Поиск по творчеству и критике
Cлово "DEUX"


А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я
0-9 A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
Поиск  
1. Фокин П.: Блок без глянца (ознакомительный фрагмент). Предки
Входимость: 1. Размер: 14кб.
2. Белый А.: Воспоминания о Блоке. Глава восьмая. Вдали от Блока. Философия
Входимость: 1. Размер: 36кб.
3. Белый Андрей: Воспоминания об Александре Александровиче Блоке. Заключение
Входимость: 1. Размер: 36кб.
4. Белый А.: Воспоминания о Блоке. Глава шестая. "Ты в поля отошла без возврата". Третий - месяц наверху - искривил свой рот
Входимость: 1. Размер: 22кб.
5. Белый А.: Воспоминания о Блоке. Глава восьмая. Вдали от Блока. Московские культуртрегеры
Входимость: 1. Размер: 27кб.

Примерный текст на первых найденных страницах

1. Фокин П.: Блок без глянца (ознакомительный фрагмент). Предки
Входимость: 1. Размер: 14кб.
Часть текста: А. Н. Бекетовым. Помню его стариком. Некрасивый, но удивительно изящный, в серой крылатке, «старик, как лунь седой», мягкий, благородный, во всем печать французской культуры: Сладко вспомнить за обедом Старый, пламенный Париж. В молодости, как убежденный натуралист, ненавидел классицизм, возмущался развратностью древних поэтов, но потом с гордостью говорил: «Саша переводит Горация в стихах. Александр Александрович Блок. Из «Автобиографии»: Дед мой, Андрей Николаевич Бекетов, ботаник, был ректором Петербургского университета в его лучшие годы (я и родился в «ректорском доме»). Петербургские Высшие женские курсы, называемые «Бестужевскими» (по имени К. Н. Бестужева-Рюмина), обязаны существованием своим главным образом моему деду. Он принадлежал к тем идеалистам чистой воды, которых наше время уже почти не знает. Собственно, нам уже непонятны своеобразные и часто анекдотические рассказы о таких дворянах-шестидесятниках, как Салтыков-Щедрин или мой дед, об их отношении к императору Александру II, о собраниях Литературного ...
2. Белый А.: Воспоминания о Блоке. Глава восьмая. Вдали от Блока. Философия
Входимость: 1. Размер: 36кб.
Часть текста: Одно время я, помнится, был даже членом совета (с Рачинским, Свенцицким, Булгаковым, Эрном, Бердяевым, Трубецким); тут Рачинский решительно настоял на вхожденьи в совет, чтобы было представлено левое религиозное устремление мною; боялся в те годы он тяги к ортодоксальности в С. Н. Булгакове, в В. Ф. Эрне; Рачинского выбрали председателем; и заседания были действенным священнодействием для него, покраснев яро, вспыхивая папиросой, блистая очками, подергивая седую бородку, торжественными аллилуями он снаряжал корабль странствия заседания; и - торжественно закрывал заседание; в каждом "слове" Рачинского был непременно какой-нибудь громкий возглас: "Дориносима чинми" 2 , "Святися, святися, Новый Иерусалим", "В начале бе Слово " и т. д. Заседания вел он прекрасно; но многие добродушно посмеивались над торжественным тоном Рачинского, - и тем контрастом, который являли его суетливые, быстрые, нервные жесты; а в перерывах носился по залу он с записью оппонентов, хватая Бердяева за руку, иль...
3. Белый Андрей: Воспоминания об Александре Александровиче Блоке. Заключение
Входимость: 1. Размер: 36кб.
