечатление произвел на меня тронный зал, хотя материя со ступеней трона содрана и самый трон убран, потому что солдаты хотели его сломать. В этой гигантской комнате с двойным светом поразительно то, что оба ряда окон упираются в соседние стены того же дворца, и все это гигантское и пышное сооружение спрятано в самой середине дворцовой громады. Здесь царь принимал первую думу, и мало ли что тут было... Петербург сегодня очень величественен. Идет снег, иногда густой; природа, как всегда, подтверждает странность положения вещей. На днях я читал в газетах, что Морозов (П. О.),...

Входимость: 1. Размер: 5кб.

Часть текста: Праматерь <Из статьи «Об одной старинной пьесе»> Пьеса, о которой я буду говорить и которая скоро появится в русском переводе, а потом пойдет на русской сцене, по времени написания (1817 год) непосредственно предшествует «Сафо». Следовательно, ей уже девяносто лет. Она носит очень странное заглавие: «Праматерь» (Die Ahnfrau). Содержание этой пятиактной трагедии — следующее: Действие происходит в родовом замке графа Боротин и открывается в тот момент, когда престарелый граф, потомок знатного рода, живущий в замке со своею единственной дочерью, получил известие о кончине своего дальнего родича. Со смертью его граф остается единственным в роде. Сын его погиб еще трехлетним мальчиком, утонув в пруде, его супруга давно умерла, и знаменитый древний род, таким образом, должен прекратиться. Но единственная дочь графа, Берта, полюбила юного Яромира, который спас ее жизнь от разбойников, живущих в соседних лесах. Узнав об этом, граф видит единственный исход в союзе своей любимой дочери с Яромиром, который, как говорит Берта, хотя и беден, но принадлежит тоже к знатному и древнему роду. Счастливый случай приводит Яромира в графский замок, и растроганный отец благословляет его союз с Бертой. Но над родом и замком Боротин тяготеет древнее проклятие. Несколько сот лет назад Праматерь дома Боротин, такая же прекрасная, как дочь графа, совершенно похожая на нее лицом и станом, именуемая также Бертой, изменила своему супругу, была застигнута им на месте преступления и заколота кинжалом. С тех пор тень ее осуждена бродить по мрачным залам и коридорам замка и тревожить живых до тех пор, пока не вымрет весь род, зачатый ею во грехе и проклятии. Старый граф не верит этому преданию, которое со страхом и трепетом ему рассказывает его старый слуга, но скоро сами обстоятельства...

Поиск по творчеству и критикеCлово "1848"

Поиск по творчеству и критике
Cлово "1848"