Часть текста: «Снежной маски», «Балаганчика», «Незнакомки» и критических статей, помещенных в «Золотом руне», органе, мне и враждебном, и чуждом, как были чужды ему в то время «Весы» и кампания «Весов» против петербургской линии символизма и, в частности, против союза А. А., В. И. Иванова и Г. И. Чулкова, возглавляемого «Факелами» и книгоиздательством «Юры». И, наконец, третий период наших отношений, составляющий третью главу воспоминаний, — эпоха новой встречи и нового, прочного, ничем не замутненного понимания в основном ядре наших личностей при полной противоположности наших выявлений, интересов и оформлений нас в литературных и общественных кругах. Этот период тянется от 1910 до 1921 года, вплоть до смерти поэта. Звук и окраска всех наших встреч этого последнего периода протекают в теме темно-синего, глубокого, сосредоточенно серьезного оттенка, который выбран А. А. для цвета букв заглавия на третьем томе (издания Пашуканиса 107 ). В трех этих периодах личность А. А. очерчивается передо мною всякий раз по-новому. Новый ретуш ложится на то, что заставляет нас и в дружбе и во вражде одинаково живо поворачиваться друг к другу. Но одно общее остается во мне от этих, столь различных наших трех встреч, — утопической первой, трагической...
4. Белый А.: Воспоминания о Блоке. Глава шестая. "Ты в поля отошла без возврата". Третий - месяц наверху - искривил свой рот
Входимость: 1. Размер: 22кб.
Часть текста: стала - "символом"; это С. М. Соловьев, деспотически правивший прежде "ладьей" общения, создал почву, такой "status quo" устранял Л. Д., превратив ее в символ, в жену мирового поэта, в инспиратрису его: в знак зори; о живом человеке не знали; создали Л. Д. для себя; и она - приспособилась к нам. После резкого отчуждения С. М., Л. Д. вдвинулась в наше общенье с А. А.; не была уже фоном, Любовью Деметровной 21 , дочерью "хаоса" (Менделеева); из персонажа "Лапановской " философии стала "сестрою"; взяла ноту - в трио; но брала ее только "меж нами"; с А. А. удалялись en deux, а с Л. Д. я никогда не имел разговоров (как с Гиппиус, с "Татою", с Александрой Андреевной), выхожденье С. М. из "коммуны" есть шаг на пути к моей встрече с Л. Д., продиктованной всем; в декабре А. А. мне посвятил стихотворенье, с надписью "Боре" (впоследствии, в годы разрыва, он снял посвящение): Милый брат! Завечерело. Чуть слышны колокола. Над равниной побелело. Сонноокая прошла. Проплыла она - и стала, Незаметная, близка. И опять нам, как бывало, Ноша тяжкая близка... 22 Стихотворение - память о наших прогулках: Издали - локомотива Поступь тяжкая слышна... Скоро финского залива Нам...
5. Белый А.: Воспоминания о Блоке. Глава восьмая. Вдали от Блока. Московские культуртрегеры
Входимость: 1. Размер: 27кб.
Часть текста: Шпет представлял в годы те исключительное явление; будучи приверженцем Юма 49 и скептиком, боготворя философские опыты Л. И. Шестова 50 , он внутренне чутко расслушал мистические настроения нашего аргонавтизма; и - появился среди нас; нас сближала с ним не философия вовсе, а новизна восприятий его, афористичность его, тонкий юмор и чуткое отношение к культуре искусства; да, среди "символистов" был свой он; среди философов - "их"; он порой лукаво раздваивался. Он мне говорил, будто я в разговорах "en deux" развиваю вполне интересные, нужные философские взгляды; в кружке же философов на себя надеваю торжественный фрак философии Риккерта: - Ну, скажи, а зачем тебе фрак, - мне говаривал Шпет; и грозил: если я еще раз в этот фрак облекусь на публичном собрании, он своею рапирою диалектики разорвет на мне фрак; это раз он исполнил, жестоко напав на меня у Морозовой; он говаривал: - Борису Николаевичу на философской дуэли приходится рвать его фрак; ничего: он приходит домой, обязательно чинит его; и потом появляется сызнова, как ни в чем не бывало, - в починенном фраке. Не раз доставалося мне от летающей, яркой рапиры софистики Шпета, умевшего прятать свои философские взгляды под...